С
другой стороны, физическая стихия, будучи чем-то слепым, в результате своей
абсолютизации превращалась в слепую судьбу.
Так и в античности это замечательное явление эстетики и философии: в
основе всего космоса огонь есть логос космоса, а логос космоса есть гармония
и вечная периодика противоречий или противоположностей; а все вместе - и
космос, и огонь, и логос, и гармония - есть судьба, необходимость. Все это
надо иметь в виду, если мы хотим подвести учение Гераклита под какую-нибудь
отвлеченную категорию. Такой отвлеченной категорией у Гераклита обычно
выставляют вечную текучесть и изменчивость вещей, вечное их становление. Что
Гераклит глубоко чувствует стихию непрерывного становления, против этого
возражать нельзя. Но все предыдущее изложение показывает, что философии и
эстетике Гераклита свойственна не только категория становления, но и
категория устойчивого бытия и определенной качественности вещей, никогда не
погибающей, несмотря ни на какое становление, т.е. несмотря ни на какое
возникновение и уничтожение вещей. Поэтому если уже обязательно искать
какую-нибудь отвлеченную категорию, то лучше будет говорить об
общематериальном континууме, т.е. такой космической непрерывности, в которой
отдельные вещи вечно сохраняются или вечно возникают. Но это вечное
превращение одних вещей в другие одновременно с их сохранением насыщено у
Гераклита такими глубокими и оригинальными образами, которые уже трудно
свести к какой-нибудь отвлеченной категории, и без учета этих образов
Гераклит легко превращается в одну из многочисленных гегелевских
историко-философских категорий и общую ступень отвлеченного мышления, не
представленную в чистом виде ни в античной, ни в какой-либо другой философии
и эстетике.
В досократике не было философии более глубокой и яркой, чем философия
Гераклита, и, вероятно, никто больше Гераклита не понимал трагической и
величественной красоты периодически вспыхивающего космоса. Не понимал
Гераклит только одного (и тут мы имеем над ним большое преимущество). Он не
понимал, какая внутренняя сила заставила его, как и всех досократиков,
критиковать антропоморфичность мифа и какие таинственные причины делали для
него понятной вытекающую отсюда весьма странную космологию, в которой огонь
был живой и разумный, а божественно-мировой логос - огненным. Гераклит не
понимал, что его космологическая эстетика была социально обоснована и была
определенным историческим императивом, властным отражением в его сознании
тех социальных судеб Греции, которые привели к примату свободной личности
над родом и тем самым к примату научной философии над мифологией, т.е. к
критике "мифоса" с точки зрения логоса, к построению нового значения - уже с
точки зрения абстрактно-всеобщих принципов.
3. Итог эстетической картины мира
Подведем итог. Диалектическое становление, которому учит Гераклит,
во-первых, мыслится им в пределах вполне чувственного и вполне материального
космоса и в основном состоит из круговорота вещественных стихий: огня,
воздуха, воды и земли. Во-вторых, - это диалектическое становление настолько
неразрывно связано с материальными стихиями, что Гераклит даже не испытывает
нужды пользоваться терминологией, которая относилась бы специально к
логическим категориям. Диалектическая картина получается у него почти
исключительно в результате образно-описательных и поэтических изображений.
Наконец, диалектика Гераклита содержит в себе определенного рода
художественный стиль, который не так легко проанализировать, но который
весьма ярко запечатлевается у всякого внимательного читателя дошедших до нас
фрагментов философа.
