Так, собственно говоря, и должны были
бы рассуждать те, кто гоняется за позитивными фактами. Наш вывод, однако,
противоположный.
7) Вернемся к вопросу о "точности". Из вышеизложенного ясно, что наше
представление об античном рабстве не так-то просто обосновать фактами, если
эти факты понимать позитивистски. И если мы все же считаем рабство основной
формацией античного общества, и если это наше убеждение базируется на фактах
и на точности наших научных методов, то, очевидно, это совсем другие факты и
совсем другая точность. Эти факты и эта точность, очевидно, не избегают ни
интуиций, ни дедукции, ибо здесь снимается самая противоположность
интуитивного и дискурсивного, самая противоположность дедуктивного и
индуктивного. Это все абстрактно-метафизические противоположности и
односторонности. В данном случае факты почерпываются не из произвольного
оперирования с фантастическими домыслами, а из ясного и точного рассмотрения
античной культуры в целом, в ее всеобщей связи с античной жизнью. О рабстве
говорит вся классическая мифология, хотя там и нет рабов, а есть только боги
и герои. Такая природная мифология, такие телесные боги, такое вещественное
представление о социальной жизни могли быть только там, где нет опыта живой
и свободной личности и где царствует или будет царствовать рабство. О
рабстве говорит вся античная поэзия, и притом именно такая, где нет даже и
упоминания о рабах; о том же говорят многочисленные образы, овеянные духом
слепой судьбы и не дающие внутренней логики жизни, а статуарно замещающие ее
в виде некоего физического и психического жеста, цель которого - лишь
констатировать предопределенное. Все эти образы Эдипов, Антигон и Филоктетов
говорят и вопиют нам о вскормившей их рабовладельческой почве. О рабстве
кричит вся античная скульптура, потому что все эти знаменитые мраморные и
бронзовые Аполлоны, Афродиты и Гермесы есть идеализация и абсолютизация
телесной стихии, а она, взятая в чистом виде и обожествленная, - есть
господство слепых сил, "случайность" и внеразумный хаос, т.е. для каждой
отдельной личности и для всех их вместе - безвыходное рабство.
Пластика и рабство сливаются для нас в одно неразрывное целое, как форма
и материал сливаются в одну определенную и единственную вещь. Рабство было
той материальной базой, которая оформлялась в пластику греческого
государства, в статуарность Эдипов и Антигон, в божественно прекрасные тела
Афродит и Аполлонов. Рабство, это материал для античной социальной статуи,
ее мрамор и бронза. Тайную связь пластики с рабством хорошо подметил
гениальный Демокрит, выразивший это простейшими словами (В 270): "Пользуйся
слугами как членами твоего тела, одними для одной, другими - для другой
услуги". Именно, слуги, рабы в античности являются "телом" цельного
социального существа, "душой" которого являются "свободные".
Рабовладельческое общество есть социально выраженная пластика, равно как
и античная пластика была только художественным воплощением рабства,
отражением в мраморе и бронзе античных рабовладельческих отношений (хотя
сами эти отношения вовсе не были сюжетом пластики и получали в ней такое
обобщение, которое меняло их до полной неузнаваемости).
Таким образом, если мы пожелаем подлинной точности, то придется
расстаться со старым позитивистским представлением об античном рабстве;
придется объединить рабство как базис с пластикой - его основной надстройкой
и формой - и искать в этом одно цельное историческое знание об античности,
которое, наконец, не противопоставляет метафизически материю и форму в целом
и живом историческом явлении, не противопоставляет слепой материал и его
разумные законы, но берет явление так, как оно есть в его цельной и
неповторимой исторической индивидуальности.
