.. Успокойся, к тебе я сама пришла... Привел он меня в свой номер, и я тут же скинула с себя почти все, что на мне было, и забралась на диван. Вижу, не решается ко мне подойти, прирос к стулу. Это был не человек, а счетно-вычислительная машина, «Наири-4», четыреста тысяч операций в минуту. Сижу я почти голая, а он подсчитывает все плюсы-минусы: что получит, что может потерять. Я знала, что у него жена, дети, на подходе защита диссертации, есть перспектива продвижения по службе. Видимо, вычислительная машина выдала отрицательный ответ, он подтянулся, поправил галстук. «Простудишься, Сюзи»,— говорит. Сам дрожит, а мне говорит: простудишься. Я знала, кто он есть такой, я эксперимент проводила. Если бы он ко мне приблизился, получил бы не поцелуй, а пощечину. Но я знала, что он не осмелится приблизиться. Просто проверить хотела. Таковы мужчины. Если бы счетная машина дала положительный ответ, он бы кинулся ко мне, в ноги упал, измучил бы.
— Ты решила еще раз провести подобный эксперимент?..— и вдруг нагнулся и поцеловал девушку в полуоткрытые губы.
Она на мгновение обмякла, а Варужан деликатно отстранился.
— Твои сорокалетние герои целуются горячей.
— Если любят...
Но она пропустила мимо ушей эту ехидную реплику.
— Ничего, теперь ты научишься целоваться. Ведь «опыт — сын ошибок трудных». Так? — И неожиданно обняла Варужана, вцепилась ему в спину хрупкими, но одновременно сильными пальцами.— Когда женщина сама того хочет, ей нельзя отказывать.
Значит, и женщины могут изнасиловать, а судят за это только мужчин. Бедные мужчины... И хрупкие девичьи пальчики вдруг показались ему хищными когтями — может быть, когтями грифа.
— Это одно из моих тысячи лиц,— девушка выпустила его из объятий и спокойно растянулась на диване.— Но не спеши делать вывод, что ты меня уже знаешь. Конечно, воспоминание о том мужчине — глупость, забудь.
— Я закурю, если можно.
— Кури.
И как ей удалось столько печали сконцентрировать в слове «кури»?
Варужан вдруг склонился над Сюзи и стал гладить волосы девушки, ее лоб.
— Приляг рядом со мной,— сказала она,— приляг, не бойся. А если боишься, мы положим между нами кинжал. По-моему, так грузины делают. А? — И, не дожидаясь ответа, откинула покрывало, встала и полураздетая направилась к тумбочке, где лежала ее сумка.— Вот,— и Варужан увидел у нее в руках кинжал — настоящий, с перламутровой рукоятью, отделанный серебром.— Это мне в моем селе подарили. Школьный сторож.
— Вроде бы старинный.
— Тысяча девятьсот шестого года, на рукояти написано.— Подошла к дивану и положила кинжал точно посередине.— Вот наша государственная граница. Ложись, пожалуйста. Я обычаи уважаю.— И легла к стенке.— Надеюсь, что и ты их уважаешь.
Варужан засмеялся нервным смехом и растянулся на диване, не сняв даже туфель.
И так вот, лежа бок о бок, они замолчали, и надолго. Видела б его сейчас Егинэ... О Мари не вспомнил.
— Итак, слушайте,— заговорила Сюзи, опять перейдя на «вы»,— я вас прекрасно знаю и решила сыграть в дороге роль одной из ваших героинь. Вы ведь обожаете таких удивленных юных героев, задающих мудрые вопросы про жизнь. И убеждены, что ответы на все вопросы у вас в руках... До конца в мою игру вы не поверили, я это почувствовала. Разочаровались в собственных персонажах или просто поумнели? А я поняла, что вам грустно. Ведь правда?.. Молчание — знак согласия. Теперь вы, наверно, думаете, что распущенная девица играет еще одну роль и готовит вам еще одну западню... Ладно, об этом мы еще поговорим. Вы завтра свободны?
— Как сказать...— Варужан включил свое сознание.— Вряд ли...
— Я отведу вас в одно необычное место. Это недалеко, можно даже пешком добраться, хотя и такси, как вы выразились, не проблема. Вы должны, вы обязаны непременно со мной пойти.
И вдруг расплакалась:
— Я сейчас уйду... не бойтесь... Может, я к вам и приходила-то всего лишь поплакать?.. И не нужно меня гладить, я не маленькая, я взрослая, страшно взрослая — взрослее вас, взрослее бабушки...
Варужан растерялся — он не ожидал такого вот продолжения. Все перепуталось по-новому.
— Успокойся, Сюзи, завтра мы отправимся вместе, куда захочешь. И будем много-много разговаривать. Может быть, дать тебе воды?
— Хочешь встать, так и скажи.
И в голосе ее прозвенел лед, и сама она тут же сделалась ледяной статуей, хотя и прекрасной.
Воду пить не стала. Спокойно встала, оделась, положила кинжал в сумку, зашла в ванную комнату и вышла оттуда через несколько минут умытая, причесанная, с аккуратно подведенными веками.
— Я пошла.
— В такой час? Куда?
— Не надо притворства, дорогой психолог,— я не из ваших героинь... Так в котором часу завтра? Я буду ждать у гостиницы... Провожать меня не нужно.
Осторожно закрыла дверь, и шаги ее раздались теперь в коридоре. Если бы на письменном столе не стояла вторая чашка с остатками кофе, Варужан подумал бы, что все это наваждение и находится он в мире собственных персонажей.
Взял со стола письмо той пожилой женщины, растянулся на диване. Достал письмо из конверта, перечитал. Она тут одна, лет двадцать пять тому назад приехала сюда, да и осела. Родня ее живет в одном из окрестных сел. Десять лет она снимала комнату. Потом дали ей комнату в подвале старого дома. Это временно, сказали. Построим новый дом — выделим квартиру. До сих пор выделяют, вот уже пятнадцать лет. Наверно, от подвальной сырости заболела ревматизмом. Оставила библиотеку, живет на пенсию. «Пенсии мне хватает, правда, хватает,— пишет она.— Только вот комната моя как склеп. Пятнадцать лет подряд видеть из окна ноги, одни только ноги...» Одни только ноги... Это уже не надуманный литературный образ, а фотоснимок, точный фотоснимок жизни. Нужно пойти к этой женщине. Но чем можно ей помочь? Поговорить с Андраником Симоняном? Он, скорее всего, в курсе. Тогда почему не поможет?.. Сколько подобных писем получал Варужан в Ереване — думал, хоть Тут от них отдохнет месяца два. Не вышло. «Пятнадцать лет подряд видеть из окна ноги, одни только ноги...» Нет, к ней надо, надо сходить. Прямо завтра. Хотя завтра же у него встреча с Сюзи, куда-то нужно идти. Куда? Заказал разговор с Ереваном, потом набрал номер Егинэ.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, ВСТАВНАЯ ИЗ ТЕТРАДИ ДЕДА ШИРАКА:СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА МУСТАФЫ НЕДИМА
«...Было это в Алеппо. Я увидал на улице большую толпу стариков, людей увечных, больных, нищих. С превеликим трудом передвигали они ноги, подстегиваемые заптиями, в руках у которых были штыки, плети.
У многих ноги распухли, и велики были их муки. Несколько человек из этого каравана волокли больных, подхватив их под руки.
Я подошел к заптию и спросил:
— Кто они?
— Армянские переселенцы.
— Откуда?
— Из Себастии.
— За что их изгнали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149