Не пытайтесь! Поняли? Я знаю, в ваших силах сделать так, чтобы я, сидя в этом селе, сдала бы государственные экзамены в Ереване и получила диплом заказным письмом. Теперь я и сама способна это сделать — я узнала себе цену... И еще — не пишите обо мне, не делайте меня прототипом. Из тысячи моих лиц
вы увидели всего три, этого мало, девятьсот девяносто семь вам не известны. — Мы еще встретимся, Сюзи. А день этот я вряд ли забуду.
— Еще кофе?
Его должен был везти вниз, в город, единственный сельский «виллис». В школьном дворе собрались почти все учителя и несколько учеников старших классов. И снова в нем пробудилось - почему? — воспоминание о «Птичьем гнезде». Село на вершине горы тоже походило на гнездо аиста, и Варужану было несказанно грустно. Со всеми он попрощался за руку, с директором расцеловался. В конце подошел к Сюзи, поцеловал ее.
— Вот теперь вы меня поцеловали,— шепнула Сюзи.— В первый раз.
— Позвонишь мне, Шушан?
— Позвоню.
«Виллис» захрипел, зафыркал и, наконец, обретя подвижность, медленно стал спускаться по горному серпантину. Варужан оглянулся —-в школьном дворе всё стояли учителя, ученики, махали ему рукой, и среди них Сюзи. Сердце его зашдось — а ведь ты права, Сюзи, кроме тебя, мне больше никто не выскажет горьких истин.
— Ну как вам наша школа? — спросил водитель, и тон вопроса уже заключал в себе ответ.
«Слишком ничтожны поводы для ваших страдайий...»— отчего именно эти слова так его уязвили? Из всей горечи, которой опоила его Сюзи, почему не сумел он проглотить этих двух горьких капель?
— Вас спрашивает один товарищ,— сказала по телефону дежурная.— Он уже в третий раз сегодня приходит.
— А кто?
Говорит, вы его знаете. У него к вам личное дело. Пусть подымется?..
Варужан все еще пребывал мысленно в селе Сюзи и не хотел, чтобы его уводили из этого села. Ему бы сейчас поразмышлять, погрустить, порадоваться и посмаковать пилюлю: «Слишком ничтожны поводы для ваших страданий.
— В третий раз приходит?..
— Что мне ему сказать? Он три пачки сигарет выкурил.
— Ладно, пусть поднимается.
Встал из кресла, увидел в зеркале свое усталое лицо и вышел на балкон. Вечернее ущелье наполнилось светом и тенями. Стать бы скалой, деревом или насекомым, жить бы частицей этого ущелья, не иметь ни имени, ни биографии... «Помните героя Сэлинджера? — раздался в памяти голос Сюзи,— Он стоял на краю пропасти, а среди нескошенной ржи беззаботной раскованно резвилась молодежь. Он все
время стоял на краю, чтобы, если кто-нибудь ненароком окажется тут, не дать ему сорваться. Замечательно, правда?.. А разве писатель не должен ощущать себя на краю?..»
Сюзи, Сюзи... Какие уроки преподала ему эта хрупкая, беспомощная девушка.
Стучат в дверь? Ах да, анонимный посетитель.
— Заходите.
Варужан его сразу узнал — все та же широкополая шляпа, надвинутая почти на глаза.
— Садитесь.
Сел. Долго не мог определиться руками — то ли на стол их положить, то ли сигарету зажечь. Потом вдруг снял и бросил на стол свою широкополую шляпу. И у него оказался высокий чистый лоб. За-чем он уродует себя этой шляпой? Без нее он гораздо моложе.
— ...Я деверь Егинэ.
Слово «деверь» Варужан вспомнил с явным трудом.
— Знаю. Я сам хотел тебя найти. Тот напористо продолжал:
— Я не для того пришел, чтоб велеть: того не делайте, сего не делайте или же по-моему делайте. Плевать... Я пришел договориться... Надеяться-то на вас можно?..
— Договориться? А о чем нам договариваться?
Незнакомец впервые посмотрел Варужану прямо в глаза. Причем смотрел долго. Сверло, а не взгляд.
— Поговорим напрямик. Говорят, вы писатель. Плевать. Для меня последний писатель Раффи... А что Егинэ в тот день от вас такая растерянная вышла? — И стиснул зубы — ругательство, наверно, удержал.— Это что ж, не снизошли поговорить со мной? — Снова помолчал, потом презрительно махнул рукой: — Плевать, как-нибудь проживем. Самое большее, год дадут. Да нет, наверняка два. Год за удар и еще год ради Андраника Симоняна. Ладно, и это переживем. Я не сахар, тюрьма не горячий чай — не растаю.
— Я с кем надо уже переговорил, зря ты переполошился.— Этот тип больше походил на человека там, возле ущелья, когда прорычал свою фразу и ударил его. Глаза Варужана Ширакяна наполнились презрением. Лучше бы уж напялил опять себе на глаза нелепую шляпу, зарычал, ударил, только бы ушел, ушел поскорее, избавил от своего присутствия. Варужан неожиданно спросил: — Сколько у тебя детей?
