Не видя возможности для дальнейшей жизни в родном городе, Ованес-эфенди переселился с женой и сыном в Алеппо. А кончилось тем, что его в качестве свидетеля срочно вызвали в Урфу, хотя ни к какому событию, требовавшему свидетеля, он отношения не имел. На следующий день мы узнали, что его убили в двух часах ходьбы от Халеба. Беспомощными и беззащитными остались его жена Мариам-ханум и сын Жозеф. И заливались слезами до той поры, пока не пришли ко мне.
Тех детей, что я спас в Этлене, всех отдал их матерям или другим родственникам. История одного из этих детей ужасающа. Девочке Тагуи из Себастии было всего шесть лет, когда один из заптиев пытался изнасиловать на дороге изгнания ее сестру, которой едва минуло тринадцать лет. Девочка бурно сопротивлялась, и разъяренный заптие бросил ее в Грзыл Эрмаке. Братья девочки, потрясенные этим — одному семь, другому десять лет,— проклинают, ругают насильника, и тот протыкает обоих мальчиков штыком. Эти три несчастья лишили несчастную мать рассудка. Держа за руку шестилетнюю дочку, она добирается вся в слезах до Халеба, устраивается на завод, а когда исчезла Тагуи, мать помешалась окончательно, и ее отправили в самый страшный сумасшедший дом. Все эти подробности рассказали мне армянские женщины, мучающиеся на этом заводе.
Я незыблемо убежден в том, что столько злодеяний Господь не простит их авторам и исполнителям.Если бы я сделал записи всего увиденного и услышанного, получилась бы книга во много тысяч страниц... Пусть проклятие Божие падет на головы злодеев».
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
— Вам. не надоело? — спросил Варужан.— Я уже скоро спячу.
Они более двух часов назад вышли прогуляться по городу, но по настоянию брата и сестры, особенно Сюзи, все еще катались в метро от станции Дружбы до Давида Сасунского и обратно. На каждой станции выходили из поезда, расхаживали по уже знакомому вестибюлю, потом снова садились в поезд. На центральной площади каждый раз поднимались наверх, очень уж станция понравилась Сюзи. «Понимаешь, спрятанный фонтан, как красиво придумали»,— говорила она.
Они уже в пятый раз поднимались по мраморным ступенькам к Давиду Сасунскому. Сейчас покажется медный всадник, и Сюзи в пятый раз нежно прошепчет: «Здравствуй, Давид. Надеюсь, все в порядке?..» Был полдень, затишье, в метро народу мало — в основном женщины и дети.
— Давид как будто в воздухе, среди света парит,— сказала Сюзи.— Пьедестал еще не видно. Чудесно, да?
— Эти чудеса ты только что уже четырежды видела.
Сюзи взглянула на брата глазами обиженного ребенка и вдруг рассердилась всерьез:
— Ты, Варужан, можешь идти пить свой кофе. А мы будем тудаг сюда гулять,— речь забавная, ломаная: «туда-сюда гулять».
— Сказала бы раньше. Надеюсь, это в последний раз?
— Для тебя это просто метро. Поезда едут туда-назад...
— А что же это, кроме метро?
Сюзи посмотрела на него серьезно и воинственно:
— Это... это ереванское метро. Понимаешь?
Сюзи в своем внезапном гневе была очень хороша. Варужан с удивительной нежностью взглянул на сестру и вдруг взлохматил ее тщательно причесанные волосы. И подумал: как хорошо,
Варужан, что у тебя есть сестренка, да еще красивая, двадцатилетняя, которой можно взлохматить волосы. «Это... ереванское метро...» — повторил он мысленно, взвесил простые слова сестры и вдруг сам стал серьезнее, огляделся — посмотрел на каменные стены, на людей... Но от умных разговоров он устал, сегодня не нужно, повод еще представится.
Сэм шел за ними, разглядывая витрины магазинов, людей, машины, скопившиеся на площади.
— Сэм, что с тобой? Надеюсь, наше метро не такое уж плохое?
— Честно говоря, я не ожидал. Очень красиво. И так чисто! Я не видел на полу ни одного окурка!
— Это меня самого удивляет.
— Помнишь метро в Нью-Йорке? Это же мусорная яма.
Возле памятника Давиду Сасунскому Сюзи и Варужан сели. Сюзи стала есть мороженое, Варужан зажег очередную сигарету. Сэм медленно, погруженный в свои мысли, ходил вокруг памятника, иногда останавливаясь и всматриваясь в памятник с новой точки, любуясь новым ракурсом.
— Хочешь еще мороженого? — обратился Варужан к Сюзи.
— Сладкий холодок... Почему здесь называют это — мороженое? Такое трудное слово. Холодок лучше.
— А я не ем ни мороженого, ни... холодка. В моем детстве, в том возрасте, когда к сладостям привыкают, не существовало ни мороженого, ни холодка.
Сюзи не поняла его вздоха.
— В Америке я сказал нашему общему отцу, что он мне должен тысячу семьсот мороженых.
— И он не отдал? — Сюзи смотрела на него, как маленькая девочка.
— Это не его вина, Варужан,— Сэм понял, почему брат вздохнул, и сделал робкую попытку защитить отца.
— Да я просто объяснил, почему не ем мороженого,— Варужан предотвратил возможное продолжение разговора и взглянул на часы.— Пошли? Нас в Матенадаране ждут. Поедем на такси —возле Мате-надарана нет метро.
На стоянке не было такси. Следовало ждать. Каждый погрузился в собственные размышления. Варужан потихоньку вник в причину вспышки Сюзи: «Здесь не простое метро — поезда под землей едут-приедут, здесь ереванское метро». На свете многое из того, что естественным и будничным кажется другим, у нас называются радость, родина, возрождение... Метро есть в каждом большом городе, люди вынуждены спускаться под землю. Так чему же тогда восторгается наша американочка, живущая в семимиллионном городе? Завтра еще они будут бродить по Еревану, а послезавтра поедут на место его «ссылки»— увидят ущелье, минеральные воды. Арам обещал отвезти всех на своей машине. Варужан свозит их и в село Сюзи, вечером надо будет туда позвонить, точно договориться. А не свозить ли их еще в Барцра-шен, в дом двух сестер?.. Да нет, не стоит — еще расскажут Погосу Ту-
чяну, а тот со злорадством сообщит в газете, что в Армении не осталось живого села. И потом, там, наверно, сейчас снежные заносы, не проехать.
Сюзи обращала внимание на то, как одеты девушки, женщины. Очень празднично, торжественно. Впрочем, молодежь одета попроще — многие, как и в Америке, в джинсах. Сюзи ликовала от сознания, что кругом все армяне. Можно к любому подойти, спросить что-нибудь по-армянски, и тот ей по-армянски ответит. Понимает ли Варужан, какая это радость?.. Ваге непременно должен приехать в Армению, вернее, они вместе приедут — дядя Тигран обещал сыграть их свадьбу в Ереване, а потом повезти их в Эчмиадзин. Чудак человек Ваге — родился и вырос в Бейруте, до Армении рукой подать, часа три лёта, а он в Ереване не был. «Ереван во мне,— сказал он как-то и вдруг грустно добавил: — Я едва по копейке наскребал на учебу в университете. А потом началась война».
В душе Сэма Ширака царил хаос. Первый день, переживания в Цицернакаберде, встреча с бабушкой Нунэ наполнили его сердце необычным трепетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149