.. А ты слушал краем уха, краем глаза. Взор твой был
прикован к летящему снегу, а в ушах звенели голоса Миграна Малу-мяна и обросшего философа. До тебя тем не менее все же дошло, что рассказ девушки не совсем обычен. Ты сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться, но был таким усталым, рассеянным, взвинченным, голодным, что... «А если мы встретимся часа через два-три,— прервал ты девушку.— У меня сейчас несколько неотложных дел...»—«Конечно,— тут же согласилась Сюзи.— Мне прийти сюда?» — «Нет, лучше, пожалуй, ко мне домой.— Эта идея внезапно осенила тебя, ты, наверно, представил свою холодную безлюдную квартиру, а Сюзи молода и хороша собой даже в своей грусти.— Дома мы спокойно побеседуем, никто нам не будет мешать». Сюзи колебалась один-единственный миг, потом спокойно произнесла: «А почему бы нет? Могу я записать ваш адрес?»
...Рассказ Сюзи показался тебе поначалу невероятным — ведь ты знал этого лектора, вы учились в одной школе, потом изредка встречались. Что пережила за несколько дней бедная девушка! И вдруг между вами опять встал Мигран Малумян, и ты отчетливо услышал его холодный бескровный голос. На миг опять отвлекся от Сюзи, от шампанского в холодильнике — ведь собирался предложить поужинать вместе. «Скажите, что мне делать?» — вернул тебя к действительности голос Сюзи, печальные с черной окаемкой глаза девушки (не от краски, это уж точно) смотрели на тебя с такой верой, что тебе сделалось страшно. Если ввязываться в это дело, надо быть готовым к большой драке, твой школьный товарищ, конечно, будет все начисто отрицать, а Сюзи вываляет в грязи. Поднимется шум. И потом, где доказательства словам Сюзи? Еще год назад ты не стал бы мешкать и засучив рукава ринулся бы в бой. А теперь вдруг почувствовал, что рассказ Сюзи, возмутив твое сознание, не пронзил твоей души, не сделался твоей болью. Более того — неожиданно в тебе подняла голову, взвившись на хвосте, змея сомнения: а вдруг девчонка просто ленива, не учится толком и вот сочинила в свое оправдание? Ведь и такое случается. Бутылка шампанского уже, наверно, запотела в холодильнике, желудок твой сводило от голода, но ты лишь сварил две чашечки кофе. Свою выпил, а Сюзи вежливо отказалась. Молчание делалось каменным, свинцовым, гробовым — да, между вами на столе стоял невидимый гроб. «Я подумаю и позвоню тебе, Сюзи»,— сказал ты. Приглашение отца лежало у тебя в кармане, слова Малумяна терзали голову и душу, законченная повесть казалась несовершенной — тебе было не до доброты, чужая боль не прошла сквозь тебя электрическим током. Ты к этому моменту являлся уже полупроводником, а не громоотводом — ты не пропустил через себя чужой молнии. А девушка смотрела на тебя с нитяного мостика и ждала от тебя, нет, не жалости. И это, по-видимому, раздражало тебя — она смотрела тебе в глаза со странной гордой печалью, а ты не попытался понять эту печаль, эту необычную окраску боли.
Значит, ты добрый смотря когда? Когда быть добрым легко, удобно и,.главное, безопасно? Сумей быть добрым, а не казаться, сумей быть добрым в моменты и радости, и горя, и победы, и поражения. Трудно? Немыслимо! Но только через это немыслимое можно намыть чистое
золото человеческого характера. Если бы ты попытался помочь Сюзи, пусть даже ничего бы не вышло, Сюзи продолжала бы тебе верить — может быть, больше прежнего. Но тебе было не до доброты. «Я тебе позвоню»,— сказал ты. «Буду ждать»,— девушка поднялась. Настроение твое улучшится, и доброта к тебе вернется. Разве так бывает?' Помни: проходящее время — страна, в которую не возвращаются. Никогда, никаким чудом. Вот и теперь не вернуться тебе к Сюзи того
дня. Варужан Ширакян и не заметил, как догорел закат и горы, объятые совсем недавно туманом, заволокло мглой, не заметил, как сразу похо-чодало. в комнате, а небо украсилось огненными росинками звезд. Через неделю Сюзи позвонит. Условятся о дне встречи, чтобы он мог увидеть ее село, школу, учеников. Село ее Совсем высоко в горах, ближе к звездам. «Эта девушка никогда меня не простит»,— подумал Варужан.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА: СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
Эти письма Ширак Ваганян переписал из книги «Геноцид армян» много лет спустя и подклеил их в дневник Мустафы Недима с таким объяснением на полях: «Прости, Мустафа Недим, но это мне кажется очень удачным дополнением к тому, что ты написал».
