Я пошел.
— Как допишешь роман, покажи. Я к Киликии давно подбираюсь,— сказал Багратуни, поднимаясь в конце концов из мягкого кресла. Варужан уже взялся за дверную ручку.— А бороду зря обрил, снова отпускай. Я тебе и вчера хотел сказать.
— А в горсовете вы утрясли вопрос о метро? — Варужан произнес свой вопрос с подчеркнутой серьезностью.— Вы вчера были этим очень озабочены.
— Вырастешь, и у тебя забот прибавится,- ответил варпет с дипломатической уклончивостью.
Решил идти сразу в редакцию, чтобы поскорее покончить с некрологом, но ноги сами понесли его вниз, в писательский бар. Там, к его радости, не было ни души. Он заказал себе чашечку кофе, сел за столик в углу спиной к двери, чтобы не видеть входящих. До сих пор писал он что угодно, но некрологов не приходилось. Теперь вот и до некрологов дошла очередь. Интересно, кто напишет некролог, когда умрет он?
Кофе был плохо смолот, сахар забыли положить.. Он с раздражением отодвинул чашечку.
Наверно, сочиняя некролог своему ровеснику, постепенно приучаешь себя к перспективе собственной смерти. Эти сентенции вызвали
ухмылку, адресованную себе. Взгляд упал на караван верблюдов Абу-Лала-Маари, выбитый на красной туфовой стене. Верблюды показались Варужану жалкими, переутомленными. Пусть бы медленно, но шел караван вперед... Стена показалась ему некрологом каравану... Еще раз мысленной издевочкой подытожил свою метафору, пододвинул к себе чашечку кофе и выпил залпом... Ничего кофе, нормальный.
— А! Так ты здесь?..
Это был Багратуни. Поставил портфель на один стул, сам сел на второй.
— Я кофе не пью и тебе не советую.
— Я уже выпил.
— Там наверху я не хотел говорить: не берись за исторический роман. Понимаю, что взвинчен, недоволен критикой своей повести. Твоя стихия — наши дни. А статью Алемяна заново спокойно перечитай. Мне твоя повесть понравилась, я тебе говорил. Но порой враги наши замечают слабости, которые друзьям не заметны... Помнишь, у того испанца в книге посвящение: посвящаю эту книгу своим врагам, которые столь способствовали моим литературным успехам... В моей семье ты имеешь таких почитательниц своего таланта... Это мои дочки. Меня не читают, тебя читают. Заходи как-нибудь ко мне, сам убедишься. Книгу напечатать — все равно что дочку замуж выдать: ты над ней уже не властен... Тебе, знаю, многие мои книги не нравятся...
— Но я об этом никогда не писал... И потом...
— Исторический роман не твоя стихия, ты уж мне поверь.
— Успокойтесь, варпет, я пошутил.
— Да я за тебя тревожусь. Если бы сейчас не встретились, я бы позвонил.
Врам Багратуни исчез столь же молниеносно, как и появился. А у Абу-Лала-Маари никогда не было каравана. Всю жизнь он прожил в одном городе. И вообще был слепым от роду.
Браво, Варужан, а ты кое-что, оказывается, знаешь.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Ты что, не слышишь? — крикнула сверху Нуник.
Арам быстро закрыл глаза, потом медленно, будто они у него слипались, открыл — сперва один, потом второй. Если Нуник смотрит, она подумает, что брат спал.
А телефон надрывался. Это был даже не телефонный звонок, а кукареканье искусственного, заводного петуха, с помощью которого горожане хотят восстановить связи (порванные ими же самими!) с родной природой... Тьфу! Продолжающееся кукареканье в конце концов Арама разбудило. Он, собственно, уже и не спал — так, дремал на старом, продавленном и мягком диване. Ноги вытянуты к камину, в котором огонь уже не пляшет, но еще сохраняется блаженное тепло. Стоило ему протянуть руку, он поднял бы трубку, и петух тут же бы умолк. Но его разморило, комнатное тепло разлилось по жилам, и протянуть руку было столь же невообразимо, как пересечь океан.
— Ты что — без слуха и без нервов?! — кричала с лестницы Нуник, не предпринимая сама ничего, словно ей предстояло бы спуститься не с лестницы, а с Арарата.— Ты... ты...
— Великолепный дуэт,— лениво произнес Арам,— твое меццо-сопрано и мерзкий фальцет петуха.
В пепле еще жили искры, тлеющие огоньки дружески подмигивали Араму и тут же задыхались от пепельного удушья. Арам не мог оторвать глаз от искр. Он попал в зачарованный мир, откуда не хотелось возвращаться. Телефон был повседневностью, то желанной, то неприятной (впрочем, это все равно), Араму хотелось отделить от телефона эту горячую безмятежность.
А телефон все звонил.
— Может быть, междугородный? — пробормотала Нуник и вдруг, сорвавшись с места, понеслась вниз по деревянным ступенькам. А подбежав, схватила трубку с такой страстью, словно Арам вот-вот мог ее у нее вырвать.
