Так на обложке и написано. Как этот турок слезы льет над нашей долей — да что говорить, ты ведь сам читал,— сколько армянских ребятишек, женщин и стариков он спас!.. Что греха таить, я сперва не поверил: чтоб турок да... А потом вспомнил нашего соседа Сулеймана в Карсе: три раза он меня, бабушку твою и дядю твоего у себя прятал. А знаешь, как это опасно было? Поймали бы, так и его с нами угнали... Гюли-баджи вспомнил, жену Сулеймана. Она душу нам отдавала, вместе с бабушкой твоей слезы лила и подбадривала нас. Одним словом, нашел я тогда эту толстую тетрадь и две ночи еще, глаз не сомкнув, переписывал в нее из книжки. Ведь саму книжку-то я вернуть был обязан, а в ней всего больше про резню в моем уезде... Вот такая история... А теперь я эту книжку тебе отдаю и даже думаю, что для тебя-то я ее и переписал, хотя в сорок четвертом тебя еще и в помине не было... С турками мы много веков рядом жили и обречены жить до самого Страшного суда. Знаю, сколько горя они нам причинили, но ведь и этот человек — турок, Сулейман и Гюли-
баджи тоже турки. Стало быть, и такие среди них были. Страна не дом на двух соседей: с соседом не поладил, продай свою половину и переезжай на другую улицу, в другой город, другой дом... Соседи... Ох, как трудно, сынок, соседом назвать того, кто ворвался в твой дом, убивал, грабил, насиловал, безжалостно отнял твой дом, землю, историю... Но... Но что поделаешь, сынок, мы бок о бок живем, вынуждены жить до самого Страшного суда... Тут еще кое-что имеется. Из дневника той датчанки, тоже половина про Харберд. Помнишь? Варужан книгу из Бейрута привез, я несколько страниц переписал... Но главное все же Недим-бей... Храни получше...»
«Эту тетрадь ты должен был передать Варужану»,— сказал Арам деду.«Он не просил, я и не дал».«Откуда он мог про нее знать? Я ведь тоже не просил...» «Да он хоть раз про мою жизнь спросил?.. А ты с ноготок был, уже лепетал: дедушка, а ты Арарат с той стороны видал? Помнишь песню «Вставай, малыш»?.. Варужан даже от имени своего деда отрекся».
Арам знал, что по-настоящему-то Варужана звали Вачаганом, именем отца деда Ширака,— дед, кстати, к нему только так и обращался. А тут в голове деда Арам уловил горечь и боль.
«...Но книгу той датчанки Марии он мне привез из Бейрута, спасибо. Книга в моей комнате. Когда захочешь, возьми почитай... Была Мария в твоих годах, дитё еще, оставила свою Европу, дом, родителей, приехала в Харберд и посвятила себя нашим сиротам... Армянские ребятишки звали эту девушку «мама», а у нее самой не было ни семьи, ни детей... Варужан сказал, что умерла она лет семь назад и похоронили ее, согласно ее завещанию, во дворе сиротского приюта...»
«Приют назывался «Птичье гнездо», он и сейчас существует, Варужан мне тоже рассказывал...»Спустя несколько месяцев дед Ширак умер, и после этого особенно дорога сделалась для Арама черная тетрадь — стала она как бы вторым полушарием его жизни, о котором никто не подозревал. Разве только чуть-чуть бабушка, с которой, особенно после смерти деда, Арам частенько беседовал, давая ей возможность порассказать свою жизнь... Не раз запирался Арам в своей комнате, снова и снова листал черную тетрадь, и дед, казалось, входил, садился напротив, и они продолжали прерванный разговор...
В черной тетради было еще много свободных страниц, и Арам принялся их заполнять слышанным, прочитанным. И все это были свидетельства турок о резне пятнадцатого — двадцатого годов.
Даже Тигран Ваганян не знал о существовании тетради. Несколько раз Арам порывался дать прочесть тетрадь Варужану, но вспоминал слова деда и... Читал тетрадь в одиночку, потом прятал ее, выходил из своей комнаты, отпускал какую-нибудь шуточку в адрес Нуник, с отцом говорил о школе и футболе, с матерью о своем нежелании жениться. «Когда ты только серьезным станешь?» — вздыхала она с укором. Так защищал он границы своего внутреннего мира...
