.. А если сей-
час встать и заорать на весь зал, что он турок... что будет? Наверно, те же мужчины, что послали ему шампанское, перевернут стол и разобьют эту бутылку о его голову. Картина, которую он себе представил, показалась ему отвратительной. В нем вдруг встрепенулся второй человек — совсем недавно этого второго в нем не было, откуда он взялся?.. Отец, отец, какое наказание придумал ты родному сыну! «До каких пор будете вы помнить пятнадцатый год?» — спросил он Арама. «Пока мы есть, будем помнить,— Арам стал резок,— собери каким-нибудь чудом всех армян, раскиданных по свету, и спроси каждого: что тебе тут делать? Хочешь, подойдем к столам, спросим у каждого, откуда родом его отец, дед. Я уверен, что каждый третий — из западных армян. Ты спроси — почему они не там, где родились их отцы, деды?!»—«Может, мне отправиться в Сидней и у твоего дяди тоже спросить?» Арам вновь осекся, мучительно долго подыскивал ответ: «По большому счету и дядя мой тоже жертва... Если бы его дядя не оказался в Бейруте...— и опять замолчал.— Мой ответ, конечно, полуправда. И наша вина есть в нашей судьбе...»— «А я опять повторяю: пусть потомки выселенцев возвращаются на родину дедов. Приедут?..»— «Этот вопрос ты им задать должен. И потом, дорогой Энис-бей, ты, между прочим, не премьер-министр Турции».
Что верно, то веряо, он не премьер-министр Турции, а всего лишь врач, сын врача и внук врача...
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Варужан выпил чашечку кофе, съел бутерброд с сыром, оливки и вышел из чайной. Куда податься? В гостиницу, последовал мысленный ответ себе, две ночи «дома» не спал... Ну вот, пришлось столкнуться и с больницей, и с милицией. Потом Варужан все же замедлил шаг — ведь спешить было некуда, никто не ждал его. Взглянул на горы, стоявшие высоченной оградой за спиной города,— вот и им двинуться некуда, стоят себе тут с незапамятных времен. После двухдневного кошмара жизнь стала казаться ему несколько иной — полной обновленного смысла, красок, трепета. Странное создание человек: приехал утихомириться, перевести дух от повседневной суеты сует, избавиться на несколько месяцев от грохочущего жизненного потока, приехал побыть наедине с самим собой, и вот на тебе... Чего он только не пережил, не перечувствовал за это короткое время: Сюзи, Егинэ, больница, милиция, какие-то нереальные сестры... Варужану хотелось избавиться и от воспоминаний, но что же получилось? В магнитном поле воспоминаний пробудились, тесня друг друга, картины, беседы, люди, и в этом водовороте то и дело выныривал отец, которого он, Варужан, и обрел, и потерял. А может, не обретал и не терял... Бабушкин юбилей... Соберутся для печали... «Убирайся отсюда! Ты второй раз убиваешь нашего брата!» Кто это был? За кого его приняли? Что за месть
подтачивает то анонимное сердце? Может быть, он и сейчас украдкой следит за ним? Увидит на улице — узнает?.. Широкополая его шляпа была сдвинута на самый лоб, а подбородок дрожал. Вару-жан вдруг услышал лязг... той дрожи. Все было так внезапно и так неоправданно. Возвращался в гостиницу от Егинэ, хотел продлить минуты блаженства, сел в темноте на скамейку и в темноте мысленно опять ощутил Егинэ — ее руки, слова, взгляд. И вдруг — «Убирайся отсюда!..»
«Суд»,— прочитал он на стене здания. И машинально зашел. Недавно его допрашивали, теперь вот суд. Непривлекательный мрачноватый зал. Зашел, сел. Там уже сидели люди — на него обернулись. «Какое дело разбирается?» — спросил соседа. «Развод». Посмотрел на сцену, где сидели судья и народные заседатели.
— Есть вопросы к истцам? — спросил судья.
Один из заседателей, мужчина средних лет, зевнув, сказал:
— Причины развода меня не убеждают. Говорят, говорят, а серьезного ничего нет.
— Меня тоже,— присоединилась к его голосу второй заседатель, женщина.— Вы еще очень молоды, у вас есть время, чтобы найти общий язык. Хоть о своем ребенке подумайте!
Тут поднялся сидевший в первом ряду человек. Лица его не было видно.
— Вы, наверно, хотите, чтобы мы принялись обливать друг друга грязью. Тогда бы вас это убедило.
— Спокойно, не надо горячиться,— прервал его судья.— Высказывайтесь по существу.
— При живых отце с матерью ребенок фактически будет сиротой! — произнесла женщина-заседатель.
Мужчина взвился:
— Будьте любезны не примешивать моего ребенка! Сирота!.. Подбирайте слова, товарищ заседатель! Я, кажется, еще не умер!..