«Бедный петух,— подумал Арам.— Подавился собственным криком»,— и снова лениво закрыл глаза.
— Кто бы ни был, я сплю,— сказал он, не открывая глаз.— Я сплю по важному делу,— добавил он и улыбнулся, лежа с закрытыми глазами; выражение «спать по важному делу» по аналогии с выражением «уйти по важному делу» придумал он сам и любил этим похвастаться.
— Да! Да! — Нуник и теперь кричала.— Говорите громче! Не слышно! — И вдруг перешла на русский: — Да, да, все правильно. Да, он дома,— и толкнула брата: — Эй, спящий красавец, тебя!—И в трубку: — Да-да, сейчас позову, он в другой комнате.
- Я же тебе сказал, что я сплю.
— По-русски говорит. Девушка.— И высунула язык: — Наверно, тоже по важному делу.
— А я сплю по-армянски... Что — русская девушка?—Арам тут же открыл глаза, сел, одурманенно глядя на искры в камине.— Спроси кто.
— Из Москвы. Меццо-сопрано.— Передразнивая: — «Будьте добры, попросите Арама Тиграновича».— Показала брату язык.— Посмотрите-ка на этого Арама Тиграновича!
— Из Москвы? — Арам поймал на лету брошенную ему сестрой трубку.— Ты уходи, уходи.
— Ухожу,— сказала она и основательно уселась напротив брата. Московское меццо-сопрано (судя по голосу, приятная девушка,решил Арам) вежливо осведомилось, в самом ли деле она говорит с ереванским архитектором Арамом Тиграновичем Ваганяном, и, получив подтверждение, сообщила, что сейчас передаст трубку молодому врачу из Стамбула Энис-бею.
— Остальное объяснит наш гость. Он сказал, что вы говорите по-английски.
Арам согласился, что по-английски объясниться сможет, но, так как имя гостя ни о чем ему не говорило, уточнил:
— Вы уверены, что вашему гостю, нужен именно я?
Девушка ответила, что уверена, если только он в самом деле Арам Тигранович Ваганян.
— Кто это? — сгорая от любопытства, спросила сестра.
— Я же тебе велел — сгинь, испарись, смени волну! — оторвав от губ трубку, почти заорал Арам.— Иди в другую комнату, сядь перед зеркалом и возьми трубку параллельного телефона!
— Очень надо,— сказала Нуник, но с места не двинулась.
А трубка уже заговорила по-английски. Человек представился и напомнил, что познакомились они два года назад в гостинице «Националы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— Как допишешь роман, покажи. Я к Киликии давно подбираюсь,— сказал Багратуни, поднимаясь в конце концов из мягкого кресла. Варужан уже взялся за дверную ручку.— А бороду зря обрил, снова отпускай. Я тебе и вчера хотел сказать.
— А в горсовете вы утрясли вопрос о метро? — Варужан произнес свой вопрос с подчеркнутой серьезностью.— Вы вчера были этим очень озабочены.
— Вырастешь, и у тебя забот прибавится,- ответил варпет с дипломатической уклончивостью.
Решил идти сразу в редакцию, чтобы поскорее покончить с некрологом, но ноги сами понесли его вниз, в писательский бар. Там, к его радости, не было ни души. Он заказал себе чашечку кофе, сел за столик в углу спиной к двери, чтобы не видеть входящих. До сих пор писал он что угодно, но некрологов не приходилось. Теперь вот и до некрологов дошла очередь. Интересно, кто напишет некролог, когда умрет он?
Кофе был плохо смолот, сахар забыли положить.. Он с раздражением отодвинул чашечку.
Наверно, сочиняя некролог своему ровеснику, постепенно приучаешь себя к перспективе собственной смерти. Эти сентенции вызвали
ухмылку, адресованную себе. Взгляд упал на караван верблюдов Абу-Лала-Маари, выбитый на красной туфовой стене. Верблюды показались Варужану жалкими, переутомленными. Пусть бы медленно, но шел караван вперед... Стена показалась ему некрологом каравану... Еще раз мысленной издевочкой подытожил свою метафору, пододвинул к себе чашечку кофе и выпил залпом... Ничего кофе, нормальный.
— А! Так ты здесь?..
Это был Багратуни. Поставил портфель на один стул, сам сел на второй.
— Я кофе не пью и тебе не советую.
— Я уже выпил.
— Там наверху я не хотел говорить: не берись за исторический роман. Понимаю, что взвинчен, недоволен критикой своей повести. Твоя стихия — наши дни. А статью Алемяна заново спокойно перечитай. Мне твоя повесть понравилась, я тебе говорил. Но порой враги наши замечают слабости, которые друзьям не заметны... Помнишь, у того испанца в книге посвящение: посвящаю эту книгу своим врагам, которые столь способствовали моим литературным успехам... В моей семье ты имеешь таких почитательниц своего таланта... Это мои дочки. Меня не читают, тебя читают. Заходи как-нибудь ко мне, сам убедишься. Книгу напечатать — все равно что дочку замуж выдать: ты над ней уже не властен... Тебе, знаю, многие мои книги не нравятся...
