— Это ее дневник...
— Опять на армянском? — почти выкрикнул Энис-бей.
— В конце на датском. Причем рукопись.
Энис-бей принялся листать датские страницы, словно пытаясь разгадать смысл, заключенный в латинских буквах, потом стал внимательно разглядывать фотографии. Особенно одну, напечатанную в разворот книги: сотни ребятишек, а в центре пожилая женщина.
— Давай говорить о чем-нибудь другом, Энис-бей, этот наш разговор не имеет смысла, потому что все ложь: и эти фотографии, и эти ребятишки, они вовсе не сироты, а артисты детского театра, и их вымазали печальным гримом, чтоб обмануть белый свет.
— Я не сказал этого, Арам-эфенди, но... за вами, за армянами, нет ни единого греха? Разве так бывает, чтобы одна из сторон была абсолютно безгрешной?
— Грехи?.. У детей, женщин, стариков? Да, у двух миллионов жертв был один-единственный грех: они были армянами.
— Но вы любили наших врагов, Арам-эфенди.
— Русских? Да, любили, и с давних времен. И будем любить. И этот «грех» нам спас последний клочок Армении, он защищает нас от вас...
— Мы воевали с русскими, а вы с нами — в тылу. Что нам было делать? Великая Турция трещала по швам, как асфальт во время землетрясения, а вы, наши братья... Наши вожди о вас должны были думать? Ваши о нас много думали? И потом — что, армяне мало турок поубивали?
— Да, убивали. В бою. Но один армянский полководец расстрелял перед строем своего самого храброго бойца, и знаешь, за,что?.. За то, что тот умыкнул молодую турчанку. А другой армянский полководец до конца своих дней мучился от сознания, что иной раз во время атак погибали и невиновные турки.
— А сейчас, когда твои соотечественники тут и там убивают турецких дипломатов, что ты на это скажешь?..
— Напрасно ты задаешь мне этот вопрос. Найди одного из них и спроси. Рассказывают, в Париже, когда судили двух таких парней и судья сказал: «Обвиняемые, встаньте»,— поднялся почти весь зал. Найди людей из того зала и спроси. — Это не ответ.
— Иногда самым точным ответом на вопрос является встречный вопрос.
— Ты, конечно, лучше меня знаешь вашу историю.
— Поверь, мне так хочется ее забыть.
Двое ровесников, возраст которых в сумме едва составлял пятьдесят лет, посмотрели друг на друга так, словно хотели нырнуть в глубь чужих глаз. Арам сидел за своим письменным столом, Энис-бей в кресле. На низеньком столике стояло вино, коньяк, водка. Вначале выпили по бокалу вина. «Это вино для моей свадьбы,— сказал Арам.— Каждый год отец готовит вино для моей свадьбы из нашего винограда, а невестки все нет и нет».— «И меня отец хотел женить, но не успел». Араму не хотелось серьезных разговоров — думал просто в дом гостя привести, бабушку порадовать. Но, придя домой, увидели, что бабушка спит. Тогда поднялись к нему в комнату. На стене — на своём привычном месте — висела карта исторической Армении, Энис-бей тут же обратил на нее внимание.
Еще утром Энис-бей заказал такси и съездил в Гегард. Порасспра-шивал персонал гостиницы, куда лучше всего съездить, ему посоветовали Гегард. В разговоре с водителем назвался греком. Храм Гарни его не слишком впечатлил. «Ущелье просто чудо. Оно в большей степени произведение архитектуры, чем храм. На нашем западном побережье таких зданий полно».— «Да, знаю — Эфес, Троя, Пергамон. Но ведь это все греки».— «А вот монастырь в скале потрясающий. В скале — и вдруг церковь!» — «Такова наша история — мы вынуждены были прятать свои храмы». В ресторане Гегарда водитель угостил его, потом достал из нагрудного кармана и показал ему одну за другой фотографии своих детей, в дороге пел. «На наши песни похоже».— «Мы бок о бок жили, Энис-бей...» Водитель взял с него лишь плату за проезд. «С тобой и я отдохнул,— сказал он.— И потом, давно я в Гегар-де не бывал». Удивился, что Энис-бей свечку не зажег: «Разве греки не христиане?» Пришлось как-то увернуться от прямого ответа, свечку он так и не взял. «Если бы он узнал, что я турок, проявил бы он такое гостеприимство?..» — «Его бы спросил. Хотя тогда бы уж он наверняка не удивился, что ты не зажигаешь свечку».
— Может, водки выпьешь, Энис-бей? Могу дать анисовки. Кажется, вы анисовку любите, причем предпочитаете греческую.
— Я больше привык к простой.
Арам налил Энис-бею водки, себе вина, выпили. Легкой беседы не получалось. Армяно-турецкая история тяжелой глыбой громоздилась между ними, и никто из них не пытался ее сдвинуть с места. «Мы оба — как закупоренное шампанское,— подумал Арам.— Хотя пробка наполовину уже вылезла из горлышка. И то дело».
Энйс-бей поведал свою родословную: и отец, и дед его были врачами. Сам он тоже пошел по их пути. «Я хотел стать архитектором, отец настоял на том, чтобы я стал врачом... Назвали меня в честь деда — Энис... Я только-только получил право медицинской практики, не знаю
еще, какой врач из меня получится... В нашей клинике работают врачами два армянина...»
— Бабушка уже наверняка проснулась, пойдем к ней, доктор..
Выходя, Энис-бей еще раз внимательно посмотрел на карту исторической Армении, потом оглядел комнату в целом: письменный стол, книжные шкафы, картины на стенах, чертежи, валяющиеся там и сям. Смотрел, как прощался.
— Укромный уголок,— сказал он.— Мирный беспорядок, я это люблю.
— Недолго ему осталось существовать,— притворно вздохнул Арам.— Скоро в этом тихом уголке появится бескрылый ангел, все расставит по своим местам, и начнется нескончаемая война, которую некоторые предпочитают называть семейным счастьем.
Энис-бей засмеялся:
— Свою войну и. я чуть-чуть отложил.— Потом, взгрустнув, добавил:— Отец все торопил, внуков хотел, хотел увидеть свое повторение.
Бабушка Нунэ сидела у печки и, заслышав их шаги, шевельнулась, хотела было встать.
— Пришли?..
— А вот и Энис-бей, бабушка.
Энис-бей нагнулся, поцеловал руку бабушке Нунэ.
— Бабуль, ты турецкий не забыла? Поговори с ним на его языке.
— Добро пожаловать в наш дом, сынок,— заговорила бабушка по-турецки.
Энис-бей изумленно посмотрел на бабушку, потом на внука.
— Бабушку замуж в Каре выдали. Лет пять-шесть там жила, у них соседи турки были. Ну, вы в переводчике не нуждаетесь, поговорите, а я пойду кофе сварю. Тебе горький?
— Горький.
Кофе был лишь поводом для того, чтобы побыть одному, проветрить мозги. Дома молотый кофе не залеживается,— значит, надо его смолоть, потом найти чашки.
Арам проводил с Энис-беем уже третий день, но серьезный разговор произошел сегодня впервые: Энис-бей этого захотел. Был ли какой-то смысл в чтении дневника Мустафы Недима?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149