«И это тоже красиво»,— подумал Тигран Ваганян.
Что от него хотят родственники из Армении? Лондонский его адрес все тот же, и первую телеграмму он получил. Когда это было? Да недели за две до приезда в Эдинбург. Больше всех воодушевились Люси и Маргрет. Дженни тоже не возражала против поездки. Им троим, особенно девочкам, Армения представлялась таинственной землей, чудом вроде Ледовитого океана, джунглей, летающих тарелок... «Я приглашен в Эдинбург,— сказал Тигран жене.— Ты ведь знаешь, что я уже сказал свое о'кей. И потом...»—«Тебя пригласили всего на месяц, а до восьмого декабря еще есть полтора месяца; кроме того, ты мог бы чуть-чуть сократить командировку.— И, помолчав, Дженни добавила:— Если, конечно, причина только в этом».—«Поедем,— с мягкой настойчивостью стала просить Люси.— В Армении тепло, погреемся хоть несколько дней на солнце».—«А в Армении снег бывает?» — спросила Маргрет. В самом деле, какая там сейчас погода?
Тигран счел необязательным отвечать на первую телеграмму — решил, что из-за обычной вежливости составили список родственников и всем подряд телеграфировали. Но в записной книжке против 7 декабря все же сделал пометку: «Дать в Ереван телеграмму — поздравить Нунэ Ваганян с 85-летием».
Нет, он не забыл, непременно телеграфирует. Но вот новое приглашение. Брат, наверно, готовится лететь. Однажды, много лет назад, Джордж пробыл в Ереване неделю, а вернувшись, написал брату длинное, подробное, письмо.
«У меня с поездкой, к сожалению, сейчас ничего не выходит,— писал дальше брат.— Отправимся туда всем семейством, видимо, весной. В больнице у меня трое тяжелобольных, один при смерти, есть и другие обстоятельства. А ты непременно поезжай. Разве представится лучший случай побывать в Армении?..»
Тигран отложил письмо в сторону — у брата обстоятельства, больные...И зачем надо было бросать курить? Сейчас бы затянулся, дымок стал бы пощипывать глаза, пополз бы в легкие, вызвал кашель и настроил на размышления. Странная страна эта Армения, хочешь от нее избавиться, а она упорно напоминает о своем существовании. Лет семь назад Тигран получил из Армении письмо — писал дядя его отца, Ширак Ваганян. Письмо было написано от руки по-армянски — кое-как нашел переводчика, понял смысл. Это была история рода Ваганя-нов, а не письмо. «От всех моих четверых братьев только вы остались памятью и продолжением — ты и Джордж. Неужели же и мы потеряем друг друга? У меня есть дети, внуки — разве они вам не братья, не сестры? Одного из моих сыновей зовут Тиграном — твой дед был моим самым любимым братом...» Письмо прочитала и Дженни — почему-то очень разволновалась, несколько дней ходила рассеянная, напряженная... Значит, день рождения жены этого самого дедушкиного брата. Восемьдесят пять лет... Да, говорят, в Армении живут долго. А сколько сейчас лет деду Шираку? За девяносто, наверно... Он написал, что у него четверо детей, внуки, большой дом, виноградник... Несколько дней спустя Дженни спросила: «Ты на письмо ответил?» — «Отец бы мой на подобное письмо отвечать не стал». Отец и в самом деле не стал бы отвечать. В Аддис-Абебе жило довольно много армян, но отец держался особняком: ни в церковь не ходил, ни в клуб, детей отдал в американский колледж, об Армении никогда не заговаривал. Мать Тиграна хотя и была армянкой, но с шести лет оказалась в американском приюте, затем в американском колледже и по-армянски разговаривала с сыном, только когда отсутствовал отец. Изредка даже пела армянские песни... Сначала в Англию поехал он, Тигран, изучать архитектуру, потом туда приехал Джордж. Тигран учился на четвертом курсе, когда умер отец. Отцу было всего сорок три года. Тигран Ваганян сейчас на десять лет старше собственного отца... Они полетели с Джорджем в Аддис-Абебу. Тридцатисемилетняя мать постарела в одночасье. Сообщила мальчикам, что отец перед смертью завещал похоронить его на армянском кладбище и чтобы отпевал его армянский священник. Удивились — казалось бы, отец напрочь порвал со всем, армянским, и вдруг... Мать оплакивала мужа по-армянски, причитала над ним по-армянски. Дом заполнился армянами Аддис-Абебы — большинство из них мальчики видели впервые. Сидя возле гроба отца, Тигран Ваганян делал болезненные усилия что-либо понять. «В глубине души своей усопший всегда был армянином,— сказал священник.--Просто слишком много боли видел, боялся вспоминать». Слова священника оказались спичкой, осветившей, хотя и слабо, жизнь отца. Тигран знал: деда, его братьев, сестер, детей убили на глазах у отца. Отцу, которому едва исполнилось пятнадцать лет, чудом удалось скрыться
