Но каждый из них силен в одном-двух предметах, и я не хочу, чтобы они тратили свои силы, добиваясь отличных оценок по другим предметам. Могут, разумеется, если хотят, но зачем им расходовать вхолостую энергию своей мысли?.. Вот Араик Минасян... Я знаю, что он ненавидит химию и через несколько месяцев все из нее забудет. Стоит ли ему надрывать свои мозги ради оценки? Если он и станет отличником, только за счет языка и литературы, где у него исключительные способности. А если он вызубрит на пятерку химию, это не принесет пользы ни ему, ни школе».
Особенно большой спор вызвал взгляд Тиграна Ваганяна на «неуды». Он предложил выдавать аттестат зрелости даже при неудовлетворительных оценках. «Что значит «неудовлетворительно»? По-моему, в толковый словарь смотреть незачем. Это значит, учащийся прошел предмет, знает его, но неудовлетворительно, не в достаточной мере. И почему, собственно говоря, человек не имеет права знать химию не в достаточной мере, если он займется в жизни совершенно иным? Подобный аттестат исключит случайность в выборе вуза: с истфаком не вышло, идут на географический, с тем не вышло, есть ветеринарный про запас. А пятерка — это свидетельство капитальных знаний молодого человека по данному предмету...»
Слушали его поначалу с усмешками, потом заинтересовались, задумались. «Говорите, золотая медаль?,. Ее получил, к примеру, Владимир Ульянов, и вся Россия узнала об этой медали. И сколько столетий мы еще будем возвращаться к этому факту...» — «Среднее образование всему основа. Без этой основы ни из кого ничего не получится».— «Среднее?.. Мне иногда кажется, что для некоторых это — корень-то один — усредненность, посредственность. И наши школы — хорошие теплицы по .выращиванию посредственностей. Для их роста мы создали подходящий микроклимат. Уже не выгодно быть талантливым — нет воздуха, нет солнца, ты мешаешь массе, именуемой посредственностью. А вы подумали о том, что таким образом мы лишаемся будущих талантов? Разве мы не должны подумать о народе через двадцать, тридцать, пятьдесят лет?..»
— Это почти победа, да, пап?
— Министр сказал, что хочет повидать этого странного Ваганяна. А что во мне странного?
— Он имел в виду честность...
Отец пропустил мимо ушей лестную для себя фразу сына.
— ...Твоя бабушка часами не выходит из своего «музея». Сын понял, что отец больше не хочет говорить о своих делах.
— Значит, издалека приезжают только Сэм, Сюзи и Сирарпи... Тех, что из Армении приедут, я не считаю.
— Еще раз в Самарканд телеграфируй. Если Врам не приедет...
— Приедет, пап, приедет. Отец ему — и вообще никому — не рассказывал о телефонном
разговоре со своим двоюродным братом Ар гамом. Тяжелый был разговор. Рана, которая не знаешь когда и зарубцуется. «Тигран? —
Аргам Мугнецян попытался весьма спокойно изобразить удивление.— Да-да, кажется, припоминаю, был у меня такой родственник». Отец проглотил обиду, по возможности спокойно сообщил ему о юбилее бабушки Нунэ, пригласил. «Тебя приглашает твоя тетя»,— уточнил Тигран. «Ах, тетя? — Аграм Магнецян задохнулся.— Значит, ты просто играешь роль телефона?»—«Ради матери я готов играть и более унизительную роль».—«Ладно, товарищ бывший директор, будем считать, что долг по отношению к матери ты выполнил, а дальше уж мое дело. Может, я у себя дома надумаю справлять юбилей своей тети...»
— Я ей сказал, что Врам приедет,— якобы по телефону с ним говорил... А сегодня бабушка твоя попросила фотографа привести. Говорит, задумала размножить фотографии «музея». Зачем ей это?
— Я своего приятеля приведу. А потом мы с бабушкой сфотографируемся.
Отец с сыном переглянулись. У обоих в душе одна струна заныла, но оба предпочли мягко улыбнуться. Оба внутренне дрогнули, но подставили друг другу плечо, чтоб не упасть. Переглянулись они, как два друга, спасшиеся после кораблекрушения.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Из окошка «виллиса» Варужан Ширакян в последний раз махнул рукой собравшимся. Сюзи заметила: взмах руки адресовался всем, а взгляд только ей. Грустный, напряженный. Сердце у Сюзи сжалось, волнение комом застряло в горле. «Ты видишь его в последний раз,— сказала она себе,— и уезжает он огорченный, недовольный». Глаза у Варужана какие-то жалкие, смирившиеся — не хотела Сюзи его видеть таким. Когда взгляды их встретились, Варужан не смог ни улыбнуться, ни подольше задержать взгляда. И рука в прощальном жесте была вялая, беспомощная, не поднявшаяся над головой.
