Саяпалян-эфенди ожидал меня, как приговоренный к виселице.
— В школу не принимают,— сказал я,— но я придумал кое-что получше. Вам не надо уходить и расставаться со своей девочкой. Дома тут у нас небольшие, в моем живет более ста изгнанников, размещаемся с трудом. Но я решил снять дом просторнее, и будем жить все вместе.
Бедный человек обрадовался, как будто ему была дарована вечная жизнь.
...С этой семьей мы жили под одной крышей четыре года (до конца войны), и по сей день я помню их честность, благородство, совестливость.
...Обычное дело было увидеть у мусорных свалок несколько несчастных, которые копошились в мусоре, как куры, надеясь найти хоть что-нибудь съедобное. Душа моя разрывалась, когда, приведя кого-то из них к себе домой или в школу, я слышал подробности обрушившихся на них несчастий».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Многие дома были еще живыми, фруктовые деревья отягощены плодами, в травах шевелились птицы и насекомые, в воздухе звенели голоса, близкие и далекие.
А людей не было.
— Если есть желание, могу даже продемонстрировать стриптиз,— сказала Сюзи,— в селе ни души... Но, с другой стороны, что за стриптиз, если некому смотреть?
Варужан не произнес в ответ ни слова, и девушка поняла, что спош-лила. Теперь они шли молча, глядя по сторонам, а название мертвого села было Барцрашен, сегодня его всё еще печатают на картах, не успели стереть...
Они сели в такси рядом с гостиницей и проехали всего километров пять-шесть. «Остальное добирайтесь на своих колесах,— сказал водитель.— Мои государственные».
Только выйдя из машины, задал Варужан первый вопрос: — Мы куда?
— В покинутое село,— сказала Сюзи.— А не хотите, возвратимся. Варужан слышал, читал и даже сам писал о судьбе брошенных сел,но никогда их не видел. Ни одного.
— Это недалеко,— сказала Сюзи,— скоро дойдем, но дело не в селе.
И рассказала о сестрах из Барцрашена. Что это — красивая придумка или было в действительности? Итак, значит, в этом покинутом селе две сестры жили одни-одинешеньки целых четыре года. Жили среди этих безлюдных улиц, рушащихся домов, дичающих деревьев и угасающих очагов. Думали наверняка, что появятся двое мужчин, женятся на них, и тогда уж вчетвером они попробуют воскресить село из мертвых. Сестры были красивыми и молодыми, но женихов у них так и не нашлось. Четыре года держались, а месяца три назад собрались ночью и уехали куда-то. Куда — неизвестно.
— Невероятно.
— Но факт.
— Неужели бывают на свете такие девушки?
— Вам-то в это верить сам бог велел... Впрочем, книги — это одно, а жизнь другое.
Вот это, видимо, школа. И стены двухэтажного здания, и крыша еще довольно-таки крепки, но двери отсутствуют, в окнах выбиты стекла. Окна теперь вроде темных очков, и все здание напоминает групповой снимок слепых.
А здесь находился, наверно, центр села. Сюзи нагнулась, напилась из родника, который продолжал журчать в полном неведении о происшедшем. Родник был обложен камнями.
Свернули налево, и узкая улочка повела их вверх по склону горы.
— Осталось совсем немножко,— сказала Сюзи.
Вдали залаяла собака. Ответного лая не последовало. Варужан обернулся, посмотрел вниз. Гнетущая картина: рухнувшие и рушащиеся дома видны как на ладони. Сюзи сказала, что о сестрах в районе все знали — и на свадьбах, и вообще при любом застолье пили за их здоровье, поражаясь их упорству. А они не выдержали, уехали ночью.
— Вот,— раздался голос Сюзи.— Я сюда дважды приходила, но не осмеливалась зайти внутрь. Постою, посмотрю и уйду.
Одноэтажный дом, целы и окна, и двери, и занавески на окнах. Деревья в саду ухоженные, во дворе довольно чисто. Могла возникнуть иллюзия, что сейчас выйдет улыбающаяся хозяйка со словами: «Почему вы так задержались?..»
Нет, дверь не отворилась.
— Читайте,— сказала Сюзи.— Я уже наизусть знаю. Варужан приблизился к двери, на пожелтевшем картоне можно
было разобрать слова. «Ключ под порогом,— прочел он.— Он для тех, кто захочет жить в нашем доме. Простите нас, мы не выдержали. В доме есть постель и все остальное».
Перечитал, протер глаза. Слова, которые ему хотелось произнести,
застряли у него в горле. Сюзи в молчаливой задумчивости сидела на деревянной скамейке возле дома, потом достала из сумки сигарету, закурила.
— Сюзи,— произнес Варужан, и девушка повернулась к нему и посмотрела на него так, словно впервые его видит,— эти четыре строчки уже литература.
— Литература? — Сюзи взглянула на него полупрезрительно.— Литература в ваших книгах, а это именуется болью.