Он навсегда запомнил один из последних разговоров с дедом.«Я знаю, что когда-нибудь на плитах Цицернакаберда напишут имена наших друзей, которые в страшное для нас время оказались рядом. Обязательно должны написать. И имя Марии Якобсон, и многие другие...— и вдруг неожиданно умолк, закрыл глаза. Как будто побоялся, что внук прочтет в его глазах то слово, которое он отверг, подавил в себе. И тихо сказал: — Не потеряй эту тетрадь, сынок...»
Эх, дед, дед...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Церковь была закрыта. Старуха, сидевшая у хачкара возле церковных дверей, сказала, что служба идет только по воскресеньям, а если нужны свечи, она продаст — сколько надо?
Во дворе, среди зелени и могильных плит, играли детсадовские ребятишки, а пожилая женщина, видимо, воспитательница, сидя на старом надгробии, вязала шаль. Варужан с ней поздоровался — бабушка предупреждала, что в селах принято здороваться со всеми. Женщина ответила на его приветствие, но вязания не прервала.
Церковь по виду была очень старая, однако купол, кажется, недавно подновляли: покрыли его новехонькой ярко-красной черепицей. Впечатление было такое, словно стоит оборванец в новом, ярком-пре-ярком колпаке.
Прочел надпись на дощечке, прибитой к стене. Точно, шестнадцатый век, тысяча пятьсот шестьдесят восьмой год. Как-нибудь надо сюда заглянуть, подумал он, когда открыто будет:
Вышел на центральную улицу — было время пития минеральной воды. Женщины, мужчины — в основном пожилые — неспешно двигались к колоннаде, и каждый весьма торжественно держал в руках стакан, чашку. Посудины были разные, и по форме, и по цвету, но всем предстояло пить одну лечебную воду с привкусом ржавчины.
Варужан смешался с толпой, решив потом свернуть за колоннаду — выпить... пива. Как ему хотелось познакомиться с судьбами этих людей — с их Любовями, разочарованиями. Съехались они сюда из разных концов страны. В воздухе витала разноязыкая речь, в основном армянская и русская. Он устыдился своего пренебрежения к этим людям в первый день пребывания: наблюдая из окна гостиницы за людским потоком, он нашел, что он одержим стадным чувством. Вблизи все оказалось иным.
На улице располагались магазины, несколько кафе, в этот час в них было немноголюдно. Над самым ущельем нависал трогательный деревянный домик. «Чайная»,— прочитал Варужан и зашел внутрь. И внутри все было деревянное, кроме самоваров. Странно было видеть армянских мужчин, сгрудившихся вокруг самовара,— может, в самоваре водка или коньяк? Садиться за стол не стал — как-нибудь зайдет
надолго и выпьет целый самовар чаю (пусть желудок удивится, подумал он), посмотрит на ущелье, послушает шум водопада, который неподалеку, хотя из чайной и не виден.
А вот и здание горсовета, в котором царь и бог студенческий приятель Варужана Андраник Симонян. Давно Варужан Андраника не видел. Ускорил шаг — вон из его владений!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
баджи тоже турки. Стало быть, и такие среди них были. Страна не дом на двух соседей: с соседом не поладил, продай свою половину и переезжай на другую улицу, в другой город, другой дом... Соседи... Ох, как трудно, сынок, соседом назвать того, кто ворвался в твой дом, убивал, грабил, насиловал, безжалостно отнял твой дом, землю, историю... Но... Но что поделаешь, сынок, мы бок о бок живем, вынуждены жить до самого Страшного суда... Тут еще кое-что имеется. Из дневника той датчанки, тоже половина про Харберд. Помнишь? Варужан книгу из Бейрута привез, я несколько страниц переписал... Но главное все же Недим-бей... Храни получше...»
«Эту тетрадь ты должен был передать Варужану»,— сказал Арам деду.«Он не просил, я и не дал».«Откуда он мог про нее знать? Я ведь тоже не просил...» «Да он хоть раз про мою жизнь спросил?.. А ты с ноготок был, уже лепетал: дедушка, а ты Арарат с той стороны видал? Помнишь песню «Вставай, малыш»?.. Варужан даже от имени своего деда отрекся».
Арам знал, что по-настоящему-то Варужана звали Вачаганом, именем отца деда Ширака,— дед, кстати, к нему только так и обращался. А тут в голове деда Арам уловил горечь и боль.
«...Но книгу той датчанки Марии он мне привез из Бейрута, спасибо. Книга в моей комнате. Когда захочешь, возьми почитай... Была Мария в твоих годах, дитё еще, оставила свою Европу, дом, родителей, приехала в Харберд и посвятила себя нашим сиротам... Армянские ребятишки звали эту девушку «мама», а у нее самой не было ни семьи, ни детей... Варужан сказал, что умерла она лет семь назад и похоронили ее, согласно ее завещанию, во дворе сиротского приюта...»