— Знаю, знаю,— женщина-заседатель тоже вспылила,— алименты платить будете! В месяц рублей тридцать — сорок! Раз в месяц за ручку ребенка своего в сад сводите, погулять, игрушку или мороженое ему купите!..
— А у вас есть дети? — В голосе мужчины звучала нарастающая ярость, которую он пытался подавить.
Варужан заметил, что мужчина что-то нашаривает в кармане пиджака — наверно, сигареты.
На месте разводящихся Варужан вдруг представил себя с Мари, картина показалась ему реальной до отвращения, и он тоже нервно смял в кармане сигарету.
— Вы не ответили на мой вопрос, товарищ заседатель.
— Тут вопросы задаем мы,— это было сказано с напряженной строгостью,— а вы будьте добры отвечать.
— Мы не преступники! Почему это я должен выкладывать свою жизнь, чтобы вы ее в микроскоп разглядывали?
— Спокойно, гражданин Африкян,— судье все это порядком надоело.— Суд должен убедиться в том, что ваша дальнейшая сов-
местная жизнь невозможна. Пока что мы в этом не убеждены, я лично гоже не вижу веских причин для развода.
— Главное, что мы в этом убеждены! — раздался женский голос.
— Когда высказываетесь, гражданка, полагается вставать. Это неуважение к суду.
— А это уважение к нам — ковыряться в нашей драме, толкать нас к тому, чтобы мы чернили друг друга? — женщина продолжала сидеть.— Это уважение?..
— Вы так не распаляйтесь,— произнесла женщина-заседатель.— Мы думаем о вашей семье.
И вдруг женщина зарыдала:
— Господи, какой кошмар! Что вы от нас хотите?
— Успокойся, Мариам,— обратился мужчина к жене.— Если суд так хочет, скажи обо мне все, что им нужно. Можешь наврать, я не обижусь, лишь бы от этого кошмара поскорее отделаться,— слово «кошмар» он произнес по-русски.
— Между прочим, в армянской фразе могли бы армянское слово употребить,— заметил заседатель-мужчина.— Вы врач, культурный человек и обязаны чисто говорить на родном языке.
Мужчина с таким откровенным презрением посмотрел на заседателя, что в добрые старые времена тому бы ничего не оставалось, как бросить перчатку — вызвать его на дуэль. Но заседатель холодно выдержал этот взгляд, повернулся к судье и что-то зашептал тому на ухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
час встать и заорать на весь зал, что он турок... что будет? Наверно, те же мужчины, что послали ему шампанское, перевернут стол и разобьют эту бутылку о его голову. Картина, которую он себе представил, показалась ему отвратительной. В нем вдруг встрепенулся второй человек — совсем недавно этого второго в нем не было, откуда он взялся?.. Отец, отец, какое наказание придумал ты родному сыну! «До каких пор будете вы помнить пятнадцатый год?» — спросил он Арама. «Пока мы есть, будем помнить,— Арам стал резок,— собери каким-нибудь чудом всех армян, раскиданных по свету, и спроси каждого: что тебе тут делать? Хочешь, подойдем к столам, спросим у каждого, откуда родом его отец, дед. Я уверен, что каждый третий — из западных армян. Ты спроси — почему они не там, где родились их отцы, деды?!»—«Может, мне отправиться в Сидней и у твоего дяди тоже спросить?» Арам вновь осекся, мучительно долго подыскивал ответ: «По большому счету и дядя мой тоже жертва... Если бы его дядя не оказался в Бейруте...— и опять замолчал.— Мой ответ, конечно, полуправда. И наша вина есть в нашей судьбе...»— «А я опять повторяю: пусть потомки выселенцев возвращаются на родину дедов. Приедут?..»— «Этот вопрос ты им задать должен. И потом, дорогой Энис-бей, ты, между прочим, не премьер-министр Турции».
Что верно, то веряо, он не премьер-министр Турции, а всего лишь врач, сын врача и внук врача...