8) В этом смысле целесообразно обратить внимание на очень важную статью
С.Л.Утченко "Проблема кризиса полиса в античной идеологии" ("Из истории
социально-политических идей". Сборник статей к 75-летию акад. В.Л.Волгина,
М., 1955, стр. 49 - 58). Здесь дается весьма четкое представление о
классическом полисе, основанном не только на юридических отношениях, но и на
специфике античной собственности. При этом, на основании известного суждения
Маркса ("Капитал", I, стр. 341, прим. 24) о мелком крестьянском хозяйстве и
независимом ремесленном производстве как об основе классического общества в
наиболее цветущую пору его существования, С.Л.Утченко делает правильный
вывод о том, что прогресс рабовладения мог приводить классический полис
только к кризису. Отсюда ясно, что рабовладение периода классики могло быть
только весьма умеренным и не рассчитанным на эксплуатацию больших
территорий. Весьма важно и то обстоятельство, что в своем полисе древние
находили общность людей, объединенных глубокими политико-экономическими и
общекультурными интересами. Рабовладение, таким образом, должно обязательно
рассматриваться не изолированно, а в контексте всей общекультурной жизни
древних.
Итак, задача заключается в том, чтобы понять рабовладельческую формацию с
ее пластическими надстройками как органическое целое. Только при таком
подходе и можно "расплавить" ту неподвижную, вневременную и метафизическую
глыбу, в виде которой часто представляют античную рабовладельческую
формацию. Ее цельность, ее единство, ее безусловную существенность для всего
античного мира следует совмещать с ее постоянной изменчивостью, а также с
чрезвычайно сложной и разнообразной взаимозависимостью ее с надстройками,
взаимозависимостью, доходящей до тончайших форм и почти до полной
условности. Пример такой взаимозависимости - античная пластика, которую
породивший ее социально-исторический базис определяет не грубо в ее
непосредственном содержании, а лишь в смысле общего метода конструирования
художественного предмета, так что при социально-исторической обусловленности
каждого ее момента она все же сохраняет самостоятельную имманентную
закономерность в своем историческом развитии. 4. Характер античной эстетики
1. Сущность прекрасного
Итак, представим себе, что в бытии и в жизни самое главное не личность и
не общество, как думаем мы теперь, не история и не человек, и даже не
природа, а именно тело, живое и здоровое, красивое человеческое тело.
а)
Но если в основе всего лежит живое человеческое тело, оно и есть
единственный идеал для всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
бы рассуждать те, кто гоняется за позитивными фактами. Наш вывод, однако,
противоположный.
7) Вернемся к вопросу о "точности". Из вышеизложенного ясно, что наше
представление об античном рабстве не так-то просто обосновать фактами, если
эти факты понимать позитивистски. И если мы все же считаем рабство основной
формацией античного общества, и если это наше убеждение базируется на фактах
и на точности наших научных методов, то, очевидно, это совсем другие факты и
совсем другая точность. Эти факты и эта точность, очевидно, не избегают ни
интуиций, ни дедукции, ибо здесь снимается самая противоположность
интуитивного и дискурсивного, самая противоположность дедуктивного и
индуктивного. Это все абстрактно-метафизические противоположности и
односторонности. В данном случае факты почерпываются не из произвольного
оперирования с фантастическими домыслами, а из ясного и точного рассмотрения
античной культуры в целом, в ее всеобщей связи с античной жизнью. О рабстве
говорит вся классическая мифология, хотя там и нет рабов, а есть только боги
и герои. Такая природная мифология, такие телесные боги, такое вещественное
представление о социальной жизни могли быть только там, где нет опыта живой
и свободной личности и где царствует или будет царствовать рабство. О
рабстве говорит вся античная поэзия, и притом именно такая, где нет даже и
упоминания о рабах; о том же говорят многочисленные образы, овеянные духом
слепой судьбы и не дающие внутренней логики жизни, а статуарно замещающие ее
в виде некоего физического и психического жеста, цель которого - лишь
констатировать предопределенное. Все эти образы Эдипов, Антигон и Филоктетов
говорят и вопиют нам о вскормившей их рабовладельческой почве. О рабстве
кричит вся античная скульптура, потому что все эти знаменитые мраморные и
бронзовые Аполлоны, Афродиты и Гермесы есть идеализация и абсолютизация
телесной стихии, а она, взятая в чистом виде и обожествленная, - есть
господство слепых сил, "случайность" и внеразумный хаос, т.е. для каждой
отдельной личности и для всех их вместе - безвыходное рабство.
