И остались бы для меня армяне всего лишь неблагодарной частью турецкой истории. Конечно, и среди них попадались приличные люди, да и сейчас они имеются — разве есть народы сплошь плохие или сплошь хорошие? — но так ли уж было необходимо тебе мое угнетенное состояние? Человек стареет от разговоров с самим собой. Зачем ты хотел, чтобы я старел, отец? Хоть бы уж подготовил меня к этому аду, объяснил, рассказал — я бы тебе поверил... Ты ничего не успел сделать, просто переложил тяжкий груз со своих плеч на мои, а сам ушел. Дед был врачом в первую мировую войну. Энис-бей вдруг отчетливо вспомнил, отец говорил, что в шестнадцатом году, еще до окончания войны, он демобилизовался, вернулся домой и запил. Дед часто сажал его, маленького, на колени и рассказывал, рассказывал ему о войне. Неужели и дед, подобно тем турецким врачам... «Когда вернусь, пороюсь в газетах»,— решил Энис-бей... А зачем они поднялись в комнату Нунэ-ханум? Да, Арам сказал, что скоро её юбилей и созвана вся родня: «С трех материков должны прибыть, из десяти — пятнадцати городов мира. А фотографии всех у бабушки на стене». И ему, Энис-бею, захотелось взглянуть на эту необычную картинную галерею.
Две стены в самом деле были полностью увешаны фотографиями. Впрочем, нет — на одной стене преобладали пустые рамки, только в трех всего рамках были фотографии. Энис-бей с изумлением заметил под пустыми рамками даты и армянские буквы. «Зачем' твоя бабушка повесила на стену пустые рамки?» Арам посмотрел на него колючим взглядом: «Это они для тебя пустые, Энис-бей. Возможно, даже и для меня...А бабушка смотрит и видит в этих пустых рамках родню свою, которую потеряла. Год смерти для всех для них един — год эпидемии, я тебе говорил. А фотографии бабушка повесила те, что у нее имелись. В пустых рамках много детей — их еще не успели ни разу в жизни сфотографировать». Энис-бей нахму-
рился: «Значит, опять мы?..»—«Вопрос этот задай себе,— холодно ответил Арам.— И тем более задай этот вопрос пустым рамкам.— Потом помолчал, помолчал и добавил:— Вот ты все время говоришь: мы, мы... Возможно, я тебя в это «мы» не включаю. И отца твоего не включаю...»—«Мустафу Недима не включаешь, ваших карских соседей не включаешь... Ну и сколько это человек? Раз, два, и обчелся?..»—«Для меня народ не арифметическое число, чтобы складывать, умножать... Для меня Мустафа Недим — твой народ, отец твой, и хотел бы, чтобы ты тоже был им...» Усмехнулся: «Ты мне оказываешь великую честь, Арам-эфенди...— Потом посмотрел на другую стену, здесь пустых рамок не было.— А это кто?..»—«Это потомки пустых рамок, всех их мы пригласили на бабушкин юбилей. Не знаю, приедут ли...»—«Расскажи,
кто есть кто».У Арама не было настроения, он был рассеян, мыслью его, казалось, владела совсем иная забота, но все-таки из вежливости рассказал. Чудаки эти армяне — человека в глаза не видели, а тем не менее считают его родственником, подробности знают: где живет, сколько ему лет, кем работает, сколько у него детей. Нунэ-ханум повесила на стену даже снимок своей подруги по беженству и ее внучки... Всего один род, а раскидан по всему свету. Попробовал в уме сложить города и страны, но сбился. Хоть бы уж собрались они в одной стране, в одном городе. Почему бы им не собраться в Армении? «Родина их дедов — Западная Армения. Ну твоем языке — восточные вилайеты Турции. В Армению приехало примерно триста тысяч человек, но все равно тоскуют они по краю дедов».— «А если Турция скажет: пожалуйте на родину ваших дедов, они приедут?..»—«Им задай этот вопрос, Энис-бей, а перед тем, как задать его, по меньшей мере, должен попросить прощения за содеянное». Энис-бей оставил без внимания это высказывание, потому что ему представился случай — и какой случай!— атаковать, причем не без ехидства: «А как ты расцениваешь то, что твой дядя не в пятнадцатом, а в сорок пятом в Америку смылся, вместо того чтобы вернуться в Армению? А твой младший дядя в шестьдесят третьем со своей родины, из Еревана, в Австралию удрал. За это тоже турки должны прощения просить, Арам-эфенди?»
Арам осекся, онемел, а Энис-бей с довольной усмешкой принялся изучать фотографии Арменака и Сирака Ваганянов. Словно союзников в них нашел. Подумал о Нунэ-ханум, которая в этот момент сидит, наверно, возле огня, греет старые кости. Кто, как не эта женщина, имела бы право на горькие вопросы, а ведь не задала их, не призвала в свидетели своих погибших родственников... У младшего дяди Арама лицо здоровое, улыбчивое. Наверно, сфотографировался в своей Австралии после сытного обеда и жизнью вполне доволен. А старший какой-то надломленный, хотя снялся перед собственным домом, капот машины виднеется. Энис-бей хотел определить марку машины, но не сумел... Чем Нунэ-ханум напомнила ему собственную бабушку? Может, все бабушки друг
на друга похожи?.. Все расспрашивала его о Стамбуле, где; как, она сказала, была только раз, после свадьбы... Потом спросила: а у тебя есть бабушка, милый? Говорит: «Ты бледный, не простыл случайно? Ночами в Ереване холодно, может, возьмешь; Арамов свитер, поносишь?..» Только слова старушки о Карсе смущали его.
«Никогда армянин с турком не могут остаться наедине,— сказал Арам,— вечно приходит и усаживается между ними одна особа: история...» Ну сколько можно?.. Отец, отец, и за что ты обременил меня долгом приехать в эту непонятную страну, жил бы я себе и жил спокойно. Обязательно, что ли, чтобы проникал в меня червь, который Арам именует историей? Что в этой самой истории правда, что ложь? Наверно, жизни не хватит, чтоб найти ответы на эти вопросы.
«Что ж, выходит, мы — нация убийц?..» «Отчего же нация? А Мустафа Недим? В его книге описаны и другие турки, даже губернатор, вали, которые отказались выполнять приказы. Потом турецкие врачи, что писали в министерство. Уверен, что и дед твой был их единомышленником... Еще Надим-бей... из Алеппо, он тоже вел дневник. Еще соседи моего деда в Карсе... Просто мы с тобой на одну и ту же историю смотрим из разных окон... Я все-таки пытаюсь дифференцировать, ты этого не хочешь. Как только сумеешь отделить черное от белого, история встанет на свое место. Отец твой эту межу провести умел. Помнишь, он сказал: я глубоко сожалею о случившемся. Глубоко сожалею!.. Конечно, это крошечная, с паутинку, повязка на два миллиона ран, но за одни только эти слова дед мой поставил бы твоего отца в один ряд с Мустафой Недимом... Однако мы можем не возвра-щатся больше к этой теме».—«Не можем. Ты сам сказал, что мы все время втроем: я, ты и ваша история».-«Наша история, Энис-бей. Эта история должна стать и твоей».
Энис-бея сводили с ума пустые рамки на стене, книгу пресловутого Мустафы Недима он готов был изорвать в клочья, а крохотная старушка, сидящая внизу и так похожая на его собственную бабушку, перевернула вверх дном его душу наивным (да полно — наивным ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149