Это вечное становление, вечная борьба и "война" противоположностей, где
все хаотическое и бесформенное, все бурное и буйное узаконено в качестве
бесцельной и блаженной игры стихийно-материального абсолюта с самим собою, -
все это предстает у Гераклита величественной и трагической картиной
мироздания и даже своего рода скорбной, но в то же время беспечальной и
наивной эстетикой. "Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки:
царство [над миром] принадлежит ребенку" (В52). "Расходящееся сходится, и из
различных [тонов] образуется прекраснейшая гармония и все возникает через
борьбу" (В8). "...Расходящееся согласуется с собой: [оно есть]
возвращающаяся [к себе] гармония подобно тому, что [наблюдается у лука и
лиры] (В51). Поэтому для Гераклита мир - не куча сора, рассыпанного как
попало. Философ говорит о "прекраснейшем строе мира" (В124), и для него во
всех живых существах есть "нечто естественное и прекрасное" (А9). "Скрытая
гармония сильнее явной" (В54). И Гераклит не остановился даже перед одним
страшным каламбуром, одинаково диалектическим, материалистическим и
эстетическим по своей трагической наивности: "Луку имя - жизнь, а дело его -
смерть" (В48). Здесь Гераклит имеет в виду то, что греческое слово "биос" с
ударением на первом слоге значит "жизнь", а с ударением на последнем слоге
значит "лук" в смысле орудия стрельбы и смерти. Подлинным трагизмом овеяно
следующее сообщение о Гераклите: "Называет же он его [огонь] недостатком и
избытком. Недостаток есть, по учению его, образование мира, мировой же пожар
- избыток" (В65). Другими словами, мир появляется только тогда, когда
первоогонь начинает испытывать ущерб, изнуряется и истощается, так что мир
есть детище нужды и вечной неудовлетворенности; когда же мир гибнет в
мировом пожаре, то первоогонь насыщается, восстанавливается и возвращается к
своей полной и бесконечной силе. Это величественно и красиво. И это -
мировая трагедия.
Эта философия общего становления совершенно не романтична. Наоборот, она
очень классична, так как уход в бесконечные дали, который сулит всякое
становление, ограничен здесь чувственно-ощутимой, зримой и даже, можно
сказать, осязаемой (в смысле круговорота вещества) пластикой
материально-чувственного и притом конечного и даже ритмически пульсирующего
космоса.
Таким образом, историческая специфика диалектики Гераклита сводится,
вообще говоря, к античному материализму периода греческой классической
натурфилософии, а говоря конкретнее, - к некоторого рода космологической
эстетике, в которой бесцельный трагизм вечных рождений и исчезновений, вся
эта безрадостная и безгорестная игра вечности с самой собой замечательным
образом сочеталась с беспечальной и наивной бодростью философского
самочувствия, с каким-то никогда не убывающим и торжественно-спокойным
жизнеутверждением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
другой стороны, физическая стихия, будучи чем-то слепым, в результате своей
абсолютизации превращалась в слепую судьбу.
Так и в античности это замечательное явление эстетики и философии: в
основе всего космоса огонь есть логос космоса, а логос космоса есть гармония
и вечная периодика противоречий или противоположностей; а все вместе - и
космос, и огонь, и логос, и гармония - есть судьба, необходимость. Все это
надо иметь в виду, если мы хотим подвести учение Гераклита под какую-нибудь
отвлеченную категорию. Такой отвлеченной категорией у Гераклита обычно
выставляют вечную текучесть и изменчивость вещей, вечное их становление. Что
Гераклит глубоко чувствует стихию непрерывного становления, против этого
возражать нельзя. Но все предыдущее изложение показывает, что философии и
эстетике Гераклита свойственна не только категория становления, но и
категория устойчивого бытия и определенной качественности вещей, никогда не
погибающей, несмотря ни на какое становление, т.е. несмотря ни на какое
возникновение и уничтожение вещей. Поэтому если уже обязательно искать
какую-нибудь отвлеченную категорию, то лучше будет говорить об
общематериальном континууме, т.е. такой космической непрерывности, в которой
отдельные вещи вечно сохраняются или вечно возникают. Но это вечное
превращение одних вещей в другие одновременно с их сохранением насыщено у
Гераклита такими глубокими и оригинальными образами, которые уже трудно
свести к какой-нибудь отвлеченной категории, и без учета этих образов
Гераклит легко превращается в одну из многочисленных гегелевских
историко-философских категорий и общую ступень отвлеченного мышления, не
представленную в чистом виде ни в античной, ни в какой-либо другой философии
и эстетике.