«Ваше превосходительство господин министр! В сей момент, когда готовится к обсуждению вопрос, касающийся выселения армян, по моим наблюдениям, осуждению подлежат прежде всего генерал-губернаторы.
Имею честь уведомить Ваше превосходительство о зверствах,творимых под прикрытием науки.В 1915 году, в декабре месяце, в городе Ерзнка, по приказу главного врача Третьего военного корпуса Тевфика Салима кровь, взятую у больных сыпным тифом, использовали без обезвреживания для прививок высланным армянам. Подобные опыты обычно проводятся в лабораториях над животными.
Многие люди, подвергшиеся этим опытам, заболели и умерли. Их обманули перед самым выселением — объявили, что это прививки против сыпного тифа.
Организатор этих опытов Гамди Суад, профессор анатомии Оттоманского медицинского училища, опубликовав результаты своих исследований на страницах «Константинопольской военно-медицинской газеты», объявил, что опыты ставились на приговоренных к смерти. Ваш покорнейший слуга может засвидетельствовать, что объекты смертельных опытов профессора не имели за собой иной вины, кроме как быть армянами. Эти факты могут быть подтверждены врачом Рефет-беем, главным врачом центральной больницы города Ерзнка, двумя врачами-армянами, работавшими с ним, а также врачом Села-хетдин-беем — главным врачом Красного Креста города Ерзнка.
Я, Ваш покорный слуга, уведомляю Вас, что параллельно с политическими преступлениями совершаются еще и преступления научные, по коим могу Вас снабдить дополнительными сведениями».
Это было напечатано 23 декабря 1918 года в газете «Туркдье Стамбул». Автор письма—турецкий хирург Гайдар Джемал. Будем помнить это имя. Письмо свое он адресовал министру внутренних дел Турции.
В том же 1918 году 24 декабря, то есть на следующий день, в той же газете другой турецкий врач, Селахетдин, пишет следующее (помянем и его добрым словом):
«В связи с открытым письмом хирурга Гайдара Джемала в министерство внутренних дел я вспомнил несколько фактов, непосредственным очевидцем которых я сам был. Будучи свидетелем событий, происшедших в центральной больнице Ерзнка, я почитаю делом совести рассказать о них.
В 1915 году многих армян, которые с трудом скрывались в Ерзнка, изловили и как подопытных животных поместили в центральную городскую больницу для бактериальных опытов, которые обычно проводятся на кроликах и морских свинках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
прикован к летящему снегу, а в ушах звенели голоса Миграна Малу-мяна и обросшего философа. До тебя тем не менее все же дошло, что рассказ девушки не совсем обычен. Ты сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться, но был таким усталым, рассеянным, взвинченным, голодным, что... «А если мы встретимся часа через два-три,— прервал ты девушку.— У меня сейчас несколько неотложных дел...»—«Конечно,— тут же согласилась Сюзи.— Мне прийти сюда?» — «Нет, лучше, пожалуй, ко мне домой.— Эта идея внезапно осенила тебя, ты, наверно, представил свою холодную безлюдную квартиру, а Сюзи молода и хороша собой даже в своей грусти.— Дома мы спокойно побеседуем, никто нам не будет мешать». Сюзи колебалась один-единственный миг, потом спокойно произнесла: «А почему бы нет? Могу я записать ваш адрес?»
...Рассказ Сюзи показался тебе поначалу невероятным — ведь ты знал этого лектора, вы учились в одной школе, потом изредка встречались. Что пережила за несколько дней бедная девушка! И вдруг между вами опять встал Мигран Малумян, и ты отчетливо услышал его холодный бескровный голос. На миг опять отвлекся от Сюзи, от шампанского в холодильнике — ведь собирался предложить поужинать вместе. «Скажите, что мне делать?» — вернул тебя к действительности голос Сюзи, печальные с черной окаемкой глаза девушки (не от краски, это уж точно) смотрели на тебя с такой верой, что тебе сделалось страшно. Если ввязываться в это дело, надо быть готовым к большой драке, твой школьный товарищ, конечно, будет все начисто отрицать, а Сюзи вываляет в грязи. Поднимется шум. И потом, где доказательства словам Сюзи? Еще год назад ты не стал бы мешкать и засучив рукава ринулся бы в бой. А теперь вдруг почувствовал, что рассказ Сюзи, возмутив твое сознание, не пронзил твоей души, не сделался твоей болью. Более того — неожиданно в тебе подняла голову, взвившись на хвосте, змея сомнения: а вдруг девчонка просто ленива, не учится толком и вот сочинила в свое оправдание? Ведь и такое случается. Бутылка шампанского уже, наверно, запотела в холодильнике, желудок твой сводило от голода, но ты лишь сварил две чашечки кофе. Свою выпил, а Сюзи вежливо отказалась. Молчание делалось каменным, свинцовым, гробовым — да, между вами на столе стоял невидимый гроб. «Я подумаю и позвоню тебе, Сюзи»,— сказал ты. Приглашение отца лежало у тебя в кармане, слова Малумяна терзали голову и душу, законченная повесть казалась несовершенной — тебе было не до доброты, чужая боль не прошла сквозь тебя электрическим током. Ты к этому моменту являлся уже полупроводником, а не громоотводом — ты не пропустил через себя чужой молнии. А девушка смотрела на тебя с нитяного мостика и ждала от тебя, нет, не жалости. И это, по-видимому, раздражало тебя — она смотрела тебе в глаза со странной гордой печалью, а ты не попытался понять эту печаль, эту необычную окраску боли.
