Так было уничтожено много армян...»
А вот и третье письмо, написанное тем же доктором Селахетдином, но опубликованное в другой газете, «Алемдар», 8 января 1919 года. Помянем же еще раз этого человека добрым словом.
«Если принять во внимание, что правительство никогда не придавало значения совести, чести, нравственности — всему тому, что свято,— нетрудно понять его идею, принесшую столько страданий армянам. В то время никто у правительства не потребовал расплаты за содеянные злодеяния, и все полагали, что они так и останутся безнаказанными.
Именно эта безнаказанность и позволила в Ерзнка совершать над армянами опыты по прививке сыпного тифа. Для подтверждения этого обвинения имеется множество доказательств. Любопытно, что совсем не сведущие в этом вопросе врачи выступали на страницах печати с опровержением обвинений. Это обстоятельство заставило меня взяться за перо. Следует иметь в виду, что есть любители показать себя, которые вещают с кафедр и хватаются за любую сенсацию.
Если знающие и авторитетные личности возьмутся за это дело, истина выплывет наружу. Имеются виновники этого, так же как имеются виновники ссылки, резни, грабежей.
Пусть не волнуются наши врачи — виновники известны. Истина будет установлена не на страницах печати, а в суде».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Снова зазвонил телефон, и в звоне его Варужану почудилась мольба. Посмотрел на часы — пять часов. На сей раз это уж точно Егинэ. Бедняжка совершает последнюю попытку застать его перед тем, как отправляться домой. Может, поднять трубку? Нет, не поднял — хотелось побыть наедине с собой, вникнуть в прожитый день. Только ли в этом причина? Ведь было еще нечто, в чем Варужану не хотелось
себе признаваться. После той ночи в сердце его закрался страх: ему казалось, что он на корабле и вдруг палуба стала ускользать у него из-под ног. Все угрожало стать чересчур серьезным и тревожным. Это не игрушки, дорогой, сказал он сам себе, эта женщина любит тебя... Самолюбию какого мужчины не польстит подобное открытие? Этого вопроса сейчас лучше не задавать. Егинэ знает наизусть целые страницы из твоих произведений и так тонко все чувствует и так безоглядно верит каждой строчке.
В ту ночь Варужан Ширакян стал насмехаться над... Варужаном Ширакяном — ведь он, как никто, знает все его изъяны и слабости. Егинэ насторожилась и до того умно принялась защищать его от него самого. Ее защита показалась ему в какой-то миг блаженной и справедливой. «Сдаюсь, Егинэ,— сказал он.— Ты убедила меня в том, что Варужан Ширакян, оказывается, приличный писатель». Причем это не было слепой защитой'— Егинэ умница, образованна и чувствует литературу каждым нервом.
Почти каждый день — а случалось, и по нескольку раз на день — они беседовали по телефону. О, какие дивные то были беседы! Если б их записать на пленку... Да, Егинэ, телефон и в самом деле, видимо, изобрел человек, который дико тосковал по другому человеку, самому дорогому, и не имел возможности находиться рядом с ним... Да и с самим Варужаном происходит что-то странное: беседы с Егинэ не утомляют его—более того, опустит трубку, займется чем-нибудь и вдруг ощущает, что по лицу его продолжает блуждать мягкий улыбчивый отсвет. Такого давно с ним не было. Потому-то и зародился страх. Одно дело — приятная женщина, другое — любимая. Не переросло бы все в серьезное чувство. Не запутаться бы, не потерять голову в паутине новых страстей и желаний... Если бы он мог полюбить... И тут же испугался этой мысли — ведь любовь свободы не дает, она забирает свободу, а Варужан явился сюда ради освобождения себя. От любви, от ненависти, от вражды, от дружбы. Он не желал ни любить, ни ненавидеть. Возможно ли такое? А Егинэ... Она ничего не требует, просто любит и побеждает своей... слабостью. Побеждает? Егинэ бы удивилась, услышав это слово, у нее бы расширились глаза: разве я похожа на победительницу? О женская слабость, о это ничегонетре-бование!.. Какое это грозное оружие! Если бы женщины только знали! Ведь любовь ктому же забота, ответственность, а Варужану Ширакяну не до новых забот. Он для себя решил, что с него хватит. Егинэ вчера сказала, что каждую ночь пишет ему письма. Спросила: «А ты не напишешь мне письмо?» Это была ее первая просьба, и прозвучала она не как просьба, а как мечта, высказанная вслух. Стало быть, после долгих телефонных бесед еще и письмо? Неужели остается что-то несказанное? Уже сколько лет он никому не писал писем. И вдруг испугался, что однажды ему захочется написать письмо. Егинэ, Егинэ... И вновь зазвонил телефон. На сей раз трезвонил междугородный звонок. Схватил трубку. Арам, конечно,— кому еще быть?