В досократике не было философии более глубокой и яркой, чем философия
Гераклита, и, вероятно, никто больше Гераклита не понимал трагической и
величественной красоты периодически вспыхивающего космоса. Не понимал
Гераклит только одного (и тут мы имеем над ним большое преимущество). Он не
понимал, какая внутренняя сила заставила его, как и всех досократиков,
критиковать антропоморфичность мифа и какие таинственные причины делали для
него понятной вытекающую отсюда весьма странную космологию, в которой огонь
был живой и разумный, а божественно-мировой логос - огненным. Гераклит не
понимал, что его космологическая эстетика была социально обоснована и была
определенным историческим императивом, властным отражением в его сознании
тех социальных судеб Греции, которые привели к примату свободной личности
над родом и тем самым к примату научной философии над мифологией, т.е. к
критике "мифоса" с точки зрения логоса, к построению нового значения - уже с
точки зрения абстрактно-всеобщих принципов.
3. Итог эстетической картины мира
Подведем итог. Диалектическое становление, которому учит Гераклит,
во-первых, мыслится им в пределах вполне чувственного и вполне материального
космоса и в основном состоит из круговорота вещественных стихий: огня,
воздуха, воды и земли. Во-вторых, - это диалектическое становление настолько
неразрывно связано с материальными стихиями, что Гераклит даже не испытывает
нужды пользоваться терминологией, которая относилась бы специально к
логическим категориям. Диалектическая картина получается у него почти
исключительно в результате образно-описательных и поэтических изображений.
Наконец, диалектика Гераклита содержит в себе определенного рода
художественный стиль, который не так легко проанализировать, но который
весьма ярко запечатлевается у всякого внимательного читателя дошедших до нас
фрагментов философа.
Это вечное становление, вечная борьба и "война" противоположностей, где
все хаотическое и бесформенное, все бурное и буйное узаконено в качестве
бесцельной и блаженной игры стихийно-материального абсолюта с самим собою, -
все это предстает у Гераклита величественной и трагической картиной
мироздания и даже своего рода скорбной, но в то же время беспечальной и
наивной эстетикой. "Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки:
царство [над миром] принадлежит ребенку" (В52). "Расходящееся сходится, и из
различных [тонов] образуется прекраснейшая гармония и все возникает через
борьбу" (В8). "...Расходящееся согласуется с собой: [оно есть]
возвращающаяся [к себе] гармония подобно тому, что [наблюдается у лука и
лиры] (В51). Поэтому для Гераклита мир - не куча сора, рассыпанного как
попало. Философ говорит о "прекраснейшем строе мира" (В124), и для него во
всех живых существах есть "нечто естественное и прекрасное" (А9). "Скрытая
гармония сильнее явной" (В54). И Гераклит не остановился даже перед одним
страшным каламбуром, одинаково диалектическим, материалистическим и
эстетическим по своей трагической наивности: "Луку имя - жизнь, а дело его -
смерть" (В48). Здесь Гераклит имеет в виду то, что греческое слово "биос" с
ударением на первом слоге значит "жизнь", а с ударением на последнем слоге
значит "лук" в смысле орудия стрельбы и смерти. Подлинным трагизмом овеяно
следующее сообщение о Гераклите: "Называет же он его [огонь] недостатком и
избытком. Недостаток есть, по учению его, образование мира, мировой же пожар
- избыток" (В65). Другими словами, мир появляется только тогда, когда
первоогонь начинает испытывать ущерб, изнуряется и истощается, так что мир
есть детище нужды и вечной неудовлетворенности; когда же мир гибнет в
мировом пожаре, то первоогонь насыщается, восстанавливается и возвращается к
своей полной и бесконечной силе. Это величественно и красиво. И это -
мировая трагедия.
Эта философия общего становления совершенно не романтична. Наоборот, она
очень классична, так как уход в бесконечные дали, который сулит всякое
становление, ограничен здесь чувственно-ощутимой, зримой и даже, можно
сказать, осязаемой (в смысле круговорота вещества) пластикой
материально-чувственного и притом конечного и даже ритмически пульсирующего
космоса.
Таким образом, историческая специфика диалектики Гераклита сводится,
вообще говоря, к античному материализму периода греческой классической
натурфилософии, а говоря конкретнее, - к некоторого рода космологической
эстетике, в которой бесцельный трагизм вечных рождений и исчезновений, вся
эта безрадостная и безгорестная игра вечности с самой собой замечательным
образом сочеталась с беспечальной и наивной бодростью философского
самочувствия, с каким-то никогда не убывающим и торжественно-спокойным
жизнеутверждением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210