Отчего же не нашел в себе сил... быть слабым? «Дай мне знать, если понадоблюсь, Гаянэ»,— ну, это уже было сказано для проформы — эдакая хорошая мина при плохой игре. Гаянэ поняла это. «Позвоню»,— сказала она, но так и не позвонила. И -вдруг спросила: «Когда вы ходили на могилу его брата? Он мне вчера рассказывал...» Ты вспомнил когда. И вновь внутри у тебя запульсировал нерв, и вновь ты заколебался. Но лифт уже был вызван. «Поверь, Гаянэ, у меня в самом деле встреча».— «Верю»,— и слово это прозвучало холодновато, в нем было столь-
ко же правды, сколько в твоей «встрече». Вы. хорошо разыграли невеселую сцену двух актеров при отсутствии зрителей..
Твоя машина ждала тебя внизу — сел, поехал в редакцию. Был уже конец рабочего дня, и поскольку ты предупредил, что, скорее всего, тебя не будет, сотрудники успели уйти. Только секретарша говорила по телефону, но при твоем появлении прервала разговор, опустила трубку. Ты зашел в свой кабинет, хотел было куда-то позвонить, но тут дверь открылась, и на пороге возник некто небритый, низкорослый лет двадцати пяти — тридцати. Даже не спросив, можно ли войти, он прошел через кабинет, выдвинул из-за стола стул, сел. «Вы звоните, звоните,— сказал.— Я к вам на минутку». Он, кажется, был к тому же подвыпивший. «Потом позвоню, говорите, я вас слушаю».—«Можно закурить?—и фамильярно потянулся к твоей пачке.— «Кент»... И в этом вы попали в точку — сигареты что надо...» А ты еще был весь во власти едких слов Миграна Малумяна, еще находился мысленно в его доме и потому рассеянно смотрел в окно. Молодой человек с наслаждением затянулся, выпустил струю дыма и, глядя прямо тебе в глаза, заговорил, четко произнося слово за словом: «Вы всегда попадаете в точку, взвешиваете каждый свой шаг. Это не утомительно?.. Попробуйте ошибиться, выйти из берегов. Подумайте о том, что вы можете быть голодны, можете ходить пешим ходом.— Он ненадолго замолчал, а ты уже успел сосредоточиться и смотрел на него с недоумением.— Ошибитесь, заорите, натворите глупостей, потому что вы настоящий писатель... Завтра, когда вас понесут хоронить, никто не вспомнит, разъезжали вы на машине или ходили пешком, каждый день появлялись на телеэкране или раз в год, курили «Кент» или «Аврору»... Вот все, что я хотел вам сказать». Ты хотел грубо оборвать его, но не успел, он продолжал: «Спокойно. Знаете, на что вы похожи? На часы. Ваш механизм скрыт циферблатом лица и всем показывает точное время. Механизм ваш в добротном серебряном футляре. Даже тиканья не слышно— надо ухо приложить, чтоб услыхать. Имейте кого-нибудь под боком, кто бы прислушивался к этому тиканью». Затем преспокой-ненько поднялся, задвинул на место стул, тщательно погасил в пепельнице сигарету и зашагал к двери: «Ну, я пошел. Простите, что немного выпил. Это чтобы высказаться. Четыре раза приходил сюда, но, увы, трезвый».
Ты остолбенело застыл на месте, между тем как следовало бежать, останавливать этого чокнутого, спорить с ним, доказывать... Но ты не сделал ни единого движения. Только с автоматизмом привычки нажал на кнопку звонка, вошла секретарша. «Кофе»,— сказал ты. «Вас спрашивает какая-то девушка,— вежливо доложила секретарша.— Она и днем заходила»..—«Я никого больше не принимаю...» Сперва Мигран Малумян, затем этот обросший Сократ. Пожалуй, перебор... В тот день ты жил на одном кофе — надеялся пообедать у Миграна, не вышло; Мари уже четыре дня как ушла к родителям. Это был ее восьмой по счету уход. На сей раз она заявила: ухожу окончательно. Произошло очередное извержение домашнего Везувия. Ничего, лава вытечет, затвердеет, и Мари вновь возвратится. Да, но нельзя забывать, что на остывшей окаменевшей лаве ничего не растет... Откуда взялся этот
доморощенный философ? Усмехнулся, встал, приблизился к окну. На улице стоял мягкий зимний вечер, крупными хлопьями падал снежок. И вдруг чувство одиночества, подобно свинцовому снегу, легло тебе на плечи. Свинец не тает — делалось все тяжелее, тебе уже не хватало воздуха. Ты испытал голод по человеку, по близкому и дорогому человеку. «Я люблю тех, кто любит меня»,— сказал ты на днях Араму в разгар спора с ним. Поначалу Арам обратил эти слова в шутку: «То есть ты не согласен с Христом, который говорит — возлюби врага своего.— И вдруг очень серьезно продолжил: — Довольно удобно любить того, кто любит тебя. Но разве так бывает?» — «А ты что — любишь своих врагов?» — «Я еще не знаю, кто мой враг, а тем более враги. Не слишком ли легко проходит у тебя водораздел друг — враг? А то наступит день, не будет у тебя ни настоящего друга, ни настоящего врага... Люблю тех, кто любит меня... Это формула духовного тунеядства...»
Этот разговор происходил позавчера, а в тот день, четыре года назад, ты стоял у окна и, глядя на снежные хлопья, испытывал голод по человеку. Вскоре вошла секретарша, внеся с собой упоительный аромат кофе. И кофе показался тебе тем самым близким человеком. «Я могу идти домой?» — спросила'секретарша. «Да, конечно». В дверях она обернулась: «Извините, но та девушка все еще ждет вас. Она сказала, это для нее вопрос жизни».— «Так и сказала?» — «Так и сказала. Может быть, вы ее примете?»—«Ладно, пусть заходит». Отхлебнув кофе, ты стал набирать чей-то номер телефона. Кому ты звонил — Багратуни, чтобы тот прочитал в рукописи твою новую повесть? Объективно говоря, мнением его ты не слишком дорожил, но, как бы там ни было, Багратуни авторитет, просьбой твоей будет польщен и после публикации вести себя будет по меньшей мере нейтрально. А скорее всего, расхвалит, независимо от того, нравится ему или нет... Багратуни был дома, завязался разговор, и в этот момент вошла Сюзи. Легким движением головы ты предложил девушке сесть, а сам продолжал разговаривать. Багратуни любезно согласился прочесть: «Хотя мне нравится уже и без чтения».
Сюзи смотрела на тебя странным, пристальным взглядом. Изучала тебя, как клетку под микроскопом. Ты сжался, разнервничался. «Говорите, вопрос жизни, барышня? Слушаю вас». Сюзи, по-видимому, была чересчур занята своими мыслями и не уловила твоего раздражения. На улице смеркалось, и белые снежные хлопья на темно-синем фоне казались декорацией к сказке. А девушка все говорила, говорила... Ты почти не слышал ее слов, тебя ее фигура интересовала больше, чем лицо,— иначе ты непременно бы заметил, что она крайне бледна и взгляд ее старше ее фигуры. Ты слушал ее краем уха. Нет, краем глаза! Ты был в водовороте собственных крупных и мелких неприятностей, а девушка говорила откуда-то сверху, с нитяного мостика. Ты ее не понимал. Только смотрел, смотрел, а, в общем-то, ее не видел, потому что смотрел сквозь нее. Она же явилась к чудо-рыцарю из любимых книг, в руках у которого ключи от всех кованых дверей. Она была уверена, что этот рыцарь тут же бросит все свои дела и вместе с ней отправится в бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149