— Но я об этом никогда не писал... И потом...
— Исторический роман не твоя стихия, ты уж мне поверь.
— Успокойтесь, варпет, я пошутил.
— Да я за тебя тревожусь. Если бы сейчас не встретились, я бы позвонил.
Врам Багратуни исчез столь же молниеносно, как и появился. А у Абу-Лала-Маари никогда не было каравана. Всю жизнь он прожил в одном городе. И вообще был слепым от роду.
Браво, Варужан, а ты кое-что, оказывается, знаешь.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
— Ты что, не слышишь? — крикнула сверху Нуник.
Арам быстро закрыл глаза, потом медленно, будто они у него слипались, открыл — сперва один, потом второй. Если Нуник смотрит, она подумает, что брат спал.
А телефон надрывался. Это был даже не телефонный звонок, а кукареканье искусственного, заводного петуха, с помощью которого горожане хотят восстановить связи (порванные ими же самими!) с родной природой... Тьфу! Продолжающееся кукареканье в конце концов Арама разбудило. Он, собственно, уже и не спал — так, дремал на старом, продавленном и мягком диване. Ноги вытянуты к камину, в котором огонь уже не пляшет, но еще сохраняется блаженное тепло. Стоило ему протянуть руку, он поднял бы трубку, и петух тут же бы умолк. Но его разморило, комнатное тепло разлилось по жилам, и протянуть руку было столь же невообразимо, как пересечь океан.
— Ты что — без слуха и без нервов?! — кричала с лестницы Нуник, не предпринимая сама ничего, словно ей предстояло бы спуститься не с лестницы, а с Арарата.— Ты... ты...
— Великолепный дуэт,— лениво произнес Арам,— твое меццо-сопрано и мерзкий фальцет петуха.
В пепле еще жили искры, тлеющие огоньки дружески подмигивали Араму и тут же задыхались от пепельного удушья. Арам не мог оторвать глаз от искр. Он попал в зачарованный мир, откуда не хотелось возвращаться. Телефон был повседневностью, то желанной, то неприятной (впрочем, это все равно), Араму хотелось отделить от телефона эту горячую безмятежность.
А телефон все звонил.
— Может быть, междугородный? — пробормотала Нуник и вдруг, сорвавшись с места, понеслась вниз по деревянным ступенькам. А подбежав, схватила трубку с такой страстью, словно Арам вот-вот мог ее у нее вырвать.
«Бедный петух,— подумал Арам.— Подавился собственным криком»,— и снова лениво закрыл глаза.
— Кто бы ни был, я сплю,— сказал он, не открывая глаз.— Я сплю по важному делу,— добавил он и улыбнулся, лежа с закрытыми глазами; выражение «спать по важному делу» по аналогии с выражением «уйти по важному делу» придумал он сам и любил этим похвастаться.
— Да! Да! — Нуник и теперь кричала.— Говорите громче! Не слышно! — И вдруг перешла на русский: — Да, да, все правильно. Да, он дома,— и толкнула брата: — Эй, спящий красавец, тебя!—И в трубку: — Да-да, сейчас позову, он в другой комнате.
- Я же тебе сказал, что я сплю.
— По-русски говорит. Девушка.— И высунула язык: — Наверно, тоже по важному делу.
— А я сплю по-армянски... Что — русская девушка?—Арам тут же открыл глаза, сел, одурманенно глядя на искры в камине.— Спроси кто.
— Из Москвы. Меццо-сопрано.— Передразнивая: — «Будьте добры, попросите Арама Тиграновича».— Показала брату язык.— Посмотрите-ка на этого Арама Тиграновича!
— Из Москвы? — Арам поймал на лету брошенную ему сестрой трубку.— Ты уходи, уходи.
— Ухожу,— сказала она и основательно уселась напротив брата. Московское меццо-сопрано (судя по голосу, приятная девушка,решил Арам) вежливо осведомилось, в самом ли деле она говорит с ереванским архитектором Арамом Тиграновичем Ваганяном, и, получив подтверждение, сообщила, что сейчас передаст трубку молодому врачу из Стамбула Энис-бею.
— Остальное объяснит наш гость. Он сказал, что вы говорите по-английски.
Арам согласился, что по-английски объясниться сможет, но, так как имя гостя ни о чем ему не говорило, уточнил:
— Вы уверены, что вашему гостю, нужен именно я?
Девушка ответила, что уверена, если только он в самом деле Арам Тигранович Ваганян.
— Кто это? — сгорая от любопытства, спросила сестра.
— Я же тебе велел — сгинь, испарись, смени волну! — оторвав от губ трубку, почти заорал Арам.— Иди в другую комнату, сядь перед зеркалом и возьми трубку параллельного телефона!
— Очень надо,— сказала Нуник, но с места не двинулась.
А трубка уже заговорила по-английски. Человек представился и напомнил, что познакомились они два года назад в гостинице «Националы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149