Ведь в Себастии нет пока войны. А их гонят палками, плетьми. Что все это значит?
Продолжаю идти. Вижу, офицер, высокий чин. Между нами произошел такой разговор:
— Этих людей изгнали из Себастии. За что? Что там происходит?
— В Себастии ничего не происходит.
— Тогда почему с ними так обходятся?
— Армян выселяют из их края в другое место, это приказ правительства.
— А в чем причина?
— Они мятежники, а в военное время нет возможности разбираться с внутренними неурядицами.
— И где они готовили мятеж?
— Повсюду.
Я представил, как все началось. Вполне возможно, что где-то два-три подвыпивших армянина и говорили лишнее, а правительство искало любой повод, чтобы открыть путь преступлениям. И было очевидно, что чиновники, заптии, войска, охранявшие город, этим поводом воспользуются.
Тут к месту вспомнить, что после беспорядков в Харберде я сидел как-то ночью дома у Арпиаряна Ншана-эфенди, и мы вели с ним душевную беседу.
Я сказал: «Не воспринимай эти события как нечто окончательное. В одной английской книге я вычитал такую историю. Лорд нашел тигренка — кормил его, ухаживал за ним, и тигр, как домашняя собака, расхаживал по всему дому. Заходя в кабинет лорда, лизал ему руки. А язык у тигра как напильник, и тигр содрал лорду кожу на руке, пошла кровь. Почуяв запах крови, тигр начинает грызть лорду руку. Лорд, видя опасность, приказывает слуге убить тигра. Тот убивает и спасает лорду жизнь. Вот и армянский вопрос походит на тигриную историю. Турки уже почуяли запах добычи и, будьте уверены, через несколько лет придерутся к ничтожному поводу и повторят свои преступления. В таком положении жить рядом с турками — безумие. Надо переезжать».
«Куда?» — спросил Ншан-эфенди.«Куда-нибудь: в Европу, в Америку. Или собраться в таком месте, где можно создать новую Армению, пусть даже всего 8—10 душ прибывает туда в год из каждой страны, каждого вилайета, чтобы зажечь там свой очаг... Хотя, конечно, очень трудно создать новую страну, много лет потребуется. Но сколько бы ни потребовалось жертв и денег, все равно это выгоднее и разумнее. Мое убеждение таково, что дипломатия сильнее оружия».
В прошлом году в Александрии я видел Кивркчяна Назарета-эфенди. Он мне сказал: «Ты сделал одно предсказание много лет назад... Я намотал это на ус, продал все свое имущество и не пострадал во время бед, обрушившихся на наш народ».
Да, так вот, значит, со слов офицера я понял, что тигр становится опасен.Возвращаясь домой, увидел у ворот своего дома другую толпу. Две женщины волокли под руки старую больную женщину. Одна из женщин держала на одной руке истощенного донельзя ребенка. Четверо других ребятишек с плачем, с ревом шли сбоку от них. Старшему было лет десять, младшему лет шесть.
«Военные впереди,— говорю я им.— А это мой дом, незаметно входите».Бедняги очи к небесам возвели — они явно молились и выражали свою благодарность.
И тихонечко вошли за мной в дом. Я тут же велел воды нагреть — они ноги в горячую воду опустили, у всех ноги были распухшие. Супом их накормили. Жена моя белье им дала, кое-что из своей одежды. Когда они чуть-чуть отдохнули, я спросил, откуда они, и старая женщина ответила: «Мы из Тигранакерта. Зовут меня Мариам. Это две мои дочки. Эту зовут Анна, а эту Азнив. Это дети Анны. В Тигранакерте жили мы очень хорошо, и вдруг однажды являются к нам в дом офицеры и уводят обоих моих зятьев. Через час возвращаются, нас забирают, не позволили даже одеяла с собой взять. У нас с собой немного денег было да дочкино свадебное золото — с этим и отправились з путь. Из Тигранакерта сюда пешком добрались. По дороге заптии все у нас отобрали — и деньги, и золото. Потом дочек моих обесчестили. Ведут нас в Тер-Зор — доползти бы кое-как еще день-другой, а там, в пустыне, и смерть принять.
Из глаз несчастных людей катились слезы. Через два дня умер грудной ребенок. Остальные остались у меня.Стал я после того по несколько стариков и больных детишек брать в дом из каждой толпы изгнанников.
Все мы были потрясены, когда услышали от них о злодеяниях, над ними учиненных.Стали мы бесплатно лечить больных у доктора Алтуняна-эфенди — он заново дарил беднягам жизнь. Я вечно буду благодарен этому добросовестному, сердечному, чистому человеку.
Среди изгнанников было очень мало мужчин. Вообще не было мужчин среди изгнанников из Себастии и Харберда. Наместник Себастии злодей Муамер-паша приказал истребить всех армян-мужчин в Себастии. И наместник Харберда велел отделить от семей всех мужчин. Их препроводили в местечко Кеомивт-хан, что находится между Харбер-дом и Малатией, и здесь расстреляли, а трупы бросили в реку Евфрат.
Случилось так, что проходил я однажды через рынок Алеппо, смотрю — сидит группа изгнанников у церковной стены. У них кровинки в лице, мяса на костях не осталось — живые трупы.
Молодой человек лет тридцати сидел на земле, на одном его колене лежала старая женщина, на другом молодая. На груди у молодой лежал годовалый ребенок. И женщины, и ребенок были мертвы. Да и мужчина готов был вот-вот испустить дух.
Это была семья: молодой мужчина с женой и ребенком и его мать.По сей день сердце мое содрогается, когда я вспоминаю эту страшную картину. Господь никогда не простит тех, кто совершал эти ужасные преступления.
Однажды рано утром меня разбудили и сказали, что пришел чиновник Чракян Карапет-эфенди, мой друг.Он вошел, а с ним незнакомый мне человек с седыми усами. После обычных приветствий Карапет-эфенди сказал:
— У меня к вам одна просьба. Это Ованес Саяпалян, видный человек Гонии. Его, жену, сына родного, сына приемного, дочь — всех изгнали из Гонии. Каких только мук не пришлось им натерпеться по дороге сюда, теперь их гонят в Тер-Зор. Ладно уж, будь что будет с ним, с сыном, женой, пасынком. Лишь бы только дочь не обесчестили. Вы учитель в немецкой школе, пользуетесь уважением, с вами считаются, похлопочите, прошу вас, чтобы девушку приняли за соответ-
ствующую плату в интернат, а уж остальные пойдут, повинуясь своей судьбе.
Слова эти и положение Ованеса Саяпаляна потрясли меня — я не сумел сдержать слез. Отец готов погибнуть со всей семьей — лишь бы не была осквернена честь дочери!
Горько рыдающему отцу я обещал сделать все, чтобы девушку приняли в школу.
Тут же направился туда. Я был там единственным преподавателем турецкого языка, и меня все любили. Стал умолять в порядке исключения взять бедную девушку, но, увы, тщетно:
— Мы не принимаем армянских переселенцев, тем более что это дневная школа, а не интернат.
С тяжелым чувством вышел я из школы, в раздумье, как сообщу об отказе несчастному отцу. И тут меня пронзила одна мысль, и я даже обрадовался, что заведующая мне отказала. Возвратился домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149