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Варужан выпил чашечку кофе, съел бутерброд с сыром, оливки и вышел из чайной. Куда податься? В гостиницу, последовал мысленный ответ себе, две ночи «дома» не спал... Ну вот, пришлось столкнуться и с больницей, и с милицией. Потом Варужан все же замедлил шаг — ведь спешить было некуда, никто не ждал его. Взглянул на горы, стоявшие высоченной оградой за спиной города,— вот и им двинуться некуда, стоят себе тут с незапамятных времен. После двухдневного кошмара жизнь стала казаться ему несколько иной — полной обновленного смысла, красок, трепета. Странное создание человек: приехал утихомириться, перевести дух от повседневной суеты сует, избавиться на несколько месяцев от грохочущего жизненного потока, приехал побыть наедине с самим собой, и вот на тебе... Чего он только не пережил, не перечувствовал за это короткое время: Сюзи, Егинэ, больница, милиция, какие-то нереальные сестры... Варужану хотелось избавиться и от воспоминаний, но что же получилось? В магнитном поле воспоминаний пробудились, тесня друг друга, картины, беседы, люди, и в этом водовороте то и дело выныривал отец, которого он, Варужан, и обрел, и потерял. А может, не обретал и не терял... Бабушкин юбилей... Соберутся для печали... «Убирайся отсюда! Ты второй раз убиваешь нашего брата!» Кто это был? За кого его приняли? Что за месть
подтачивает то анонимное сердце? Может быть, он и сейчас украдкой следит за ним? Увидит на улице — узнает?.. Широкополая его шляпа была сдвинута на самый лоб, а подбородок дрожал. Вару-жан вдруг услышал лязг... той дрожи. Все было так внезапно и так неоправданно. Возвращался в гостиницу от Егинэ, хотел продлить минуты блаженства, сел в темноте на скамейку и в темноте мысленно опять ощутил Егинэ — ее руки, слова, взгляд. И вдруг — «Убирайся отсюда!..»
«Суд»,— прочитал он на стене здания. И машинально зашел. Недавно его допрашивали, теперь вот суд. Непривлекательный мрачноватый зал. Зашел, сел. Там уже сидели люди — на него обернулись. «Какое дело разбирается?» — спросил соседа. «Развод». Посмотрел на сцену, где сидели судья и народные заседатели.
— Есть вопросы к истцам? — спросил судья.
Один из заседателей, мужчина средних лет, зевнув, сказал:
— Причины развода меня не убеждают. Говорят, говорят, а серьезного ничего нет.
— Меня тоже,— присоединилась к его голосу второй заседатель, женщина.— Вы еще очень молоды, у вас есть время, чтобы найти общий язык. Хоть о своем ребенке подумайте!
Тут поднялся сидевший в первом ряду человек. Лица его не было видно.
— Вы, наверно, хотите, чтобы мы принялись обливать друг друга грязью. Тогда бы вас это убедило.
— Спокойно, не надо горячиться,— прервал его судья.— Высказывайтесь по существу.
— При живых отце с матерью ребенок фактически будет сиротой! — произнесла женщина-заседатель.
Мужчина взвился:
— Будьте любезны не примешивать моего ребенка! Сирота!.. Подбирайте слова, товарищ заседатель! Я, кажется, еще не умер!..
— Знаю, знаю,— женщина-заседатель тоже вспылила,— алименты платить будете! В месяц рублей тридцать — сорок! Раз в месяц за ручку ребенка своего в сад сводите, погулять, игрушку или мороженое ему купите!..
— А у вас есть дети? — В голосе мужчины звучала нарастающая ярость, которую он пытался подавить.
Варужан заметил, что мужчина что-то нашаривает в кармане пиджака — наверно, сигареты.
На месте разводящихся Варужан вдруг представил себя с Мари, картина показалась ему реальной до отвращения, и он тоже нервно смял в кармане сигарету.
— Вы не ответили на мой вопрос, товарищ заседатель.
— Тут вопросы задаем мы,— это было сказано с напряженной строгостью,— а вы будьте добры отвечать.
— Мы не преступники! Почему это я должен выкладывать свою жизнь, чтобы вы ее в микроскоп разглядывали?
— Спокойно, гражданин Африкян,— судье все это порядком надоело.— Суд должен убедиться в том, что ваша дальнейшая сов-
местная жизнь невозможна. Пока что мы в этом не убеждены, я лично гоже не вижу веских причин для развода.
— Главное, что мы в этом убеждены! — раздался женский голос.
— Когда высказываетесь, гражданка, полагается вставать. Это неуважение к суду.
— А это уважение к нам — ковыряться в нашей драме, толкать нас к тому, чтобы мы чернили друг друга? — женщина продолжала сидеть.— Это уважение?..
— Вы так не распаляйтесь,— произнесла женщина-заседатель.— Мы думаем о вашей семье.
И вдруг женщина зарыдала:
— Господи, какой кошмар! Что вы от нас хотите?
— Успокойся, Мариам,— обратился мужчина к жене.— Если суд так хочет, скажи обо мне все, что им нужно. Можешь наврать, я не обижусь, лишь бы от этого кошмара поскорее отделаться,— слово «кошмар» он произнес по-русски.
— Между прочим, в армянской фразе могли бы армянское слово употребить,— заметил заседатель-мужчина.— Вы врач, культурный человек и обязаны чисто говорить на родном языке.
Мужчина с таким откровенным презрением посмотрел на заседателя, что в добрые старые времена тому бы ничего не оставалось, как бросить перчатку — вызвать его на дуэль. Но заседатель холодно выдержал этот взгляд, повернулся к судье и что-то зашептал тому на ухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149