Космос определяется божествами сверху и демонами внизу и завершается
человеком. Все отдельное и все единичное зависит от этого космоса и
определяется его общей жизнью. Поэтому космос, сам будучи произведением
искусства (как и природа одновременно), понимается эпически, и всякая
зависимость от него всего отдельного и индивидуального есть зависимость
эпическая.
Нетрудно заметить, что здесь, в сфере искусства, как его сознает Гомер,
мы находим лишь повторение того, что уже было раскрыто выше, при анализе
отношения Гомера к природе. А именно, здесь мы находим, прежде всего,
выделение из жизненного процесса и выставление на первый план чисто
пластических сторон, и, самое главное, пластика эта является здесь не просто
содержанием искусства или его формой (скульптура, как мы знаем, представлена
у Гомера как раз меньше всего), но является всецело его определяющим, почему
искусство неотличимо здесь от ремесла. Правда, в мусических искусствах Гомер
как будто больше ощущает разницу между художественным и ремесленным подходом
к жизни, но это только видимость, потому что воспевание богов и героев
призвано удовлетворять религиозным или национальным патриотическим чувствам,
а чувства эти - вполне "корыстны" (правда, в самом широком смысле этого
слова).
Нетрудно увидеть в гомеровском отношении к искусству и тот мифологизм,
который часто постулируется как основная особенность гомеровского стиля и
мировоззрения. Гомеровский космос полон всякого рода божественных и
демонических сил, и самое искусство в основе есть одна из функций все тех же
богов (Аполлон, Гефест, Афина Паллада, музы). Боги не только являются
космическими принципами, лежащими в основе космического целого, т.е. космоса
как произведения искусства, но таковыми являются они и для человеческого
творчества. Аполлон и музы вдохновляют певцов; и в творчестве гомеровского
певца главную роль играет не сам певец, а именно боги, т.е. прежде всего
Аполлон и музы. Это - эпический, т.е. вполне внеличный стиль, ставший таким
же, эпическим и внеличным мировоззрением. Мифология здесь уже далеко вышла
за пределы древней и буквально понимаемой мифологии и вполне отождествилась
с искусством и поэзией, что уже само по себе указывается на поздний характер
соответствующих элементов гомеровского эпоса.
5. Материалы о красоте вообще
Что такое, с точки зрения Гомера, не частично прекрасное, не красивая
женщина, не вооружение героя, не рукомойник и похлебка из меда, лука и
ячневой крупы, а красота вообще, сущность, принцип, самое понятие
прекрасного.
По Гомеру, это есть боги. Каждый бог есть все, универсальное бытие, но
данное особенно, частным образом, т.е. такая бесконечность знания, силы и
жизни, которая дана индивидуально. Вот гомеровский ответ на основной вопрос
эпической эстетики.
Однако если бы мы остановились на этом, то это скорее было бы ответом на
вопрос об эстетической предметности, чем на вопрос об эстетической сущности,
и тут в ясной форме совсем не ставился бы вопрос о стиле. Поэтому необходимо
этот ответ связать с особенностями эпического стиля; поискать в поэзии
Гомера такие образы богов, которые бы служили и мифической формой принципа
прекрасного и выражали бы необходимый здесь стилевой принцип эпического
примата общего над индивидуальным.
Одиссей после того, как был выкинут на берег, оказался весь в грязи и
тине. Навсикая дает ему омыться, натереться и одеться. И из жалкого грязного
бродяги Одиссей сразу превращается в красавца божественной неотразимости. А
главное (Од. VI 229 - 237):
Сделал дочь эгиоха Зевеса, Паллада Афина,
Выше его и полнее на вид, с головы же спустила
Кудри густые, цветам гиацинта подобные видом.
Как серебро позолотой блестящею кроет искусный
Мастер, который обучен Гефестом и девой Афиной
Всякому роду искусств и прелестные делает вещи, -
Прелестью так и Афина всего Одиссея покрыла.
В сторону он отошел и сел на песок, перед морем,
Весь Красотою светясь.
Следовательно, богиня облекла Одиссея красотою, как бы окутала его нежной
аурой, обволокла каким-то сиянием. Красота мыслится как некое легкое
воздушное сияние, которым можно окутать, облечь предметы. Аналогичные стихи
повторены и Од. VIII 18 - 22 и в ХХIII 156 - 159 и в ХХIV 367 - 369:
Ставши близ пастыря войска, его увеличила ростом,
В члены влила полноту и на вид его сделала крепче.
Вспомним еще, как Афина преображала Пенелопу, накануне встречи ее с
супругом (Од. ХVIII 187 - 197):
Мысль другая меж тем пришла совоокой Афине.