Сюзи могла спокойно бросить ему в лицо еще более ядовитые слова, ему все равно нечего было возразить. Девушка заглянула ему в глаза, все поняла и пожалела, что у нее вырвалось такое.
У порога стояли банки с букетами полевых цветов и лежали огарки трех свечей.
— Достать ключ? — спросил Варужан.
— А что — мы женимся?..
Варужан, нагнувшийся было к порогу, так и замер.
— Не прочли, что написано? — растолковала Сюзи.— Вы должны на мне жениться, и мы с вами начнем восстанавливать село.
Он нашарил ключ. И на миг забыл о девушке, о брошенном селе и о многом другом. Ему мерещилось, что за этой дверью скрывается тайна, которая изменит его жизнь и даст разъяснения его сомнениям.
Ключ томительно скрежетнул в замочной скважине, и Варужан толкнул дверь, которая открылась на удивление податливо и бесшумно. Зашли. Уютный сельский дом — стулья, стол, тахта, настенные часы со стрелками, замершими на половине первого. Над тахтой, там, где обычно висит самое дорогое: пестрый цветастый ковер или портреты погибших на войне мужчин,— висела большая карта исторической Армении. А к ней в строго надлежащем месте была прикреплена карта Советской Армении. Варужан не мог оторвать взора от карты, и она вдруг ожила: поднялись горы, потекли реки. Историческая Армения казалась Варужану матерью, обнявшей свое последнее, самое последнее, чудом спасенное дитя. Варужан тяжело опустился на тахту — на столе перед ним оказалась пепельница.
— Мы тут, кажется, не первые, Сюзи,— произнес Варужан, глядя на чей-то окурок и пепел.
— Да, сюда многие заходят, знаю,— сказала Сюзи.— Этот дом теперь нечто наподобие памятника.— И вдруг рассердилась:—Хоть бы пепельницу вытряхнули.
— Мы вытряхнем. Девушка встала со стула:
— Посмотрим, что тут. Начнем со спальни.
Рядышком располагались две крохотные спальни. В каждой едва помещалась кровать и платяной шкаф. Открыла дверцу шкафа — внутри было пусто. На внутренней стороне дверцы было зеркало. Сюзи посмотрелась в него, и оно долго не отпускало ее — видимо, истосковалось по человеческому лицу. Сюзи вдруг подумала, что в зеркале не она, а одна из сестер. Хоть бы уж фотографии свои оставили. На кровати лежала постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— В школу не принимают,— сказал я,— но я придумал кое-что получше. Вам не надо уходить и расставаться со своей девочкой. Дома тут у нас небольшие, в моем живет более ста изгнанников, размещаемся с трудом. Но я решил снять дом просторнее, и будем жить все вместе.
Бедный человек обрадовался, как будто ему была дарована вечная жизнь.
...С этой семьей мы жили под одной крышей четыре года (до конца войны), и по сей день я помню их честность, благородство, совестливость.
...Обычное дело было увидеть у мусорных свалок несколько несчастных, которые копошились в мусоре, как куры, надеясь найти хоть что-нибудь съедобное. Душа моя разрывалась, когда, приведя кого-то из них к себе домой или в школу, я слышал подробности обрушившихся на них несчастий».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Многие дома были еще живыми, фруктовые деревья отягощены плодами, в травах шевелились птицы и насекомые, в воздухе звенели голоса, близкие и далекие.
А людей не было.
— Если есть желание, могу даже продемонстрировать стриптиз,— сказала Сюзи,— в селе ни души... Но, с другой стороны, что за стриптиз, если некому смотреть?
Варужан не произнес в ответ ни слова, и девушка поняла, что спош-лила. Теперь они шли молча, глядя по сторонам, а название мертвого села было Барцрашен, сегодня его всё еще печатают на картах, не успели стереть...
Они сели в такси рядом с гостиницей и проехали всего километров пять-шесть. «Остальное добирайтесь на своих колесах,— сказал водитель.— Мои государственные».
Только выйдя из машины, задал Варужан первый вопрос: — Мы куда?
— В покинутое село,— сказала Сюзи.— А не хотите, возвратимся. Варужан слышал, читал и даже сам писал о судьбе брошенных сел,но никогда их не видел. Ни одного.
— Это недалеко,— сказала Сюзи,— скоро дойдем, но дело не в селе.
И рассказала о сестрах из Барцрашена. Что это — красивая придумка или было в действительности? Итак, значит, в этом покинутом селе две сестры жили одни-одинешеньки целых четыре года. Жили среди этих безлюдных улиц, рушащихся домов, дичающих деревьев и угасающих очагов. Думали наверняка, что появятся двое мужчин, женятся на них, и тогда уж вчетвером они попробуют воскресить село из мертвых. Сестры были красивыми и молодыми, но женихов у них так и не нашлось. Четыре года держались, а месяца три назад собрались ночью и уехали куда-то. Куда — неизвестно.
