Сто тысяч бед претерпел я, пока до Алеппо добрался — стремился сюда ради семьи брата. И вот благодаря вам могу я с ними делиться питанием.
Я пожал руку этому благородному человеку. В родных местах он торговлей занимался и еще земли имел.
На другой день привел он в мой дом жену брата и племянников.
После этого взял я Арменака в свой дом и поручил ему вести хозяйство.
Когда жил я в Харберде, был у меня друг по имени Тарагчян Григор-эфенди, крупный землевладелец, который являлся в то же время членом уездного совета. Был он надежным, преданным, честным. Не преувеличу, если скажу, что во всем Харберде не найдется человека, которому бы он не помог.
С таким главой семьи всей семье, несомненно, жилось счастливо.
Так случилось, что умерла моя маленькая внучка. И поскольку возглавлял я гимназию, на похороны пришли как питомцы моей школы, так и художественной, которые играли траурную музыку.
Гроб стоял посреди нашего двора. И вдруг в совершенно изорванном платье, босая, вбегает женщина. При виде толпы и гроба она растерялась, заплакала и упала в обморок. Я бросился к ней, вылили ей воды на лицо, привели в чувство. Две женщины под руки ее подхватили, в дом увели. Я последовал за ними и спросил:
— Что ты так разволновалась, доченька?
— Рассказывай, доченька.
— Велико мое горе, эфенди. Вся надежда на вас была, но и вас я застала в несчастье.
— Моя беда мне богом дана. А у тебя что за горе?
— Я из Харберда, дочка Тарагчяна Григора-эфенди.
Тут настал мой черед заплакать. Никого бы не хотел я увидеть в таком положении, а тем более выросшую в неге и холе дочку столь уважаемого человека.
Схватил я ее за руку, усадил, сказал:
— Твой отец — брат мой. Считай, что ты в доме родного дяди.
— Спасибо, но...
— Что «но», доченька?
— Сыновей моих и наше имущество на вокзал отправили. В Тер-Зор нас угоняют. Я не могу с детьми своими расстаться. Узнала, что вы здесь... но и вы, оказывается, в горе...
— Не о моем горе сейчас речь. Где твои отец и муж?
— Их убили.
Я не нашел слов, чтобы утешить несчастную женщину. Взял я ее с собой, вышли из дому, одного из родственников попросил оттянуть минут на двадцать похоронный обряд. Сели тут же в пролетку, отправились на вокзал. Начальник вокзала был моим другом. Мы без труда забрали вещи и детей.
Бедная женщина с несчастными измученными детьми пешком дошла до Алеппо — у нее отняли все деньги и бриллианты. В полном отчаянии она с ребятишками заходит в дом, зараженный тифом, чтобы заразиться, умереть и избавиться от мук. Проводят в этом доме целую ночь, а наутро врач их выгоняет, заметив, что эпидемия их не берет.
От дочки Тарагчяна-эфенди, а также от нескольких других харбердцев я узнал, что один мулла в чалме похитил и изнасиловал двух дочек Согомона Фрунджяна-эфенди. Это так потрясло их мать, что бедная женщина бросилась в Евфрат с невинным младенцем на руках и утонула.
Около двадцати девушек предпочти невинность бесчестью и также утопились в Евфрате.
Вот что поведал мне мой друг Асэм-бей:
«По торговым делам отправился я в Пеисни. Возвращался пароходом. До самого Эпуирейре не смог выпить ни стакана воды: Евфрат был полон трупов. Видел десять трупов, связанных вместе веревками.
Среди мертвых были женщины и юноши. Я всем сказал, чтобы несколько лет не ели рыбу. Не могу описать бесчеловечность полицейских: они зверски избивали женщин, требуя денег. Нет числа погибшим от побоев.
Однажды видят, как женщина проглотила два золотых. Тогда они разрезают ей живот и совершенно спокойно роются в ее желудке и кишках.
Возле Пихтина я узнал еще об одном злодеянии.
Собирают человек шестьдесят армян, чтоб угнать в Тер-Зор. Дойдя до одного села, заптии говорят несчастным:
— Вас ждет Тер-Зор. Там вас будет мучить голод и прочие невзгоды. Если хотите их избежать, примите магометанство.
Бедняги подчиняются. Тогда из села приводят муллу, подвергают их обрезанию, а потом выносят приговор:
— Теперь вы мусульмане и, если умрете, попадете прямо в рай. Мученикам рай уготован, для того мы вас сейчас и превратим в мучеников.
И всех убивают.
По щекам Асэм-бея катились крупные слезы, когда он рассказывал мне об этих преступлениях...»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Перед человеком, приехавшим из Австралии, распахнула дверь бабушка Нунэ. Теперь она первая в доме слышит звонки и тут же с нетерпением ребенка вскакивает, чтобы открыть дверь. Дома, кроме нее, еще внучка Нуник — вот уже час, как она, лежа на тахте, приросла к телефону и никак от него не оторвется.