Значит, ты добрый смотря когда? Когда быть добрым легко, удобно и,.главное, безопасно? Сумей быть добрым, а не казаться, сумей быть добрым в моменты и радости, и горя, и победы, и поражения. Трудно? Немыслимо! Но только через это немыслимое можно намыть чистое
золото человеческого характера. Если бы ты попытался помочь Сюзи, пусть даже ничего бы не вышло, Сюзи продолжала бы тебе верить — может быть, больше прежнего. Но тебе было не до доброты. «Я тебе позвоню»,— сказал ты. «Буду ждать»,— девушка поднялась. Настроение твое улучшится, и доброта к тебе вернется. Разве так бывает?' Помни: проходящее время — страна, в которую не возвращаются. Никогда, никаким чудом. Вот и теперь не вернуться тебе к Сюзи того
дня. Варужан Ширакян и не заметил, как догорел закат и горы, объятые совсем недавно туманом, заволокло мглой, не заметил, как сразу похо-чодало. в комнате, а небо украсилось огненными росинками звезд. Через неделю Сюзи позвонит. Условятся о дне встречи, чтобы он мог увидеть ее село, школу, учеников. Село ее Совсем высоко в горах, ближе к звездам. «Эта девушка никогда меня не простит»,— подумал Варужан.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА: СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
Эти письма Ширак Ваганян переписал из книги «Геноцид армян» много лет спустя и подклеил их в дневник Мустафы Недима с таким объяснением на полях: «Прости, Мустафа Недим, но это мне кажется очень удачным дополнением к тому, что ты написал».
«Ваше превосходительство господин министр! В сей момент, когда готовится к обсуждению вопрос, касающийся выселения армян, по моим наблюдениям, осуждению подлежат прежде всего генерал-губернаторы.
Имею честь уведомить Ваше превосходительство о зверствах,творимых под прикрытием науки.В 1915 году, в декабре месяце, в городе Ерзнка, по приказу главного врача Третьего военного корпуса Тевфика Салима кровь, взятую у больных сыпным тифом, использовали без обезвреживания для прививок высланным армянам. Подобные опыты обычно проводятся в лабораториях над животными.
Многие люди, подвергшиеся этим опытам, заболели и умерли. Их обманули перед самым выселением — объявили, что это прививки против сыпного тифа.
Организатор этих опытов Гамди Суад, профессор анатомии Оттоманского медицинского училища, опубликовав результаты своих исследований на страницах «Константинопольской военно-медицинской газеты», объявил, что опыты ставились на приговоренных к смерти. Ваш покорнейший слуга может засвидетельствовать, что объекты смертельных опытов профессора не имели за собой иной вины, кроме как быть армянами. Эти факты могут быть подтверждены врачом Рефет-беем, главным врачом центральной больницы города Ерзнка, двумя врачами-армянами, работавшими с ним, а также врачом Села-хетдин-беем — главным врачом Красного Креста города Ерзнка.
Я, Ваш покорный слуга, уведомляю Вас, что параллельно с политическими преступлениями совершаются еще и преступления научные, по коим могу Вас снабдить дополнительными сведениями».
Это было напечатано 23 декабря 1918 года в газете «Туркдье Стамбул». Автор письма—турецкий хирург Гайдар Джемал. Будем помнить это имя. Письмо свое он адресовал министру внутренних дел Турции.
В том же 1918 году 24 декабря, то есть на следующий день, в той же газете другой турецкий врач, Селахетдин, пишет следующее (помянем и его добрым словом):
«В связи с открытым письмом хирурга Гайдара Джемала в министерство внутренних дел я вспомнил несколько фактов, непосредственным очевидцем которых я сам был. Будучи свидетелем событий, происшедших в центральной больнице Ерзнка, я почитаю делом совести рассказать о них.
В 1915 году многих армян, которые с трудом скрывались в Ерзнка, изловили и как подопытных животных поместили в центральную городскую больницу для бактериальных опытов, которые обычно проводятся на кроликах и морских свинках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149