— Значит, так, дядя,— Арам его в шутку дядей величал.— Получили телеграмму от Сэма Ширака. Через две недели твой фирменный американский братец приедет в Ереван. Папа говорит...
- Я приеду накануне. Бабушка как?
— Она вся в других мирах., В последние дни обходится двумя словами: телеграмм нет?
— Бедная бабушка, она так взбудоражена. А на приезд моего отца в телеграмме Сэма намека нет?
- Брат твой пишет, что. приедет с сестрой.
— Значит, без отца.
— Бабушку мы все же обнадеживаем.
Варужан опустил трубку, вышел на улицу, и ноги сами собой повели его к закусочной—хоть раз в день следует подчиняться приказам собственного желудка. На улице было много людей, солнца, птиц. На противоположном тротуаре он увидал знакомую фигуру — Сюзи! Девушка тоже посмотрела в его сторону, заметила его, но продолжала идти своей дорогой. Значит, она снова приехала в город, но даже не позвонила. Может, пригласить ее, вместе пообедать?.. Девушка уже ушла довольно далеко, Варужан не последовал за ней, не окликнул ее. Прохожие ее сейчас разглядывают, и каждый составляет о ней соб ственное мнение, которое сводится к следующему общему знаменателю: вид весьма легкомысленный, одета неряшливо. И мнение это никак не стыкуется ни с сутью ее, ни с жизнью. «Почему вы не позвонили?»-прозвучал отчетливо-жесткий вопрос девушки в чистом, прозрачном воздухе.
В закусочной царил содом.
Блюдо лишь одно, зато людей пруд пруди всяких. Столы буквально осаждались. Знакомый официант с трудом устроил ему ..местечко за одним из столов. Там уже, устроилась крестьянская семья: отец, мать, молоденькая дочка.
— Усаживайтесь,— сказал мужчина.—Мы встаем уж.
Жена и дочка взглянули на Варужана краем глаза, дочка слегка улыбнулась. Муж с женой были до ужаса тощими, а девушка пухленькая. Удивительное дело: кожа да кости породили кровь с молоком. Но как доходяга ел при этом, как работали его челюсти! На тарелке образовалась уже Эйфелева башня, пирамида Хеопса из обглоданных костей, а официант принес ему новую порцию шашлыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
А вот и третье письмо, написанное тем же доктором Селахетдином, но опубликованное в другой газете, «Алемдар», 8 января 1919 года. Помянем же еще раз этого человека добрым словом.
«Если принять во внимание, что правительство никогда не придавало значения совести, чести, нравственности — всему тому, что свято,— нетрудно понять его идею, принесшую столько страданий армянам. В то время никто у правительства не потребовал расплаты за содеянные злодеяния, и все полагали, что они так и останутся безнаказанными.
Именно эта безнаказанность и позволила в Ерзнка совершать над армянами опыты по прививке сыпного тифа. Для подтверждения этого обвинения имеется множество доказательств. Любопытно, что совсем не сведущие в этом вопросе врачи выступали на страницах печати с опровержением обвинений. Это обстоятельство заставило меня взяться за перо. Следует иметь в виду, что есть любители показать себя, которые вещают с кафедр и хватаются за любую сенсацию.
Если знающие и авторитетные личности возьмутся за это дело, истина выплывет наружу. Имеются виновники этого, так же как имеются виновники ссылки, резни, грабежей.
Пусть не волнуются наши врачи — виновники известны. Истина будет установлена не на страницах печати, а в суде».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Снова зазвонил телефон, и в звоне его Варужану почудилась мольба. Посмотрел на часы — пять часов. На сей раз это уж точно Егинэ. Бедняжка совершает последнюю попытку застать его перед тем, как отправляться домой. Может, поднять трубку? Нет, не поднял — хотелось побыть наедине с собой, вникнуть в прожитый день. Только ли в этом причина? Ведь было еще нечто, в чем Варужану не хотелось
себе признаваться. После той ночи в сердце его закрался страх: ему казалось, что он на корабле и вдруг палуба стала ускользать у него из-под ног. Все угрожало стать чересчур серьезным и тревожным. Это не игрушки, дорогой, сказал он сам себе, эта женщина любит тебя... Самолюбию какого мужчины не польстит подобное открытие? Этого вопроса сейчас лучше не задавать. Егинэ знает наизусть целые страницы из твоих произведений и так тонко все чувствует и так безоглядно верит каждой строчке.
