.. «А ты, Давид?.. Что означают те два удара, которые ты уступил матери и сестре своего врага Мера Мелика,— победу или поражение?.. Может, в этих как раз нена-несенных двух ударах и есть твоя чистейшая победа, а не в третьем, когда меч твой, пронзив сорок жерновов, надвое рассек твоего супостата? А, Давид?..»
Из чаши терпения потекла тоненькая струйка воды, чуть-чуть, на донышке, появилась в бассейне вода. Видно, на ночь ее отключают, экономят — город испытывает в ней нужду, воду беречь надо. И все-таки, наверно, именно этот бассейн должен быть всегда наполнен водой, а из чаши пусть вечно капает тяжелый свинец воды терпения.
— У тебя сигареты не найдется?
Кто-то будто толкнул Варужана. Неужели он задремал?
— Я тебе что — спать помещал? Прости.
— Да нет, я не спал,— Варужан увидел сидящего рядом лейтенанта милиции, лет сорока пяти — пятидесяти.— Ты сигарету просил?
— Да, мои кончились. Ежели всю ночь не спать, никаких сигарет не хватит.
— Значит, ты не спал? — Достал пачку сигарет, протянул лейтенанту: — Прошу.
— Ты откуда будешь родом?
— Из Гориса.
— Ясное дело, в гостинице мест нет.
— Ты что, наши гостиницы не знаешь? Тебе вместо «здравствуй» там говорят «мест нет».
— А у тебя тут что — ни родни, ни знакомых?
— Никого. Если б были...
— Чудак человек. Пол армянской нации друг с другом в родстве состоит. Уж про друзей-приятелей молчу.
— А со мной так вот...
— Вот оно как... У меня дом есть, но я, как лунатик, всю ночь бродить должен, а у тебя время есть поспать, да негде. На этой лавке, стало быть, ночевал?
— Да нет, я тут просто беседовал.
— С кем?
— С Давидом.
— С каким Давидом?
— С Сасунским.
Лейтенант засмеялся — наверно, подумал: или псих, или поэт. Но ничего не сказал. Лейтенант с первого взгляда определял, кто есть кто, а сейчас осечка: вроде по виду солидный человек, сумка импортная, сигареты «Ахтамар», да еще с черным фильтром — где он, интересно, достает такие? Наверно, с женой повздорил, взял портфель и был таков, решил лейтенант. Ничего, сейчас отправится домой, попьют с ней чай, а там, глядишь, и в постели вместе окажутся — ведь еще ни свет ни заря, семь утра.
— Горис красивый город, а?
— Очень.
— Не бывал. Как-нибудь хочу ребятишек своих свозить в Татев-ский монастырь, да все время не выберу.
— Свози. Пока монастырь вконец не разрушился.
— В Горисе у меня приятель есть, мы с ним служили вместе, все зовет. А то б я у тебя телефон попросил.
— Ну, я пошел. У меня тут дел всего часа на два, сегодня ж и возвращусь. Осточертели мне поезда.
— Я еще сигарету возьму. А если позволишь, три. Мне еще полтора часа дежурить. Лучше «Ахтамара» есть на свете сигареты?
— Других не пробовал.
— Везет же... А я всякую дрянь курю.
Варужан взял сумку, попрощался сперва с Давидом, потом с лейтенантом и направился к станции метро. Немножко покатается на эскалаторе и поедет к дяде. Американские брат с сестрой к тому времени уже проснутся. На несколько дней он, значит, должен стать гидом из «Интуриста».
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА: СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
«...Мое немощное перо не в силах описать все события, все преступления в Тер-Зоре. Подобного нет в книгах по истории и не будет. Со словами «Аллах вас простит» на берег Евфрата препроводили сорок тысяч несчастных и там всех поголовно уничтожили. Бросили в яму более десяти тысяч детей, облили яму керосином и подожгли, это лишь одно событие в цепи невиданных злодеяний.
В Тер-Зор съехался народ отовсюду. Примерно сто шестьдесят тысяч душ. В этом маленьком городке на берегу Евфрата живительный воздух,' плодородная земля и вкусная вода. Хотя и могло бы это послужить источником процветания, но долгие годы городок был лишен плодов образования и науки. Армяне принялись заполнять городок как трудом, так и добром духовным. Когда их изгнали из-под родных крыш, от ста шестидесяти тысяч не осталось, разумеется, и десятой части. Несчастья, страдания, ужасные условия безбожно уменьшили их численность.
Изгнанники, доставленные в Халеб, чтобы быть отправленными в Тер-Зор, были заключены в районе, именуемом Гарлэк. Гарлэк походил на место, где мясники перед бойней временно держат овец. Попавший в Гарлэк расставался с надеждой на жизнь.