Пластика и рабство сливаются для нас в одно неразрывное целое, как форма
и материал сливаются в одну определенную и единственную вещь. Рабство было
той материальной базой, которая оформлялась в пластику греческого
государства, в статуарность Эдипов и Антигон, в божественно прекрасные тела
Афродит и Аполлонов. Рабство, это материал для античной социальной статуи,
ее мрамор и бронза. Тайную связь пластики с рабством хорошо подметил
гениальный Демокрит, выразивший это простейшими словами (В 270): "Пользуйся
слугами как членами твоего тела, одними для одной, другими - для другой
услуги". Именно, слуги, рабы в античности являются "телом" цельного
социального существа, "душой" которого являются "свободные".
Рабовладельческое общество есть социально выраженная пластика, равно как
и античная пластика была только художественным воплощением рабства,
отражением в мраморе и бронзе античных рабовладельческих отношений (хотя
сами эти отношения вовсе не были сюжетом пластики и получали в ней такое
обобщение, которое меняло их до полной неузнаваемости).
Таким образом, если мы пожелаем подлинной точности, то придется
расстаться со старым позитивистским представлением об античном рабстве;
придется объединить рабство как базис с пластикой - его основной надстройкой
и формой - и искать в этом одно цельное историческое знание об античности,
которое, наконец, не противопоставляет метафизически материю и форму в целом
и живом историческом явлении, не противопоставляет слепой материал и его
разумные законы, но берет явление так, как оно есть в его цельной и
неповторимой исторической индивидуальности.
8) В этом смысле целесообразно обратить внимание на очень важную статью
С.Л.Утченко "Проблема кризиса полиса в античной идеологии" ("Из истории
социально-политических идей". Сборник статей к 75-летию акад. В.Л.Волгина,
М., 1955, стр. 49 - 58). Здесь дается весьма четкое представление о
классическом полисе, основанном не только на юридических отношениях, но и на
специфике античной собственности. При этом, на основании известного суждения
Маркса ("Капитал", I, стр. 341, прим. 24) о мелком крестьянском хозяйстве и
независимом ремесленном производстве как об основе классического общества в
наиболее цветущую пору его существования, С.Л.Утченко делает правильный
вывод о том, что прогресс рабовладения мог приводить классический полис
только к кризису. Отсюда ясно, что рабовладение периода классики могло быть
только весьма умеренным и не рассчитанным на эксплуатацию больших
территорий. Весьма важно и то обстоятельство, что в своем полисе древние
находили общность людей, объединенных глубокими политико-экономическими и
общекультурными интересами. Рабовладение, таким образом, должно обязательно
рассматриваться не изолированно, а в контексте всей общекультурной жизни
древних.
Итак, задача заключается в том, чтобы понять рабовладельческую формацию с
ее пластическими надстройками как органическое целое. Только при таком
подходе и можно "расплавить" ту неподвижную, вневременную и метафизическую
глыбу, в виде которой часто представляют античную рабовладельческую
формацию. Ее цельность, ее единство, ее безусловную существенность для всего
античного мира следует совмещать с ее постоянной изменчивостью, а также с
чрезвычайно сложной и разнообразной взаимозависимостью ее с надстройками,
взаимозависимостью, доходящей до тончайших форм и почти до полной
условности. Пример такой взаимозависимости - античная пластика, которую
породивший ее социально-исторический базис определяет не грубо в ее
непосредственном содержании, а лишь в смысле общего метода конструирования
художественного предмета, так что при социально-исторической обусловленности
каждого ее момента она все же сохраняет самостоятельную имманентную
закономерность в своем историческом развитии. 4. Характер античной эстетики
1. Сущность прекрасного
Итак, представим себе, что в бытии и в жизни самое главное не личность и
не общество, как думаем мы теперь, не история и не человек, и даже не
природа, а именно тело, живое и здоровое, красивое человеческое тело.
а)
Но если в основе всего лежит живое человеческое тело, оно и есть
единственный идеал для всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210