в горах, присоединиться к каравану изгнанников, добраться до Тер-Зо-ра, отсюда араб-бедуин увез его в Халеб, а дальше уж он попал в Эфиопию... Отец, стало быть, боялся воспоминаний, а ходить в армянскую церковь, клуб означало вернуться в Харберд, где был их дом, дед, бабушка, отец, дяди, весь их род-племя... Молчание отца было попыткой избавиться от преследовавшего его кошмара. Однажды, когда мальчики в очередной раз стали просить его рассказать о детстве, отец хмуро сказал: «Я родился пятнадцатилетним, я никогда не был ребенком. И такое бывает». И вдруг: похороните на армянском кладбище, позовите армянского священника, сообщите всем армянам города, тут есть три дома харбердцев, не забудьте их позвать... «Что вы знаете о своем несчастном отце,— тяжко, ой как тяжко вздохнула мать после похорон, когда все ушли и они остались одни в его осиротелой комнате.— Он, как закрытый тоныр, изнутри себя сжег. Вы не задавали себе вопроса — отчего ваша и наша спальни в разных концах дома? Он каждую ночь, как в бреду, выкрикивал во сне имена погибших родных, иногда, обезумевший, вскакивал, выбегал с закрытыми глазами из комнаты, кричал: наш дом подожгли, наш дом подожгли!.. Ведь у него на глазах всех родных в хацатун2 загнали и там сожгли. Он на дерево залез, в дыму его не заметили, а ночью убежал в горы...» — «И как он все это вынес?» — «Ради вас жил, молчал. Боялся, что турки и сюда доберутся, отыщут армян. Заптие, который их караван в Тер-Зор гнал, сказал: всех до последнего истребим. Хоть в песок заройтесь, и оттуда вас раскопаем... Себя отец сжигал, а вас берег...» — «Но отчего он ни в церковь не ходил, ни в клуб?» — «В церковь ходил. Только ночью. Однажды взобрался на колокольню, потянул за веревку, но испугался звона, кинулся бежать. Ходил из угла в угол по комнате, сам с собой по-армянски разговаривал, чтоб язык свой не забыть. А с вами по-армянски никогда не разговаривал и на работу к себе армян не брал. Да, когда вы дома бывали, он не говорил по-армянски, но так боялся язык забыть. «Из всех моих родственников в живых только армянский язык остался, неужели я и его потеряю»,— говорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Что от него хотят родственники из Армении? Лондонский его адрес все тот же, и первую телеграмму он получил. Когда это было? Да недели за две до приезда в Эдинбург. Больше всех воодушевились Люси и Маргрет. Дженни тоже не возражала против поездки. Им троим, особенно девочкам, Армения представлялась таинственной землей, чудом вроде Ледовитого океана, джунглей, летающих тарелок... «Я приглашен в Эдинбург,— сказал Тигран жене.— Ты ведь знаешь, что я уже сказал свое о'кей. И потом...»—«Тебя пригласили всего на месяц, а до восьмого декабря еще есть полтора месяца; кроме того, ты мог бы чуть-чуть сократить командировку.— И, помолчав, Дженни добавила:— Если, конечно, причина только в этом».—«Поедем,— с мягкой настойчивостью стала просить Люси.— В Армении тепло, погреемся хоть несколько дней на солнце».—«А в Армении снег бывает?» — спросила Маргрет. В самом деле, какая там сейчас погода?
Тигран счел необязательным отвечать на первую телеграмму — решил, что из-за обычной вежливости составили список родственников и всем подряд телеграфировали. Но в записной книжке против 7 декабря все же сделал пометку: «Дать в Ереван телеграмму — поздравить Нунэ Ваганян с 85-летием».
Нет, он не забыл, непременно телеграфирует. Но вот новое приглашение. Брат, наверно, готовится лететь. Однажды, много лет назад, Джордж пробыл в Ереване неделю, а вернувшись, написал брату длинное, подробное, письмо.
«У меня с поездкой, к сожалению, сейчас ничего не выходит,— писал дальше брат.— Отправимся туда всем семейством, видимо, весной. В больнице у меня трое тяжелобольных, один при смерти, есть и другие обстоятельства. А ты непременно поезжай. Разве представится лучший случай побывать в Армении?..»