В селах, расположенных под Халебом, было много армянских девушек и женщин, особенно в Азазе, Гатме. Там были совершены страшнейшие преступления. Много армянских женщин находилось в Мескене, Эпухиуриере, Эме и Сепхае у арабов-кочевников, которые здесь осели после заключения перемирия.
Те сто семьдесят три женщины и девушки, которых мне удалось спасти, были переданы мною в Халебе их родне, если таковая имелась. Только одна не помнила ни места своего рождения, ни семьи, ни имени своего. Сейчас эта девушка ходит учиться в гимназию-интернат в Халебе. Тем не менее я не утратил надежды на то, что когда-нибудь объявятся ее родители. Пока нас она считает за родителей, а мы ее за дочку.
Пришлось столкнуться с явлениями ужасных грабежей и взяточничества. Ни свет ни заря заптии выходят на улицу, а в руках у них длинная— метров десять — пятнадцать — веревка. Увидят армянина, вяжут и волокут к ущелью без долгих церемоний. Бедняга не может сказать: «Я не бегу от службы, я переселенец», потому что слово «переселенец» означает Гарлэк, а того, кто смолчит, заптии тащат в караульное помещение.
Освобождался лишь тот, кто положит золотой в руку заптия. Но, избавившись от одних ловцов, человек тут же попадал в лапы к другим. Как-то я восемь раз избавлял Арменака от веревки.
Сам я тоже вынужден был иногда давать взятку. Единственный сын Петеляна Артина-эфенди, чтобы освободиться от военной службы, вынужден был заплатить десять золотых. Многих армян, находившихся на военной службе, отправили в Халеб. Оружия им не дали. А семьи их сослали. Лишь с помощью взяток и могущественного вмешательства сумели освободиться те, у кого нашлись и деньги, и защитники.
До наместников доходили приказы Энвера или Талеата пашей, чтобы таких-то, таких-то людей не отправлять в армию. Но мне доподлинно известно, что вслед за этими приказами приходили прямо противоположные, в результате чего первые делались бесполезными и бессмысленными.
Невозможно переоценить ту служебную пользу, которую принесли турецкому государству Зохрап, Вардгес и Тигран Келекян-эфенди. Этих заслуженных, сильных, добродетельных людей выслали и безжалостно убили под Урфой.
Таким же почтенным, серьезным и именитым лицом являлся Ованес-эфенди, один из судебных заседателей Урфы. Он неоценимую службу сослужил Алие Маликие, Неврес, Семе-ханум, Махмуд-бею и его зятю Ахмеду Ризе, который после султана Гамида бежал в Европу и затем стал председателем первого народного собрания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Из чаши терпения потекла тоненькая струйка воды, чуть-чуть, на донышке, появилась в бассейне вода. Видно, на ночь ее отключают, экономят — город испытывает в ней нужду, воду беречь надо. И все-таки, наверно, именно этот бассейн должен быть всегда наполнен водой, а из чаши пусть вечно капает тяжелый свинец воды терпения.
— У тебя сигареты не найдется?
Кто-то будто толкнул Варужана. Неужели он задремал?
— Я тебе что — спать помещал? Прости.
— Да нет, я не спал,— Варужан увидел сидящего рядом лейтенанта милиции, лет сорока пяти — пятидесяти.— Ты сигарету просил?
— Да, мои кончились. Ежели всю ночь не спать, никаких сигарет не хватит.
— Значит, ты не спал? — Достал пачку сигарет, протянул лейтенанту: — Прошу.
— Ты откуда будешь родом?
— Из Гориса.
— Ясное дело, в гостинице мест нет.
— Ты что, наши гостиницы не знаешь? Тебе вместо «здравствуй» там говорят «мест нет».
— А у тебя тут что — ни родни, ни знакомых?
— Никого. Если б были...
— Чудак человек. Пол армянской нации друг с другом в родстве состоит. Уж про друзей-приятелей молчу.
— А со мной так вот...
— Вот оно как... У меня дом есть, но я, как лунатик, всю ночь бродить должен, а у тебя время есть поспать, да негде. На этой лавке, стало быть, ночевал?
— Да нет, я тут просто беседовал.
— С кем?
— С Давидом.
— С каким Давидом?
— С Сасунским.
Лейтенант засмеялся — наверно, подумал: или псих, или поэт. Но ничего не сказал. Лейтенант с первого взгляда определял, кто есть кто, а сейчас осечка: вроде по виду солидный человек, сумка импортная, сигареты «Ахтамар», да еще с черным фильтром — где он, интересно, достает такие? Наверно, с женой повздорил, взял портфель и был таков, решил лейтенант. Ничего, сейчас отправится домой, попьют с ней чай, а там, глядишь, и в постели вместе окажутся — ведь еще ни свет ни заря, семь утра.
— Горис красивый город, а?
— Очень.