Мотор всхрипнул, колеса заскреблись по каменной земле, и, если бы накануне не шел дождь, поднялась бы жуткая пылища. Дорога была крутая, и машина не плавно скатилась, а прямо-таки сорвалась вниз и скрылась. Село находилось на вершине горы, а узкая дорога обвивала горный склон.
И еще раз собственный голос раздался в душе Сюзи: «Варужан Ширакян уезжает, и ты больше никогда его не увидишь». И вдруг что-то ее толкнуло, она сделала несколько инстинктивных шагов вперед, и со стороны могло показаться, что она забыла сказать что-то важное и теперь пытается догнать машину.
— Ты куда, Сюзи?..
Это ее окликнул директор, Ваге Гегамян. И еще она увидела спины: люди расходились по домам.
Она посмотрела на Ваге отсутствующим взглядом, потом отвернулась и быстро пошла по дороге.
— Холодно, простынешь, может, передать тебе через ребят что-нибудь из одежды?
В душе Сюзи царила сумятица, а в голове стоял туман — более густой, чем тот, который вот-вот опустится в ущелье, и от заботливой фразы директора в ее душе не вспорхнул ни один мотылек радости. В селе было по-библейски безмолвно, и у Сюзи вдруг мурашки забегали по спине от присутствия такой тишины. Да, тишина казалась ей одушевленным существом-невидимкой, и она слышала беспокойное биение сердца этого существа. Почудилось, село разом опустело, хотя из него удалился всего один человек, которого вчера еще тут не было и который не имел никакого отношения ни к сельскому шуму, ни к сельской тишине. И все же село внезапно сделалось пустым и бессмысленным. Сюзи свернула с обочины дороги вбок, пошла по камням, среди редких деревьев и кустов. Ноги безошибочно угадывали знаки, подаваемые сердцем, и в конце концов вывели ее к Пику. Пик... Висящий над бездной одинокий утес, с вершины которого как на ладони видна долина. Кое-где меж деревьев, кустов и камней белеет дорога, струящаяся от села книзу, и напоминает она не ленту, а, скорее, странный длинный шрам на каменной спине горы.
Сюзи часто ходила к Пику — когда ей было радостно, когда ей было грустно, но чаще всего когда хотелось уединения, хотелось скрыться от всех. Она здоровалась с Пиком, взбиралась на его вершину, похожую на петушиную голову с каменным клювом, нацеленным в ущелье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Особенно большой спор вызвал взгляд Тиграна Ваганяна на «неуды». Он предложил выдавать аттестат зрелости даже при неудовлетворительных оценках. «Что значит «неудовлетворительно»? По-моему, в толковый словарь смотреть незачем. Это значит, учащийся прошел предмет, знает его, но неудовлетворительно, не в достаточной мере. И почему, собственно говоря, человек не имеет права знать химию не в достаточной мере, если он займется в жизни совершенно иным? Подобный аттестат исключит случайность в выборе вуза: с истфаком не вышло, идут на географический, с тем не вышло, есть ветеринарный про запас. А пятерка — это свидетельство капитальных знаний молодого человека по данному предмету...»
Слушали его поначалу с усмешками, потом заинтересовались, задумались. «Говорите, золотая медаль?,. Ее получил, к примеру, Владимир Ульянов, и вся Россия узнала об этой медали. И сколько столетий мы еще будем возвращаться к этому факту...» — «Среднее образование всему основа. Без этой основы ни из кого ничего не получится».— «Среднее?.. Мне иногда кажется, что для некоторых это — корень-то один — усредненность, посредственность. И наши школы — хорошие теплицы по .выращиванию посредственностей. Для их роста мы создали подходящий микроклимат. Уже не выгодно быть талантливым — нет воздуха, нет солнца, ты мешаешь массе, именуемой посредственностью. А вы подумали о том, что таким образом мы лишаемся будущих талантов? Разве мы не должны подумать о народе через двадцать, тридцать, пятьдесят лет?..»
— Это почти победа, да, пап?
— Министр сказал, что хочет повидать этого странного Ваганяна. А что во мне странного?
— Он имел в виду честность...
Отец пропустил мимо ушей лестную для себя фразу сына.
— ...Твоя бабушка часами не выходит из своего «музея». Сын понял, что отец больше не хочет говорить о своих делах.
— Значит, издалека приезжают только Сэм, Сюзи и Сирарпи... Тех, что из Армении приедут, я не считаю.
