Вся эта красота, вся эта пластика, весь этот пантеизм и мифология, все
это погибло и обратилось в почву для других культур. Возникли новые мифы,
основанные уже на представлениях о чистом духе, который в своем существе уже
не нуждался ни в каких "стихиях" и в "жизни", ни в какой абсолютизации живых
или вообще физических явлений, объявленных отныне "тварью". Наступила эпоха
непластическая, ибо абсолютный дух средневековья и феодализма мыслился сам
по себе уже вне всякого отношения к телу. Только восстание рабов, пожелавших
уничтожить свое рабство, и могло создать новую, непластическую культуру.
Идеологией этих рабов уже не могла быть старая мифология, сливавшая дух и
тело в одну неразличимую вещь, которую можно было, как и всякую вещь,
продавать и покупать. Идеологией восставшего рабства стало христианство,
которое вначале было движением угнетенных и "возникло... как религия рабов и
вольноотпущенников, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом
народов"25. Вместе с тем возникла и новая, уже неантичная эстетика.
г)
Античная эстетика имеет своим единственным предметом видимый, слышимый,
осязаемый и вообще чувственный космос, который в зависимости от периодов
истории античного мира представлялся то 1) непосредственно и буквально
мифологически, то 2) натурфилософски, или гилозоистически (когда из
мифологии исключается ее антропоморфизм и остается только в той или иной
мере одушевленная материя), то 3) этически (как обоснование внутренне
спокойной и самоудовлетворенной личности), и наконец, 4) реставрационно
(путем логики или диалектики, когда все древние и непосредственно
переживавшиеся мифы превращались в логические категории, так что эстетика
становилась систематически построенной философией мифологии). Везде, однако,
это чувственный космос (с его землей и небом, с его подземным царством и
морями, с его воздушной атмосферой, метеорологией и астрономией) был
самодовлеющим произведением искусства и природы одновременно; везде он
выступал как числовая гармония; и все, что признавалось выше этого космоса,
было направлено только для его обоснования. Согласно античным
представлениям, не боги создавали мир, а мир создавал из себя богов, и,
прежде всего, не что иное, как именно Земля в течение всей античности
трактовалась как единое и нерушимое лоно всех рождений и всех смертей как
для всех живых существ, так и для богов. Все это было радикально
противоположно последующему средневековому спиритуализму; и это и было той
эстетикой, которую завещала древность всем последующим культурам.
II. ЭСТЕТИКА ГОМЕРА
Гомер отражает самые разнообразные ступени исторического развития
греческого народа. Но эти ступени здесь будут рассмотрены только в
эстетическом аспекте26. 1. Природа и космос
На понимание природы у Гомера необходимо обратить особое внимание потому,
что в традиционных анализах гомеровской поэзии этот вопрос почти совсем не
ставится. О богах и героях можно прочитать в любом учебнике античной
литературы. О природе же у Гомера, повторяем, говорится очень редко и очень
мало. Начнем с ее общей характеристики.
1. Общая характеристика
а) Природа в древнем мифическом смысле слова
Сначала поставим совершенно теоретический вопрос: как, с точки зрения
своего художественного стиля, Гомер должен был бы представлять себе природу?
Известно, что Гомер - это порождение первобытнообщинной формации, а
мировоззрение этой последней - мифология. Следовательно, и природу он должен
был понимать чисто мифологически. Природа должна была бы быть у него
одушевленным и разумным целым, т.е. не чем иным, как совокупностью
обожествленных стихийных сил. Такова ли, действительно, природа у Гомера?
Поскольку Гомер отражает решительно все периоды первобытнообщинного
развития, постольку и эта стихийно-божественная и стихийно-демоническая
природа каким-то образом и в каком-то виде должна быть у него представлена.
Однако мы знаем, что Гомер бесконечно далек не только от первобытного
фетишизма, но даже и от грубого анимизма. То стихийное в природе, что у него
представлено как божественное и демоническое, уже в значительной степени
опоэтизировано, вовлечено в контекст интересного и
эстетически-занимательного рассказа и совершенно лишено ужасов и чудовищ
первобытной мифологии. Вспомним такие эпизоды у Гомера, как о ветрах,
которые бог ветров Эол поместил в свой мешок и передал Одиссею, а спутники
Одиссея раскрыли этот мешок и тем дали разыграться буре на море (Од. Х 19 -
55). Что это такое? Формально рассуждая, перед нами здесь, конечно, древняя
мифология, не только анимистическая, но, может быть, даже и фетишистская. По
существу же, такое природное явление, как ветер, трактовано здесь меньше
всего мифологически, представляя собою скорее продукт вольной фантазии
поэта. Кроме того, мифологическая абстракция подвинута здесь очень далеко,
так как бог ветров уже отделен от своих ветров. Это - антропоморфизм и,
повторяем, весьма занимательный для эстетически образованного слушателя.
Точно так же Сцилла с ее 6 головами и 12 лапами, с ее людоедством,
формально представляет собою древнемифический образ природы, как и та
Харибда, которая обрисована в виде морского водоворота, беспощаднейшим
образом заглатывающего всякого проезжего путника. Однако здесь перед нами
весьма ослабленный мифологизм. Поэтому и содержащаяся здесь картина природы
имеет не столько мифологическое, сколько чисто поэтическое значение. Сирены,
эти древние чудовища-людоеды, изображены у Гомера в аспекте тонкой и
глубокой эстетики, с тем эстетическим восторгом, который может относиться
только к самому концу общинно-родовой формации, если не прямо к эпохе
развитого индивидуализма. В Од. IV 399 - 421 дана почти целая поэма о
превращениях Протея. Но и этот оборотень едва ли мифологичен; обрисованная
здесь картина превращений природы уже потеряла свой первобытный ужасающий
характер.
Однако из всех мифологических картин природы самой замечательной является
та, которую мы находим в Ил. ХХI 211 - 384. Здесь изображается, как Ахилл,
неистовствующий на Троянской равнине и покрывающий ее трупами убитых
троянцев, заваливает трупами и реку Ксанф, так что течение ее затрудняется,
и она уже не может свободно впадать в море. В виде смертного мужа Ксанф
молит Ахилла о прекращении этой бойни, но Ахилл от этого разъяряется еще
больше, бросаясь в середину самой реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210