— Ничего, мы привыкли, что с нами только здороваться не забывают... Можно узнать вашу фамилию?
— Ваганян.
— Арам?
— Откуда вам известно мое имя?
— Вам письмо и пакет. Этот турист из Стамбула передал. Извините, я английского не знаю, поэтому мне пришлось написать на пакете по-армянски.
И протянула ему конверт и пакет от Энис-бея. Внизу был написан обратный адрес: «Стамбул, улица Замерзших Кошек, 18». Улыбнулся:
— Большое вам спасибо.
Положил конверт в карман, спустился на лифте на первый этаж. В вестибюле царило прежнее вавилонское столпотворение. Удивительный коктейль из языков, красок, нарядов. Обнаружил свободное кресло, уселся.
Энис-бей выводил буквы по-школьному четко (бабушка бы сказала: рисинка к рисинке), наверно, боялся, что иначе Арам не все разберет. Арам прочел письмо единым духом.
«Прости меня, Арам-эфенди, я не слишком вежливо поступил, но мно лучше всего было уехать... в Москву (молодцы ваши девушки — среди ночи умудрились устроить мне билет), а затем в Стамбул. Простившись с тобой вчера, я поехал к тому самому холму, куда ты отказывался под разными предлогами меня свозить. Ценю твою деликатность. Но я все же там побывал, и, видимо, правильно, что побывал один.
Найти это место не составляло труда. Водителю такси я просто показал снимок памятника (он имелся в той пачке открыток, которую в первый же день подарила мне девушка, работающая в гостинице,—
а подписи на них есть и английские). Водитель кивнул, потом что-то сказал по-вашему, я не понял.Когда доехали до места, я расплатился с водителем и дал ему знаками понять, что он может уехать. Мне хотелось побыть тут одному — гостиницу, думал я, как-нибудь найду. Не хочу утомлять тебя своими мыслями и переживаниями. Я стоял возле горящего пламени, смотрел на склоненные каменные плиты, на ваше небо. Разговаривал с собой, с тобой, со своим отцом, слышал голос твоей бабушки... Что за немилосердная музыка, Арам-эфенди!.. Вы обладаете талантом удесятерять боль... Вначале я подумал, что играют где-то далеко, но звук оказался совсем близко, рядом, он вырывался вместе с пламенем из-под каменных плит... Я не выдержал, убежал от пла-мени, задержался минуту на самой вершине холма, полюбовался огнями твоего города. Потом стал вглядываться в даль, мне хотелось увидеть свою границу. Однако в смоляной тьме все сливалось воедино, и даже великий Арарат, наш и ваш пограничник, был неразличим... Я спустился с холма почти бегом и — о чудо! — такси нашел на том же месте, где оставил! Браво! Вы, стало быть, не одну только боль удесятеряете. И вдруг во мне стала извиваться, поднимать голову змея-ярости. Я злился на себя, мысленно плюнул себе в лицо — зачем надо было все эти дни скрывать, кто я есть? Водителю сказал, что я турок из Стамбула. И — опять сюрприз — твой земляк заговорил со»мной по-турецки. Правда,, на ломаном турецком, с трудом подбирая слова, но все-таки рассказал мне, что, когда мы ехали к памятнику, я уснул в машине и во сне заговорил по-турецки, а он чуть-чуть понимает. «Значит,— спросил я его,— ты знал, что я турок, и все же ждал меня?» — «Да, знал,— отвечает,— но ведь час-то поздний, трудно было бы в это время и в этом месте поймать такси...»
Вот какой насыщенный день подарил ты мне, Арам-эфенди. Попробуй нанижи на одну нитку все виденное, слышанное, пережитое за день... Мне нужно уехать, Арам-эфенди...
Если аллах пожелает, мы еще встретимся. Если мы с тобой не встретимся, встретятся наши дети, внуки. Мы же по соседству вынул сны жить до самого Страшного суда (он и в Коране есть) — это слова твоего деда, слова моего отца... Значит, не встретиться мы не можем. Пойми мой «побег» правильно. Ты ничего не забыл, а я ничего не помню. Наверно, ты должен будешь постараться кое-что забыть, а я должен многое узнать, чтобы... вспомнить. Когда это будет? Не знаю. Я перерою все архивы моей страны, но отыщу книгу Надим-бея, если... если только она была когда-либо написана по-турецки.
Мой отец (да благословит аллах его доброе имя) дал тебе наш домашний адрес, но я его снова пишу на конверте — название нашей улицы так тебе понравилось, ты поэт, Арам-эфенди. Если приедешь когда-нибудь в Стамбул, я познакомлю тебя со своим народом, который люблю не меньше, чем ты свой. Мне хотелось бы — увы!—увидеть и твоего деда. Я, кажется, начинаю понимать, почему ты несколько раз рассказывал печальную историю про немецкого ребенка...
Поцелуй за меня руку Нунэ-ханум. Бабушка твоя — великая женщина: она ни словом, ни взглядом не дала мне почувствовать своей горечи и боли... Теперь она для меня символ твоей страны. Это благородная женщина. В день ее рождения еще раз поцелуй за меня ее руку. И подари от меня этот платок из Стамбула...
Еще раз прости меня, Арам-эфенди. А письма турецких врачей я разыщу и ту книгу генерала Карабекира (даже название ее повторять не хочу) тоже. Спасибо, что ты мне о них рассказал...
Энис».Арам не стал перечитывать. И пакет развертывать не стал. Положил письмо в карман и вышел на улицу. Почему именно сейчас вспомнились ему собственные слова, сказанные Варужану: «Ненависть — дорога в Никуда. Но и оборотная сторона ненависти не всегда любовь. Я пытаюсь разобраться в одном турецком парне, он почти мой ровесник. Мы с ним будем жить в двадцать первом веке, если не попадем (или земной шар не попадет) а автокатастрофу. Что — мы, еще не зная друг друга, уже враги? И мой еще не родившийся ребенок враг его еще не родившегося ребенка?.. Ты можешь дать мне на это ответ? Кто-нибудь может?..»
И опять улыбнулся про себя смешному названию стамбульской улицы. «Да,— подтвердил Варужан,— есть такая улица. Там и армяне тоже живут. Сперва и меня это название удивило. Чересчур ласковое название... для такого города, как Стамбул...»
Дедушка, если бы ты был жив...
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Село Сюзи находилось километрах в двенадцати от города, в расщелине гор. Водитель такси пробурчал: «У черта на рогах. Что ты потерял в этой дыре?» — «Получишь двойную плату»,— сказал Варужан. «Да разве я из-за денег, брат...» Вон как — уже «брат».
До бабушкиного торжества оставалось двенадцать дней. Надо на следующей неделе отправляться в Ереван, но прежде следует выполнить обещание, данное Сюзи. Через два дня приедет его сводный брат Сэм Ширак с сестрой. Молодец Сэм, перенес приезд к юбилею, хоть это будет утешением бабушке Нунэ. Чтобы встретить брата с сестрой, нужно выехать завтра. Успеет ли? Они ровесники, им друг с другом легче общаться. В памяти снова пробудился нью-йоркский аэропорт и армянские буквы над морем человеческих голов: «варужан, я твой брат!» И услышал собственный крик: «Я здесь, Сэм!..»
Вчера всю ночь просидел в номере у Варужана святой отец — беседовали, спорили, изредка выпивали по рюмочке коньяку, чаще кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149