Сладкий сон излила на веки она Пенелопы,
Все ее члены расслабли, склонилась она и заснула
Там же на кресле. Тогда излила на царицу богиня
Божеских много даров, чтоб пришли в изумленье ахейцы.
Сделала прежде всего лицо ей прекрасным, помазав
Той амвросийною мазью какою себе Афродита
Мажет лицо, в хоровод прелестный харит отправляясь.
Сделала выше ее и полнее на вид, все же тело
Стало белей у нее полированной кости слоновой.
Все это сделавши так, богиня богинь удалилась.
Это облечение, обволакивание красотой - внешнее. А есть еще и внутреннее
облечение. Это, прежде всего, общеизвестное вдохновение гомеровских певцов и
самого Гомера. Обращение к Музе, ставшее в Европе пошлостью, имело в
гомеровскую эпоху весьма сложное содержание. Музы вкладывают в поэтов
вдохновение так же, как боги облекают героев внешней красотой лица и стана.
В Ил. II 485 - 493 поэт перед исчислением всего ахейского и троянского
воинства обращается к Музам, которые все знают на свете, помочь ему и
привести на память все ахейские корабли. В Од. VIII 480 сл. читаем о певцах:
"Ведь пенью певцов обучила Муза сама и племя певцов она любит сердечно". И
когда начинает петь Демодок, говорится (73): "Муза внушила певцу пропеть им
сказанья". Ибо (44 сл.): "бог дал ему сердце нам песней радовать, как бы о
чем ему петь ни велело желанье". Другой певец, уже в доме Одиссея,
веселивший в его отсутствие женихов, просит помилования, аргументируя (ХХII
347 - 349): "Я самоучка, само божество насадило мне в сердце всякие песни. И
кажется мне, что готов я, как богу, песни петь для тебя. Не режь же мне
горла, помилуй". Богам тоже не менее, чем самим людям, приятно слушать
прекрасные песни. В Ил. I 472 - 474:
Пеньем весь день ублажали ахейские юноши бога.
В честь Аполлона пэан прекрасный они распевали,
Славя его, Дальновержца. И он веселился, внимая.
А уж о людях и говорить нечего (Од. ХVII 385 сл.). Певцы даруют "песнями
радость" и "для смертных желанны везде на земле беспредельной".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
человеком. Все отдельное и все единичное зависит от этого космоса и
определяется его общей жизнью. Поэтому космос, сам будучи произведением
искусства (как и природа одновременно), понимается эпически, и всякая
зависимость от него всего отдельного и индивидуального есть зависимость
эпическая.
Нетрудно заметить, что здесь, в сфере искусства, как его сознает Гомер,
мы находим лишь повторение того, что уже было раскрыто выше, при анализе
отношения Гомера к природе. А именно, здесь мы находим, прежде всего,
выделение из жизненного процесса и выставление на первый план чисто
пластических сторон, и, самое главное, пластика эта является здесь не просто
содержанием искусства или его формой (скульптура, как мы знаем, представлена
у Гомера как раз меньше всего), но является всецело его определяющим, почему
искусство неотличимо здесь от ремесла. Правда, в мусических искусствах Гомер
как будто больше ощущает разницу между художественным и ремесленным подходом
к жизни, но это только видимость, потому что воспевание богов и героев
призвано удовлетворять религиозным или национальным патриотическим чувствам,
а чувства эти - вполне "корыстны" (правда, в самом широком смысле этого
слова).
Нетрудно увидеть в гомеровском отношении к искусству и тот мифологизм,
который часто постулируется как основная особенность гомеровского стиля и
мировоззрения. Гомеровский космос полон всякого рода божественных и
демонических сил, и самое искусство в основе есть одна из функций все тех же
богов (Аполлон, Гефест, Афина Паллада, музы). Боги не только являются
космическими принципами, лежащими в основе космического целого, т.е. космоса
как произведения искусства, но таковыми являются они и для человеческого
творчества. Аполлон и музы вдохновляют певцов; и в творчестве гомеровского
певца главную роль играет не сам певец, а именно боги, т.е. прежде всего
Аполлон и музы. Это - эпический, т.е. вполне внеличный стиль, ставший таким
же, эпическим и внеличным мировоззрением. Мифология здесь уже далеко вышла
за пределы древней и буквально понимаемой мифологии и вполне отождествилась
с искусством и поэзией, что уже само по себе указывается на поздний характер
соответствующих элементов гомеровского эпоса.