Человек покосился на него:
— Что тебе до моих детей? С тобой как с мужчиной потолковать можно?..
Что от него хочет этот захолустный рыцарь?
— Слушай!.. Ни следователю, ни в суде ни звука о Егинэ... Нет-нет, все рассказывай, как было. Я подтвержу. Значит, так: причина драки в том, что утром в шашлычной я тебя задел, оскорбил. Слы-шишь — я! Просто так, мне твоя физиономия не понравилась, и я наговорил лишнего. Мне противны типы в джинсах, которые каждый День бреются,— у нас тут про мои привычки каждая собака знает...
Значит, так, я тебя ночью выследил и застукал возле ущелья. Ну а дальше все, как ты следователю рассказал. Егинэ, значит, в стороне, о ней молчок — ты ее в глаза не видал и слыхом о ней не слыхал. Год мне обеспечен, так что можешь радоваться: за одну оплеуху один год. Хотя нет, два года, ведь ты и с председателем горсовета запанибрата... Есть?
Ах, так вот что он от него хочет!
— В тот же день, когда я с Егинэ приходил, я как раз об этом и собирался тебе сказать, а ты, видать, подумал — пришел в ногах у тебя валяться...
Человек выжидательно смотрел на него, и Варужан Ширакян не выдержал этого взгляда — зажег сигарету. Все в нем перевернулось, и человек, сидевший напротив, показался вдвойне ненавистным.
— Ни следствия не будет, ни суда,— произнес он холодно, с интонацией победителя и спокойствием человека, успевшего уже взвесить свое великодушие.— И нашей этой, встречи не было, можешь спокойно уходить.
И Варужан Ширакян сочувственно посмотрел на Варужана Ширакяна: и насей раз остался в футляре...
— Назовешь Егинэ, шкуру спущу. Не успею до суда, два года спустя с тобой расквитаюсь. Так что ты за два эти года подбей бабки-Куда б ни смылся, от расплаты не уйдешь. Я свое сказал. А вхолостую я не стреляю.
И спокойно, неспешно встал.
ЧАСТЬТРЕТЬЯ
ПУСТЫЕ СТУЛЬЯ НА ДНЕ РОЖДЕНИЯ
...А он, представляете, жив. Он гражданин Советского Союза, Ливана, Америки, Франции, Бразилии...
Он избавился от бед. Он и не глух, и не нем. В какой бы край земного шара ты ни отправился, всюду встретишь его. И он расскажет тебе все, что довелось ему пережить. Расскажет, как удалось ему спастись, когда, был стерт с лица земли почти весь его народ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
вы увидели всего три, этого мало, девятьсот девяносто семь вам не известны. — Мы еще встретимся, Сюзи. А день этот я вряд ли забуду.
— Еще кофе?
Его должен был везти вниз, в город, единственный сельский «виллис». В школьном дворе собрались почти все учителя и несколько учеников старших классов. И снова в нем пробудилось - почему? — воспоминание о «Птичьем гнезде». Село на вершине горы тоже походило на гнездо аиста, и Варужану было несказанно грустно. Со всеми он попрощался за руку, с директором расцеловался. В конце подошел к Сюзи, поцеловал ее.
— Вот теперь вы меня поцеловали,— шепнула Сюзи.— В первый раз.
— Позвонишь мне, Шушан?
— Позвоню.
«Виллис» захрипел, зафыркал и, наконец, обретя подвижность, медленно стал спускаться по горному серпантину. Варужан оглянулся —-в школьном дворе всё стояли учителя, ученики, махали ему рукой, и среди них Сюзи. Сердце его зашдось — а ведь ты права, Сюзи, кроме тебя, мне больше никто не выскажет горьких истин.
— Ну как вам наша школа? — спросил водитель, и тон вопроса уже заключал в себе ответ.
«Слишком ничтожны поводы для ваших страдайий...»— отчего именно эти слова так его уязвили? Из всей горечи, которой опоила его Сюзи, почему не сумел он проглотить этих двух горьких капель?
— Вас спрашивает один товарищ,— сказала по телефону дежурная.— Он уже в третий раз сегодня приходит.
— А кто?
Говорит, вы его знаете. У него к вам личное дело. Пусть подымется?..
Варужан все еще пребывал мысленно в селе Сюзи и не хотел, чтобы его уводили из этого села. Ему бы сейчас поразмышлять, погрустить, порадоваться и посмаковать пилюлю: «Слишком ничтожны поводы для ваших страданий.
— В третий раз приходит?..
— Что мне ему сказать? Он три пачки сигарет выкурил.
— Ладно, пусть поднимается.