— Невероятно.
— Но факт.
— Неужели бывают на свете такие девушки?
— Вам-то в это верить сам бог велел... Впрочем, книги — это одно, а жизнь другое.
Вот это, видимо, школа. И стены двухэтажного здания, и крыша еще довольно-таки крепки, но двери отсутствуют, в окнах выбиты стекла. Окна теперь вроде темных очков, и все здание напоминает групповой снимок слепых.
А здесь находился, наверно, центр села. Сюзи нагнулась, напилась из родника, который продолжал журчать в полном неведении о происшедшем. Родник был обложен камнями.
Свернули налево, и узкая улочка повела их вверх по склону горы.
— Осталось совсем немножко,— сказала Сюзи.
Вдали залаяла собака. Ответного лая не последовало. Варужан обернулся, посмотрел вниз. Гнетущая картина: рухнувшие и рушащиеся дома видны как на ладони. Сюзи сказала, что о сестрах в районе все знали — и на свадьбах, и вообще при любом застолье пили за их здоровье, поражаясь их упорству. А они не выдержали, уехали ночью.
— Вот,— раздался голос Сюзи.— Я сюда дважды приходила, но не осмеливалась зайти внутрь. Постою, посмотрю и уйду.
Одноэтажный дом, целы и окна, и двери, и занавески на окнах. Деревья в саду ухоженные, во дворе довольно чисто. Могла возникнуть иллюзия, что сейчас выйдет улыбающаяся хозяйка со словами: «Почему вы так задержались?..»
Нет, дверь не отворилась.
— Читайте,— сказала Сюзи.— Я уже наизусть знаю. Варужан приблизился к двери, на пожелтевшем картоне можно
было разобрать слова. «Ключ под порогом,— прочел он.— Он для тех, кто захочет жить в нашем доме. Простите нас, мы не выдержали. В доме есть постель и все остальное».
Перечитал, протер глаза. Слова, которые ему хотелось произнести,
застряли у него в горле. Сюзи в молчаливой задумчивости сидела на деревянной скамейке возле дома, потом достала из сумки сигарету, закурила.
— Сюзи,— произнес Варужан, и девушка повернулась к нему и посмотрела на него так, словно впервые его видит,— эти четыре строчки уже литература.
— Литература? — Сюзи взглянула на него полупрезрительно.— Литература в ваших книгах, а это именуется болью.
Сюзи могла спокойно бросить ему в лицо еще более ядовитые слова, ему все равно нечего было возразить. Девушка заглянула ему в глаза, все поняла и пожалела, что у нее вырвалось такое.
У порога стояли банки с букетами полевых цветов и лежали огарки трех свечей.
— Достать ключ? — спросил Варужан.
— А что — мы женимся?..
Варужан, нагнувшийся было к порогу, так и замер.
— Не прочли, что написано? — растолковала Сюзи.— Вы должны на мне жениться, и мы с вами начнем восстанавливать село.
Он нашарил ключ. И на миг забыл о девушке, о брошенном селе и о многом другом. Ему мерещилось, что за этой дверью скрывается тайна, которая изменит его жизнь и даст разъяснения его сомнениям.
Ключ томительно скрежетнул в замочной скважине, и Варужан толкнул дверь, которая открылась на удивление податливо и бесшумно. Зашли. Уютный сельский дом — стулья, стол, тахта, настенные часы со стрелками, замершими на половине первого. Над тахтой, там, где обычно висит самое дорогое: пестрый цветастый ковер или портреты погибших на войне мужчин,— висела большая карта исторической Армении. А к ней в строго надлежащем месте была прикреплена карта Советской Армении. Варужан не мог оторвать взора от карты, и она вдруг ожила: поднялись горы, потекли реки. Историческая Армения казалась Варужану матерью, обнявшей свое последнее, самое последнее, чудом спасенное дитя. Варужан тяжело опустился на тахту — на столе перед ним оказалась пепельница.
— Мы тут, кажется, не первые, Сюзи,— произнес Варужан, глядя на чей-то окурок и пепел.
— Да, сюда многие заходят, знаю,— сказала Сюзи.— Этот дом теперь нечто наподобие памятника.— И вдруг рассердилась:—Хоть бы пепельницу вытряхнули.
— Мы вытряхнем. Девушка встала со стула:
— Посмотрим, что тут. Начнем со спальни.
Рядышком располагались две крохотные спальни. В каждой едва помещалась кровать и платяной шкаф. Открыла дверцу шкафа — внутри было пусто. На внутренней стороне дверцы было зеркало. Сюзи посмотрелась в него, и оно долго не отпускало ее — видимо, истосковалось по человеческому лицу. Сюзи вдруг подумала, что в зеркале не она, а одна из сестер. Хоть бы уж фотографии свои оставили. На кровати лежала постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149