В ту ночь Варужан Ширакян стал насмехаться над... Варужаном Ширакяном — ведь он, как никто, знает все его изъяны и слабости. Егинэ насторожилась и до того умно принялась защищать его от него самого. Ее защита показалась ему в какой-то миг блаженной и справедливой. «Сдаюсь, Егинэ,— сказал он.— Ты убедила меня в том, что Варужан Ширакян, оказывается, приличный писатель». Причем это не было слепой защитой'— Егинэ умница, образованна и чувствует литературу каждым нервом.
Почти каждый день — а случалось, и по нескольку раз на день — они беседовали по телефону. О, какие дивные то были беседы! Если б их записать на пленку... Да, Егинэ, телефон и в самом деле, видимо, изобрел человек, который дико тосковал по другому человеку, самому дорогому, и не имел возможности находиться рядом с ним... Да и с самим Варужаном происходит что-то странное: беседы с Егинэ не утомляют его—более того, опустит трубку, займется чем-нибудь и вдруг ощущает, что по лицу его продолжает блуждать мягкий улыбчивый отсвет. Такого давно с ним не было. Потому-то и зародился страх. Одно дело — приятная женщина, другое — любимая. Не переросло бы все в серьезное чувство. Не запутаться бы, не потерять голову в паутине новых страстей и желаний... Если бы он мог полюбить... И тут же испугался этой мысли — ведь любовь свободы не дает, она забирает свободу, а Варужан явился сюда ради освобождения себя. От любви, от ненависти, от вражды, от дружбы. Он не желал ни любить, ни ненавидеть. Возможно ли такое? А Егинэ... Она ничего не требует, просто любит и побеждает своей... слабостью. Побеждает? Егинэ бы удивилась, услышав это слово, у нее бы расширились глаза: разве я похожа на победительницу? О женская слабость, о это ничегонетре-бование!.. Какое это грозное оружие! Если бы женщины только знали! Ведь любовь ктому же забота, ответственность, а Варужану Ширакяну не до новых забот. Он для себя решил, что с него хватит. Егинэ вчера сказала, что каждую ночь пишет ему письма. Спросила: «А ты не напишешь мне письмо?» Это была ее первая просьба, и прозвучала она не как просьба, а как мечта, высказанная вслух. Стало быть, после долгих телефонных бесед еще и письмо? Неужели остается что-то несказанное? Уже сколько лет он никому не писал писем. И вдруг испугался, что однажды ему захочется написать письмо. Егинэ, Егинэ... И вновь зазвонил телефон. На сей раз трезвонил междугородный звонок. Схватил трубку. Арам, конечно,— кому еще быть?
— Значит, так, дядя,— Арам его в шутку дядей величал.— Получили телеграмму от Сэма Ширака. Через две недели твой фирменный американский братец приедет в Ереван. Папа говорит...
- Я приеду накануне. Бабушка как?
— Она вся в других мирах., В последние дни обходится двумя словами: телеграмм нет?
— Бедная бабушка, она так взбудоражена. А на приезд моего отца в телеграмме Сэма намека нет?
- Брат твой пишет, что. приедет с сестрой.
— Значит, без отца.
— Бабушку мы все же обнадеживаем.
Варужан опустил трубку, вышел на улицу, и ноги сами собой повели его к закусочной—хоть раз в день следует подчиняться приказам собственного желудка. На улице было много людей, солнца, птиц. На противоположном тротуаре он увидал знакомую фигуру — Сюзи! Девушка тоже посмотрела в его сторону, заметила его, но продолжала идти своей дорогой. Значит, она снова приехала в город, но даже не позвонила. Может, пригласить ее, вместе пообедать?.. Девушка уже ушла довольно далеко, Варужан не последовал за ней, не окликнул ее. Прохожие ее сейчас разглядывают, и каждый составляет о ней соб ственное мнение, которое сводится к следующему общему знаменателю: вид весьма легкомысленный, одета неряшливо. И мнение это никак не стыкуется ни с сутью ее, ни с жизнью. «Почему вы не позвонили?»-прозвучал отчетливо-жесткий вопрос девушки в чистом, прозрачном воздухе.
В закусочной царил содом.
Блюдо лишь одно, зато людей пруд пруди всяких. Столы буквально осаждались. Знакомый официант с трудом устроил ему ..местечко за одним из столов. Там уже, устроилась крестьянская семья: отец, мать, молоденькая дочка.
— Усаживайтесь,— сказал мужчина.—Мы встаем уж.
Жена и дочка взглянули на Варужана краем глаза, дочка слегка улыбнулась. Муж с женой были до ужаса тощими, а девушка пухленькая. Удивительное дело: кожа да кости породили кровь с молоком. Но как доходяга ел при этом, как работали его челюсти! На тарелке образовалась уже Эйфелева башня, пирамида Хеопса из обглоданных костей, а официант принес ему новую порцию шашлыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149