— Не бывал. Как-нибудь хочу ребятишек своих свозить в Татев-ский монастырь, да все время не выберу.
— Свози. Пока монастырь вконец не разрушился.
— В Горисе у меня приятель есть, мы с ним служили вместе, все зовет. А то б я у тебя телефон попросил.
— Ну, я пошел. У меня тут дел всего часа на два, сегодня ж и возвращусь. Осточертели мне поезда.
— Я еще сигарету возьму. А если позволишь, три. Мне еще полтора часа дежурить. Лучше «Ахтамара» есть на свете сигареты?
— Других не пробовал.
— Везет же... А я всякую дрянь курю.
Варужан взял сумку, попрощался сперва с Давидом, потом с лейтенантом и направился к станции метро. Немножко покатается на эскалаторе и поедет к дяде. Американские брат с сестрой к тому времени уже проснутся. На несколько дней он, значит, должен стать гидом из «Интуриста».
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА: СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
«...Мое немощное перо не в силах описать все события, все преступления в Тер-Зоре. Подобного нет в книгах по истории и не будет. Со словами «Аллах вас простит» на берег Евфрата препроводили сорок тысяч несчастных и там всех поголовно уничтожили. Бросили в яму более десяти тысяч детей, облили яму керосином и подожгли, это лишь одно событие в цепи невиданных злодеяний.
В Тер-Зор съехался народ отовсюду. Примерно сто шестьдесят тысяч душ. В этом маленьком городке на берегу Евфрата живительный воздух,' плодородная земля и вкусная вода. Хотя и могло бы это послужить источником процветания, но долгие годы городок был лишен плодов образования и науки. Армяне принялись заполнять городок как трудом, так и добром духовным. Когда их изгнали из-под родных крыш, от ста шестидесяти тысяч не осталось, разумеется, и десятой части. Несчастья, страдания, ужасные условия безбожно уменьшили их численность.
Изгнанники, доставленные в Халеб, чтобы быть отправленными в Тер-Зор, были заключены в районе, именуемом Гарлэк. Гарлэк походил на место, где мясники перед бойней временно держат овец. Попавший в Гарлэк расставался с надеждой на жизнь.
В селах, расположенных под Халебом, было много армянских девушек и женщин, особенно в Азазе, Гатме. Там были совершены страшнейшие преступления. Много армянских женщин находилось в Мескене, Эпухиуриере, Эме и Сепхае у арабов-кочевников, которые здесь осели после заключения перемирия.
Те сто семьдесят три женщины и девушки, которых мне удалось спасти, были переданы мною в Халебе их родне, если таковая имелась. Только одна не помнила ни места своего рождения, ни семьи, ни имени своего. Сейчас эта девушка ходит учиться в гимназию-интернат в Халебе. Тем не менее я не утратил надежды на то, что когда-нибудь объявятся ее родители. Пока нас она считает за родителей, а мы ее за дочку.
Пришлось столкнуться с явлениями ужасных грабежей и взяточничества. Ни свет ни заря заптии выходят на улицу, а в руках у них длинная— метров десять — пятнадцать — веревка. Увидят армянина, вяжут и волокут к ущелью без долгих церемоний. Бедняга не может сказать: «Я не бегу от службы, я переселенец», потому что слово «переселенец» означает Гарлэк, а того, кто смолчит, заптии тащат в караульное помещение.
Освобождался лишь тот, кто положит золотой в руку заптия. Но, избавившись от одних ловцов, человек тут же попадал в лапы к другим. Как-то я восемь раз избавлял Арменака от веревки.
Сам я тоже вынужден был иногда давать взятку. Единственный сын Петеляна Артина-эфенди, чтобы освободиться от военной службы, вынужден был заплатить десять золотых. Многих армян, находившихся на военной службе, отправили в Халеб. Оружия им не дали. А семьи их сослали. Лишь с помощью взяток и могущественного вмешательства сумели освободиться те, у кого нашлись и деньги, и защитники.
До наместников доходили приказы Энвера или Талеата пашей, чтобы таких-то, таких-то людей не отправлять в армию. Но мне доподлинно известно, что вслед за этими приказами приходили прямо противоположные, в результате чего первые делались бесполезными и бессмысленными.
Невозможно переоценить ту служебную пользу, которую принесли турецкому государству Зохрап, Вардгес и Тигран Келекян-эфенди. Этих заслуженных, сильных, добродетельных людей выслали и безжалостно убили под Урфой.
Таким же почтенным, серьезным и именитым лицом являлся Ованес-эфенди, один из судебных заседателей Урфы. Он неоценимую службу сослужил Алие Маликие, Неврес, Семе-ханум, Махмуд-бею и его зятю Ахмеду Ризе, который после султана Гамида бежал в Европу и затем стал председателем первого народного собрания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149