Бабушка Нунэ с превеликим спокойствием смотрела на кусок земли, укрытый мертвой осенней листвой, предназначенный для нее. Год спустя после смерти деда Ширака, когда делали для него надгробие, бабушка Нунэ сказала: «И мое имя на этом камне напишите». Домашние удивились, переглянулись. Сын, внуки встали на дыбы — мол, как так? Потом принялись уговаривать, упрашивать. Но бабушка Нунэ до конца стояла на своем. Пятьдесят семь лет прожила она бок о бок с Шираком Ваганяном, и кто был теперь в силах ее отговорить. «Он должен знать, что я вот-вот приду...» Странная получилась надгробная надпись. Под именем Ширака Ваганяна выбили имя, отчество, фамилию бабушки Нунэ. Не забыли и ее девичью фамилию - Мугнецян. Выбили дату рождения, тире и... «Когда умру похороните меня на моем месте, но нового камня не ставьте. Просто год моей смерти на камне Ширака напишите, и все».
Мастер насупился, все как-то сжались, но выхода не было. Родня так по сей день и не смирилась с этим необычным камнем, не привыкла к нему. Варужан каждый раз с внутренним содроганием смотрел на плиту с выбитым на ней именем его живой бабушки. А случайные прохожие недоуменно пожимали плечами. Бабушка же Нунэ испытывала умиление и умиротворение, когда читала свое имя на надгробии мужа. «Бабушка самая хрупкая из нас и одновременно самая сильная,— говорил Арам.— Если б в каждом из нас был хоть
грамм от бабушки!»«Ты придешь, Ширак? — к мужу первому обратилась она.— Без тебя какой уж праздник... Ведь сам говорил: соберу однажды всю свою родню, пусть душа порадуется... Теперь вот скоро соберутся,— может, и Арменак приедет, и Сирак... Небось скажешь: сама ко мне иди. Я уж скоро... Хотела раньше, да надо было Арменака повидать. А потом и Сирак уехал... Вот скоро на них погляжу и... Что, сильно я запоздала?. Только вот повидаюсь и больше уж задерживаться не стану...»
«Ты б сперва моих мать с отцом пригласила,— послышался ей голос мужа.— Ведь им во главе стола сидеть, а мы с тобой, ты особенно, им прислуживать должны, мы ж их дети... Братьев моих зови, сестер...» — «Да разве ж я не зову... Папа Вачаган, мама Епресим...» Хотела вспомнить лица свекра и свекрови и вспомнила только, что у свекра были густые, заостренные на концах усы, которые с годами от чрезмерного курения сделались рыжевато-ржавыми. Голос свекрови вспомнила. Приедет она, бывало, к ним из Харберда и примется извлекать из больших карманов синего атласного платья разные гостинцы для своего четырнадцатого внука Арменака и для снохи — она тоже вроде ребенка, едва семнадцать исполнилось. «Ты моя старшая внучка»,— говорила она ей. «Неужели ж ты, мама Епресим, не придешь на праздник своей старшей внучки?» Своих деверей — Арменака, Тиграна, Вардана и Сирака (больше всего Ширак любил старшего брата Арменака, в честь него и назвал своего первенца) — бабушка Нунэ видела всего раза два: на свадьбе своей да на дне рождения Арменака. Тигран был тоненький как тростиночка, у Сирака глаза были голубые-голубые, волосы русые. Тиграна и Вардана не вспомнила — виделись-то всего ничего. А вот имя жены Тиграна всплыло в памяти — Вардуи. Как же жен остальных деверей звали?.. Попыталась прочесть на мраморе — буквы плыли. Попыталась напрячь мысль — ничего не вышло. Туман толщиной в семьдесят лет... «Придешь ведь, Вардуи, я в роду теперь самая старшая осталась. И матери Соса скажи. И обеим женам деверей, а то обидятся...» И в ушах вдруг зазвенели голоса деверей, золовок, снох, их ребятишек. «Приходите, с внучатами моими поиграете, телевизор посмотрите...» Забыла, что тем ребятишкам, будь они живы, было бы сейчас за семьдесят... Потом бабушка Нунэ подошла к третьему надгробию, чтобы пригласить старшую свою сноху. «Ашхен-джан, доченька моя невезучая, святая моя невестушка, вставай, погляди только, каким человеком твой сын стал... Но если мой Арменак приедет, ты уж ссоры не затевай, сердце у сына моего надорвано, ты еще больше не надрывай...»
Все двадцать девять одинаковых свечек она зажгла одновременно. Взглянула — штук пять еще горят, вернее, догорают. Поднялась, подошла к первому, второму, третьему надгробию, перецеловала одно за другим все имена. Даже желтую полосу поцеловала, оставшуюся от имени ее сына Арменака. Показалось, что и имена ее в ответ поцеловали. Все, кроме Ширака... Эх, а при жизни-то когда ее Ширак целовал? Подумала и засмущалась, зарделась бабушка Нунэ.
«Пришла, мамаша? — Паренек тут же открыл дверь машины, устроил поудобнее бабушку Нунэ, печку включил.— Сейчас согреешься... Куда тебя довезти?..» — «Кто ты, милый? И кто я тебе?..» — «Если б твой сын мою мать на кладбище встретил, кем бы она ему приходилась?..»
— Куда делась наша общая бабушка? — заходя в комнату Арама, набросился на брата Варужан.— Хочу проститься с ней, а ее нет. Может, она у тети?
Арам, сидя на полу, над чем-то склонился. Оказывается, он сдвинул в сторону ковер и расстелил на полу географическую карту. При виде Варужана вскочил и быстро, даже как-то нервно принялся ее сворачивать.
— Путешествуешь? Ну-ну. По карте удобнее всего: ни визы не требуют, ни в чемоданах не роются. Так ты можешь весь мир объехать... Удобно, дешево и, главное, доступно.
Арам оставил без внимания шуточки двоюродного брата, свернул в конце концов карту, аккуратно уложил ее на шкаф, потом уселся на. диване, подобрав под себя ноги.
— Ты что — язык проглотил?
— Не успел приехать — уезжаешь? Варужан кивнул.
— Пришел, увидел... уехал? Да?
— В твоей речи сплошные точки-тире. Впрочем, да, ты ведь технократ.
— Ладно, буду говорить без точек. День рождения твоей бабушки тебя не касается? Только моего отца касается? Ты бы хоть для проформы у него спросил, что тебе следует делать.
— Именно затем я и пришел. А ни отца твоего, ни бабушки нет дома. Не сообразишь, где бабушка может быть?
— Если одна ушла, значит, на кладбище. Между нами говоря, будет неплохо, если и ты хоть раз в два года удостоишь кладбище своим посещением. Ведь там твоя мать — ты не забыл? — если не считать деда и остальных.
— Ну вот, теперь и ты принялся меня воспитывать! Арам взглянул на него исподлобья. Он любил Варужана.
Арам вроде бы и не слышал вопроса, смотрел на подрагивающее пунцово-красной листвой в окне грушевое дерево. В рамке окна — темно-синий цвет неба и ярко-красный — листвы. Если бы не легкое шевеление ветвей, можно было бы подумать, что за окном полотно Минаса. До того реальной показалась эта фантазия. Но взглянул на Варужана,. и мираж рассеялся. Тот нервно ходил по комнате, и Араму подумалось, что вид у него такой, будто он наглотался горьких таблеток, не запивая, их водой. Почувствовал, что вот-вот разразится неприятный спор, а ведь был настроен на другой лад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149