«Приют назывался «Птичье гнездо», он и сейчас существует, Варужан мне тоже рассказывал...»Спустя несколько месяцев дед Ширак умер, и после этого особенно дорога сделалась для Арама черная тетрадь — стала она как бы вторым полушарием его жизни, о котором никто не подозревал. Разве только чуть-чуть бабушка, с которой, особенно после смерти деда, Арам частенько беседовал, давая ей возможность порассказать свою жизнь... Не раз запирался Арам в своей комнате, снова и снова листал черную тетрадь, и дед, казалось, входил, садился напротив, и они продолжали прерванный разговор...
В черной тетради было еще много свободных страниц, и Арам принялся их заполнять слышанным, прочитанным. И все это были свидетельства турок о резне пятнадцатого — двадцатого годов.
Даже Тигран Ваганян не знал о существовании тетради. Несколько раз Арам порывался дать прочесть тетрадь Варужану, но вспоминал слова деда и... Читал тетрадь в одиночку, потом прятал ее, выходил из своей комнаты, отпускал какую-нибудь шуточку в адрес Нуник, с отцом говорил о школе и футболе, с матерью о своем нежелании жениться. «Когда ты только серьезным станешь?» — вздыхала она с укором. Так защищал он границы своего внутреннего мира...
Он навсегда запомнил один из последних разговоров с дедом.«Я знаю, что когда-нибудь на плитах Цицернакаберда напишут имена наших друзей, которые в страшное для нас время оказались рядом. Обязательно должны написать. И имя Марии Якобсон, и многие другие...— и вдруг неожиданно умолк, закрыл глаза. Как будто побоялся, что внук прочтет в его глазах то слово, которое он отверг, подавил в себе. И тихо сказал: — Не потеряй эту тетрадь, сынок...»
Эх, дед, дед...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Церковь была закрыта. Старуха, сидевшая у хачкара возле церковных дверей, сказала, что служба идет только по воскресеньям, а если нужны свечи, она продаст — сколько надо?
Во дворе, среди зелени и могильных плит, играли детсадовские ребятишки, а пожилая женщина, видимо, воспитательница, сидя на старом надгробии, вязала шаль. Варужан с ней поздоровался — бабушка предупреждала, что в селах принято здороваться со всеми. Женщина ответила на его приветствие, но вязания не прервала.
Церковь по виду была очень старая, однако купол, кажется, недавно подновляли: покрыли его новехонькой ярко-красной черепицей. Впечатление было такое, словно стоит оборванец в новом, ярком-пре-ярком колпаке.
Прочел надпись на дощечке, прибитой к стене. Точно, шестнадцатый век, тысяча пятьсот шестьдесят восьмой год. Как-нибудь надо сюда заглянуть, подумал он, когда открыто будет:
Вышел на центральную улицу — было время пития минеральной воды. Женщины, мужчины — в основном пожилые — неспешно двигались к колоннаде, и каждый весьма торжественно держал в руках стакан, чашку. Посудины были разные, и по форме, и по цвету, но всем предстояло пить одну лечебную воду с привкусом ржавчины.
Варужан смешался с толпой, решив потом свернуть за колоннаду — выпить... пива. Как ему хотелось познакомиться с судьбами этих людей — с их Любовями, разочарованиями. Съехались они сюда из разных концов страны. В воздухе витала разноязыкая речь, в основном армянская и русская. Он устыдился своего пренебрежения к этим людям в первый день пребывания: наблюдая из окна гостиницы за людским потоком, он нашел, что он одержим стадным чувством. Вблизи все оказалось иным.
На улице располагались магазины, несколько кафе, в этот час в них было немноголюдно. Над самым ущельем нависал трогательный деревянный домик. «Чайная»,— прочитал Варужан и зашел внутрь. И внутри все было деревянное, кроме самоваров. Странно было видеть армянских мужчин, сгрудившихся вокруг самовара,— может, в самоваре водка или коньяк? Садиться за стол не стал — как-нибудь зайдет
надолго и выпьет целый самовар чаю (пусть желудок удивится, подумал он), посмотрит на ущелье, послушает шум водопада, который неподалеку, хотя из чайной и не виден.
А вот и здание горсовета, в котором царь и бог студенческий приятель Варужана Андраник Симонян. Давно Варужан Андраника не видел. Ускорил шаг — вон из его владений!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149