5. Материалы о красоте вообще
Что такое, с точки зрения Гомера, не частично прекрасное, не красивая
женщина, не вооружение героя, не рукомойник и похлебка из меда, лука и
ячневой крупы, а красота вообще, сущность, принцип, самое понятие
прекрасного.
По Гомеру, это есть боги. Каждый бог есть все, универсальное бытие, но
данное особенно, частным образом, т.е. такая бесконечность знания, силы и
жизни, которая дана индивидуально. Вот гомеровский ответ на основной вопрос
эпической эстетики.
Однако если бы мы остановились на этом, то это скорее было бы ответом на
вопрос об эстетической предметности, чем на вопрос об эстетической сущности,
и тут в ясной форме совсем не ставился бы вопрос о стиле. Поэтому необходимо
этот ответ связать с особенностями эпического стиля; поискать в поэзии
Гомера такие образы богов, которые бы служили и мифической формой принципа
прекрасного и выражали бы необходимый здесь стилевой принцип эпического
примата общего над индивидуальным.
Одиссей после того, как был выкинут на берег, оказался весь в грязи и
тине. Навсикая дает ему омыться, натереться и одеться. И из жалкого грязного
бродяги Одиссей сразу превращается в красавца божественной неотразимости. А
главное (Од. VI 229 - 237):
Сделал дочь эгиоха Зевеса, Паллада Афина,
Выше его и полнее на вид, с головы же спустила
Кудри густые, цветам гиацинта подобные видом.
Как серебро позолотой блестящею кроет искусный
Мастер, который обучен Гефестом и девой Афиной
Всякому роду искусств и прелестные делает вещи, -
Прелестью так и Афина всего Одиссея покрыла.
В сторону он отошел и сел на песок, перед морем,
Весь Красотою светясь.
Следовательно, богиня облекла Одиссея красотою, как бы окутала его нежной
аурой, обволокла каким-то сиянием. Красота мыслится как некое легкое
воздушное сияние, которым можно окутать, облечь предметы. Аналогичные стихи
повторены и Од. VIII 18 - 22 и в ХХIII 156 - 159 и в ХХIV 367 - 369:
Ставши близ пастыря войска, его увеличила ростом,
В члены влила полноту и на вид его сделала крепче.
Вспомним еще, как Афина преображала Пенелопу, накануне встречи ее с
супругом (Од. ХVIII 187 - 197):
Мысль другая меж тем пришла совоокой Афине.
Сладкий сон излила на веки она Пенелопы,
Все ее члены расслабли, склонилась она и заснула
Там же на кресле. Тогда излила на царицу богиня
Божеских много даров, чтоб пришли в изумленье ахейцы.
Сделала прежде всего лицо ей прекрасным, помазав
Той амвросийною мазью какою себе Афродита
Мажет лицо, в хоровод прелестный харит отправляясь.
Сделала выше ее и полнее на вид, все же тело
Стало белей у нее полированной кости слоновой.
Все это сделавши так, богиня богинь удалилась.
Это облечение, обволакивание красотой - внешнее. А есть еще и внутреннее
облечение. Это, прежде всего, общеизвестное вдохновение гомеровских певцов и
самого Гомера. Обращение к Музе, ставшее в Европе пошлостью, имело в
гомеровскую эпоху весьма сложное содержание. Музы вкладывают в поэтов
вдохновение так же, как боги облекают героев внешней красотой лица и стана.
В Ил. II 485 - 493 поэт перед исчислением всего ахейского и троянского
воинства обращается к Музам, которые все знают на свете, помочь ему и
привести на память все ахейские корабли. В Од. VIII 480 сл. читаем о певцах:
"Ведь пенью певцов обучила Муза сама и племя певцов она любит сердечно". И
когда начинает петь Демодок, говорится (73): "Муза внушила певцу пропеть им
сказанья". Ибо (44 сл.): "бог дал ему сердце нам песней радовать, как бы о
чем ему петь ни велело желанье". Другой певец, уже в доме Одиссея,
веселивший в его отсутствие женихов, просит помилования, аргументируя (ХХII
347 - 349): "Я самоучка, само божество насадило мне в сердце всякие песни. И
кажется мне, что готов я, как богу, песни петь для тебя. Не режь же мне
горла, помилуй". Богам тоже не менее, чем самим людям, приятно слушать
прекрасные песни. В Ил. I 472 - 474:
Пеньем весь день ублажали ахейские юноши бога.
В честь Аполлона пэан прекрасный они распевали,
Славя его, Дальновержца. И он веселился, внимая.
А уж о людях и говорить нечего (Од. ХVII 385 сл.). Певцы даруют "песнями
радость" и "для смертных желанны везде на земле беспредельной".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210