Встал из кресла, увидел в зеркале свое усталое лицо и вышел на балкон. Вечернее ущелье наполнилось светом и тенями. Стать бы скалой, деревом или насекомым, жить бы частицей этого ущелья, не иметь ни имени, ни биографии... «Помните героя Сэлинджера? — раздался в памяти голос Сюзи,— Он стоял на краю пропасти, а среди нескошенной ржи беззаботной раскованно резвилась молодежь. Он все
время стоял на краю, чтобы, если кто-нибудь ненароком окажется тут, не дать ему сорваться. Замечательно, правда?.. А разве писатель не должен ощущать себя на краю?..»
Сюзи, Сюзи... Какие уроки преподала ему эта хрупкая, беспомощная девушка.
Стучат в дверь? Ах да, анонимный посетитель.
— Заходите.
Варужан его сразу узнал — все та же широкополая шляпа, надвинутая почти на глаза.
— Садитесь.
Сел. Долго не мог определиться руками — то ли на стол их положить, то ли сигарету зажечь. Потом вдруг снял и бросил на стол свою широкополую шляпу. И у него оказался высокий чистый лоб. За-чем он уродует себя этой шляпой? Без нее он гораздо моложе.
— ...Я деверь Егинэ.
Слово «деверь» Варужан вспомнил с явным трудом.
— Знаю. Я сам хотел тебя найти. Тот напористо продолжал:
— Я не для того пришел, чтоб велеть: того не делайте, сего не делайте или же по-моему делайте. Плевать... Я пришел договориться... Надеяться-то на вас можно?..
— Договориться? А о чем нам договариваться?
Незнакомец впервые посмотрел Варужану прямо в глаза. Причем смотрел долго. Сверло, а не взгляд.
— Поговорим напрямик. Говорят, вы писатель. Плевать. Для меня последний писатель Раффи... А что Егинэ в тот день от вас такая растерянная вышла? — И стиснул зубы — ругательство, наверно, удержал.— Это что ж, не снизошли поговорить со мной? — Снова помолчал, потом презрительно махнул рукой: — Плевать, как-нибудь проживем. Самое большее, год дадут. Да нет, наверняка два. Год за удар и еще год ради Андраника Симоняна. Ладно, и это переживем. Я не сахар, тюрьма не горячий чай — не растаю.
— Я с кем надо уже переговорил, зря ты переполошился.— Этот тип больше походил на человека там, возле ущелья, когда прорычал свою фразу и ударил его. Глаза Варужана Ширакяна наполнились презрением. Лучше бы уж напялил опять себе на глаза нелепую шляпу, зарычал, ударил, только бы ушел, ушел поскорее, избавил от своего присутствия. Варужан неожиданно спросил: — Сколько у тебя детей?
Человек покосился на него:
— Что тебе до моих детей? С тобой как с мужчиной потолковать можно?..
Что от него хочет этот захолустный рыцарь?
— Слушай!.. Ни следователю, ни в суде ни звука о Егинэ... Нет-нет, все рассказывай, как было. Я подтвержу. Значит, так: причина драки в том, что утром в шашлычной я тебя задел, оскорбил. Слы-шишь — я! Просто так, мне твоя физиономия не понравилась, и я наговорил лишнего. Мне противны типы в джинсах, которые каждый День бреются,— у нас тут про мои привычки каждая собака знает...
Значит, так, я тебя ночью выследил и застукал возле ущелья. Ну а дальше все, как ты следователю рассказал. Егинэ, значит, в стороне, о ней молчок — ты ее в глаза не видал и слыхом о ней не слыхал. Год мне обеспечен, так что можешь радоваться: за одну оплеуху один год. Хотя нет, два года, ведь ты и с председателем горсовета запанибрата... Есть?
Ах, так вот что он от него хочет!
— В тот же день, когда я с Егинэ приходил, я как раз об этом и собирался тебе сказать, а ты, видать, подумал — пришел в ногах у тебя валяться...
Человек выжидательно смотрел на него, и Варужан Ширакян не выдержал этого взгляда — зажег сигарету. Все в нем перевернулось, и человек, сидевший напротив, показался вдвойне ненавистным.
— Ни следствия не будет, ни суда,— произнес он холодно, с интонацией победителя и спокойствием человека, успевшего уже взвесить свое великодушие.— И нашей этой, встречи не было, можешь спокойно уходить.
И Варужан Ширакян сочувственно посмотрел на Варужана Ширакяна: и насей раз остался в футляре...
— Назовешь Егинэ, шкуру спущу. Не успею до суда, два года спустя с тобой расквитаюсь. Так что ты за два эти года подбей бабки-Куда б ни смылся, от расплаты не уйдешь. Я свое сказал. А вхолостую я не стреляю.
И спокойно, неспешно встал.
ЧАСТЬТРЕТЬЯ
ПУСТЫЕ СТУЛЬЯ НА ДНЕ РОЖДЕНИЯ
...А он, представляете, жив. Он гражданин Советского Союза, Ливана, Америки, Франции, Бразилии...
Он избавился от бед. Он и не глух, и не нем. В какой бы край земного шара ты ни отправился, всюду встретишь его. И он расскажет тебе все, что довелось ему пережить. Расскажет, как удалось ему спастись, когда, был стерт с лица земли почти весь его народ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149