Человек сразу сообразил, что перед ним мать Сирака Ваганяна, представился — сказал, что он друг Сирака, в Армении всего два дня («О, столько всего нужно посмотреть на Родине!») и вот заглянул на минутку — Сирак ему кое-что поручил. Нагнулся, почтительно поцеловал руку бабушке Нунэ и торжественно поставил на стол маленький чемоданчик.
— Чудесный у вас сын, мамаша, и чудесные он прислал подарки.— Потом достал конверт.— А это письмо. Все вам передавали сердечные
приветы, у них все хорошо, все живы-здоровы. Дела у Сирака идут удачно. Я от себя тоже поздравляю вас, мамаша, рад, что повидались. Еще хочу сказать: если что-то надумаете передать Сираку, я со всей душой... Буду здесь еще целых две недели. Отель «Ани», номер триста четырнадцатый.
Человек сыпал слова скороговоркой, да еще на западноармян-ском,—до бабушки Нунэ, конечно, не все дошло. Однако главное она поняла: Сирак не приедет. Сердце у нее сжалось, слезы подкатились к горлу, но перед ней стоял и смотрел на нее с ласковой улыбкой человек, гость. И она кликнула Нуник. Та наконец-то оторвалась от телефона, спустилась в гостиную, увидела гостя, все сразу поняла, сняла со стола чемоданчик, поставила его в сторону... «Принеси кофе, коньяк для гостя»,— велела ей бабушка. «Сейчас, бабуль, ты сиди спокойно».
Человек, приехавший из Австралии, посмотрел на бабушку, на внучку. Лицо его еще улыбалось, но к улыбке примешалось недоумение: почему они не радуются — он им письмо привез, подарки, а они ни письма не распечатали, ни чемодана не открыли. Он выпил кофе и рюмку коньяка, бабушка Нунэ выпила вместе с ним. Потом он поднялся и любезно произнес: «Было очень приятно, мамаша, но мне нужно идти — много есть чего посмотреть...»
Нуник записала номер его телефона и сказала, что отец сразу, как придет, ему позвонит.
— Успокойся, бабуль...
Бабушка Нунэ все еще сидела в кресле и, казалось,ничего не слышала... Стало быть, и этот сын не приедет!
— Ну ладно, ладно, бабуль. Поглядим, что прислал дядя Сирак. Если он тебе джинсы прислал, ты мне их отдашь?..
Нуник могла болтать что угодно — бабушка не слышала ее. «Хоть бы уж поплакала»,— подумала Нуник.
— Распечатай письмо, прочти,— произнесла наконец бабушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Я пожал руку этому благородному человеку. В родных местах он торговлей занимался и еще земли имел.
На другой день привел он в мой дом жену брата и племянников.
После этого взял я Арменака в свой дом и поручил ему вести хозяйство.
Когда жил я в Харберде, был у меня друг по имени Тарагчян Григор-эфенди, крупный землевладелец, который являлся в то же время членом уездного совета. Был он надежным, преданным, честным. Не преувеличу, если скажу, что во всем Харберде не найдется человека, которому бы он не помог.
С таким главой семьи всей семье, несомненно, жилось счастливо.
Так случилось, что умерла моя маленькая внучка. И поскольку возглавлял я гимназию, на похороны пришли как питомцы моей школы, так и художественной, которые играли траурную музыку.
Гроб стоял посреди нашего двора. И вдруг в совершенно изорванном платье, босая, вбегает женщина. При виде толпы и гроба она растерялась, заплакала и упала в обморок. Я бросился к ней, вылили ей воды на лицо, привели в чувство. Две женщины под руки ее подхватили, в дом увели. Я последовал за ними и спросил:
— Что ты так разволновалась, доченька?
— Рассказывай, доченька.
— Велико мое горе, эфенди. Вся надежда на вас была, но и вас я застала в несчастье.
— Моя беда мне богом дана. А у тебя что за горе?
— Я из Харберда, дочка Тарагчяна Григора-эфенди.
Тут настал мой черед заплакать. Никого бы не хотел я увидеть в таком положении, а тем более выросшую в неге и холе дочку столь уважаемого человека.
Схватил я ее за руку, усадил, сказал:
— Твой отец — брат мой. Считай, что ты в доме родного дяди.
— Спасибо, но...
— Что «но», доченька?
— Сыновей моих и наше имущество на вокзал отправили. В Тер-Зор нас угоняют. Я не могу с детьми своими расстаться. Узнала, что вы здесь... но и вы, оказывается, в горе...
— Не о моем горе сейчас речь. Где твои отец и муж?
— Их убили.
Я не нашел слов, чтобы утешить несчастную женщину. Взял я ее с собой, вышли из дому, одного из родственников попросил оттянуть минут на двадцать похоронный обряд. Сели тут же в пролетку, отправились на вокзал. Начальник вокзала был моим другом. Мы без труда забрали вещи и детей.