— Еще раз в Самарканд телеграфируй. Если Врам не приедет...
— Приедет, пап, приедет. Отец ему — и вообще никому — не рассказывал о телефонном
разговоре со своим двоюродным братом Ар гамом. Тяжелый был разговор. Рана, которая не знаешь когда и зарубцуется. «Тигран? —
Аргам Мугнецян попытался весьма спокойно изобразить удивление.— Да-да, кажется, припоминаю, был у меня такой родственник». Отец проглотил обиду, по возможности спокойно сообщил ему о юбилее бабушки Нунэ, пригласил. «Тебя приглашает твоя тетя»,— уточнил Тигран. «Ах, тетя? — Аграм Магнецян задохнулся.— Значит, ты просто играешь роль телефона?»—«Ради матери я готов играть и более унизительную роль».—«Ладно, товарищ бывший директор, будем считать, что долг по отношению к матери ты выполнил, а дальше уж мое дело. Может, я у себя дома надумаю справлять юбилей своей тети...»
— Я ей сказал, что Врам приедет,— якобы по телефону с ним говорил... А сегодня бабушка твоя попросила фотографа привести. Говорит, задумала размножить фотографии «музея». Зачем ей это?
— Я своего приятеля приведу. А потом мы с бабушкой сфотографируемся.
Отец с сыном переглянулись. У обоих в душе одна струна заныла, но оба предпочли мягко улыбнуться. Оба внутренне дрогнули, но подставили друг другу плечо, чтоб не упасть. Переглянулись они, как два друга, спасшиеся после кораблекрушения.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Из окошка «виллиса» Варужан Ширакян в последний раз махнул рукой собравшимся. Сюзи заметила: взмах руки адресовался всем, а взгляд только ей. Грустный, напряженный. Сердце у Сюзи сжалось, волнение комом застряло в горле. «Ты видишь его в последний раз,— сказала она себе,— и уезжает он огорченный, недовольный». Глаза у Варужана какие-то жалкие, смирившиеся — не хотела Сюзи его видеть таким. Когда взгляды их встретились, Варужан не смог ни улыбнуться, ни подольше задержать взгляда. И рука в прощальном жесте была вялая, беспомощная, не поднявшаяся над головой.
Мотор всхрипнул, колеса заскреблись по каменной земле, и, если бы накануне не шел дождь, поднялась бы жуткая пылища. Дорога была крутая, и машина не плавно скатилась, а прямо-таки сорвалась вниз и скрылась. Село находилось на вершине горы, а узкая дорога обвивала горный склон.
И еще раз собственный голос раздался в душе Сюзи: «Варужан Ширакян уезжает, и ты больше никогда его не увидишь». И вдруг что-то ее толкнуло, она сделала несколько инстинктивных шагов вперед, и со стороны могло показаться, что она забыла сказать что-то важное и теперь пытается догнать машину.
— Ты куда, Сюзи?..
Это ее окликнул директор, Ваге Гегамян. И еще она увидела спины: люди расходились по домам.
Она посмотрела на Ваге отсутствующим взглядом, потом отвернулась и быстро пошла по дороге.
— Холодно, простынешь, может, передать тебе через ребят что-нибудь из одежды?
В душе Сюзи царила сумятица, а в голове стоял туман — более густой, чем тот, который вот-вот опустится в ущелье, и от заботливой фразы директора в ее душе не вспорхнул ни один мотылек радости. В селе было по-библейски безмолвно, и у Сюзи вдруг мурашки забегали по спине от присутствия такой тишины. Да, тишина казалась ей одушевленным существом-невидимкой, и она слышала беспокойное биение сердца этого существа. Почудилось, село разом опустело, хотя из него удалился всего один человек, которого вчера еще тут не было и который не имел никакого отношения ни к сельскому шуму, ни к сельской тишине. И все же село внезапно сделалось пустым и бессмысленным. Сюзи свернула с обочины дороги вбок, пошла по камням, среди редких деревьев и кустов. Ноги безошибочно угадывали знаки, подаваемые сердцем, и в конце концов вывели ее к Пику. Пик... Висящий над бездной одинокий утес, с вершины которого как на ладони видна долина. Кое-где меж деревьев, кустов и камней белеет дорога, струящаяся от села книзу, и напоминает она не ленту, а, скорее, странный длинный шрам на каменной спине горы.
Сюзи часто ходила к Пику — когда ей было радостно, когда ей было грустно, но чаще всего когда хотелось уединения, хотелось скрыться от всех. Она здоровалась с Пиком, взбиралась на его вершину, похожую на петушиную голову с каменным клювом, нацеленным в ущелье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149