Тигран отложил письмо в сторону — у брата обстоятельства, больные...И зачем надо было бросать курить? Сейчас бы затянулся, дымок стал бы пощипывать глаза, пополз бы в легкие, вызвал кашель и настроил на размышления. Странная страна эта Армения, хочешь от нее избавиться, а она упорно напоминает о своем существовании. Лет семь назад Тигран получил из Армении письмо — писал дядя его отца, Ширак Ваганян. Письмо было написано от руки по-армянски — кое-как нашел переводчика, понял смысл. Это была история рода Ваганя-нов, а не письмо. «От всех моих четверых братьев только вы остались памятью и продолжением — ты и Джордж. Неужели же и мы потеряем друг друга? У меня есть дети, внуки — разве они вам не братья, не сестры? Одного из моих сыновей зовут Тиграном — твой дед был моим самым любимым братом...» Письмо прочитала и Дженни — почему-то очень разволновалась, несколько дней ходила рассеянная, напряженная... Значит, день рождения жены этого самого дедушкиного брата. Восемьдесят пять лет... Да, говорят, в Армении живут долго. А сколько сейчас лет деду Шираку? За девяносто, наверно... Он написал, что у него четверо детей, внуки, большой дом, виноградник... Несколько дней спустя Дженни спросила: «Ты на письмо ответил?» — «Отец бы мой на подобное письмо отвечать не стал». Отец и в самом деле не стал бы отвечать. В Аддис-Абебе жило довольно много армян, но отец держался особняком: ни в церковь не ходил, ни в клуб, детей отдал в американский колледж, об Армении никогда не заговаривал. Мать Тиграна хотя и была армянкой, но с шести лет оказалась в американском приюте, затем в американском колледже и по-армянски разговаривала с сыном, только когда отсутствовал отец. Изредка даже пела армянские песни... Сначала в Англию поехал он, Тигран, изучать архитектуру, потом туда приехал Джордж. Тигран учился на четвертом курсе, когда умер отец. Отцу было всего сорок три года. Тигран Ваганян сейчас на десять лет старше собственного отца... Они полетели с Джорджем в Аддис-Абебу. Тридцатисемилетняя мать постарела в одночасье. Сообщила мальчикам, что отец перед смертью завещал похоронить его на армянском кладбище и чтобы отпевал его армянский священник. Удивились — казалось бы, отец напрочь порвал со всем, армянским, и вдруг... Мать оплакивала мужа по-армянски, причитала над ним по-армянски. Дом заполнился армянами Аддис-Абебы — большинство из них мальчики видели впервые. Сидя возле гроба отца, Тигран Ваганян делал болезненные усилия что-либо понять. «В глубине души своей усопший всегда был армянином,— сказал священник.--Просто слишком много боли видел, боялся вспоминать». Слова священника оказались спичкой, осветившей, хотя и слабо, жизнь отца. Тигран знал: деда, его братьев, сестер, детей убили на глазах у отца. Отцу, которому едва исполнилось пятнадцать лет, чудом удалось скрыться
в горах, присоединиться к каравану изгнанников, добраться до Тер-Зо-ра, отсюда араб-бедуин увез его в Халеб, а дальше уж он попал в Эфиопию... Отец, стало быть, боялся воспоминаний, а ходить в армянскую церковь, клуб означало вернуться в Харберд, где был их дом, дед, бабушка, отец, дяди, весь их род-племя... Молчание отца было попыткой избавиться от преследовавшего его кошмара. Однажды, когда мальчики в очередной раз стали просить его рассказать о детстве, отец хмуро сказал: «Я родился пятнадцатилетним, я никогда не был ребенком. И такое бывает». И вдруг: похороните на армянском кладбище, позовите армянского священника, сообщите всем армянам города, тут есть три дома харбердцев, не забудьте их позвать... «Что вы знаете о своем несчастном отце,— тяжко, ой как тяжко вздохнула мать после похорон, когда все ушли и они остались одни в его осиротелой комнате.— Он, как закрытый тоныр, изнутри себя сжег. Вы не задавали себе вопроса — отчего ваша и наша спальни в разных концах дома? Он каждую ночь, как в бреду, выкрикивал во сне имена погибших родных, иногда, обезумевший, вскакивал, выбегал с закрытыми глазами из комнаты, кричал: наш дом подожгли, наш дом подожгли!.. Ведь у него на глазах всех родных в хацатун2 загнали и там сожгли. Он на дерево залез, в дыму его не заметили, а ночью убежал в горы...» — «И как он все это вынес?» — «Ради вас жил, молчал. Боялся, что турки и сюда доберутся, отыщут армян. Заптие, который их караван в Тер-Зор гнал, сказал: всех до последнего истребим. Хоть в песок заройтесь, и оттуда вас раскопаем... Себя отец сжигал, а вас берег...» — «Но отчего он ни в церковь не ходил, ни в клуб?» — «В церковь ходил. Только ночью. Однажды взобрался на колокольню, потянул за веревку, но испугался звона, кинулся бежать. Ходил из угла в угол по комнате, сам с собой по-армянски разговаривал, чтоб язык свой не забыть. А с вами по-армянски никогда не разговаривал и на работу к себе армян не брал. Да, когда вы дома бывали, он не говорил по-армянски, но так боялся язык забыть. «Из всех моих родственников в живых только армянский язык остался, неужели я и его потеряю»,— говорил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149