Бедная женщина с несчастными измученными детьми пешком дошла до Алеппо — у нее отняли все деньги и бриллианты. В полном отчаянии она с ребятишками заходит в дом, зараженный тифом, чтобы заразиться, умереть и избавиться от мук. Проводят в этом доме целую ночь, а наутро врач их выгоняет, заметив, что эпидемия их не берет.
От дочки Тарагчяна-эфенди, а также от нескольких других харбердцев я узнал, что один мулла в чалме похитил и изнасиловал двух дочек Согомона Фрунджяна-эфенди. Это так потрясло их мать, что бедная женщина бросилась в Евфрат с невинным младенцем на руках и утонула.
Около двадцати девушек предпочти невинность бесчестью и также утопились в Евфрате.
Вот что поведал мне мой друг Асэм-бей:
«По торговым делам отправился я в Пеисни. Возвращался пароходом. До самого Эпуирейре не смог выпить ни стакана воды: Евфрат был полон трупов. Видел десять трупов, связанных вместе веревками.
Среди мертвых были женщины и юноши. Я всем сказал, чтобы несколько лет не ели рыбу. Не могу описать бесчеловечность полицейских: они зверски избивали женщин, требуя денег. Нет числа погибшим от побоев.
Однажды видят, как женщина проглотила два золотых. Тогда они разрезают ей живот и совершенно спокойно роются в ее желудке и кишках.
Возле Пихтина я узнал еще об одном злодеянии.
Собирают человек шестьдесят армян, чтоб угнать в Тер-Зор. Дойдя до одного села, заптии говорят несчастным:
— Вас ждет Тер-Зор. Там вас будет мучить голод и прочие невзгоды. Если хотите их избежать, примите магометанство.
Бедняги подчиняются. Тогда из села приводят муллу, подвергают их обрезанию, а потом выносят приговор:
— Теперь вы мусульмане и, если умрете, попадете прямо в рай. Мученикам рай уготован, для того мы вас сейчас и превратим в мучеников.
И всех убивают.
По щекам Асэм-бея катились крупные слезы, когда он рассказывал мне об этих преступлениях...»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Перед человеком, приехавшим из Австралии, распахнула дверь бабушка Нунэ. Теперь она первая в доме слышит звонки и тут же с нетерпением ребенка вскакивает, чтобы открыть дверь. Дома, кроме нее, еще внучка Нуник — вот уже час, как она, лежа на тахте, приросла к телефону и никак от него не оторвется.
Человек сразу сообразил, что перед ним мать Сирака Ваганяна, представился — сказал, что он друг Сирака, в Армении всего два дня («О, столько всего нужно посмотреть на Родине!») и вот заглянул на минутку — Сирак ему кое-что поручил. Нагнулся, почтительно поцеловал руку бабушке Нунэ и торжественно поставил на стол маленький чемоданчик.
— Чудесный у вас сын, мамаша, и чудесные он прислал подарки.— Потом достал конверт.— А это письмо. Все вам передавали сердечные
приветы, у них все хорошо, все живы-здоровы. Дела у Сирака идут удачно. Я от себя тоже поздравляю вас, мамаша, рад, что повидались. Еще хочу сказать: если что-то надумаете передать Сираку, я со всей душой... Буду здесь еще целых две недели. Отель «Ани», номер триста четырнадцатый.
Человек сыпал слова скороговоркой, да еще на западноармян-ском,—до бабушки Нунэ, конечно, не все дошло. Однако главное она поняла: Сирак не приедет. Сердце у нее сжалось, слезы подкатились к горлу, но перед ней стоял и смотрел на нее с ласковой улыбкой человек, гость. И она кликнула Нуник. Та наконец-то оторвалась от телефона, спустилась в гостиную, увидела гостя, все сразу поняла, сняла со стола чемоданчик, поставила его в сторону... «Принеси кофе, коньяк для гостя»,— велела ей бабушка. «Сейчас, бабуль, ты сиди спокойно».
Человек, приехавший из Австралии, посмотрел на бабушку, на внучку. Лицо его еще улыбалось, но к улыбке примешалось недоумение: почему они не радуются — он им письмо привез, подарки, а они ни письма не распечатали, ни чемодана не открыли. Он выпил кофе и рюмку коньяка, бабушка Нунэ выпила вместе с ним. Потом он поднялся и любезно произнес: «Было очень приятно, мамаша, но мне нужно идти — много есть чего посмотреть...»
Нуник записала номер его телефона и сказала, что отец сразу, как придет, ему позвонит.
— Успокойся, бабуль...
Бабушка Нунэ все еще сидела в кресле и, казалось,ничего не слышала... Стало быть, и этот сын не приедет!
— Ну ладно, ладно, бабуль. Поглядим, что прислал дядя Сирак. Если он тебе джинсы прислал, ты мне их отдашь?..
Нуник могла болтать что угодно — бабушка не слышала ее. «Хоть бы уж поплакала»,— подумала Нуник.
— Распечатай письмо, прочти,— произнесла наконец бабушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149