То был период
всходящего рабовладения со всеми присущими ему классовыми особенностями.
Этот период наступил в результате полного развала родоплеменного строя и
превращения родовой общины в общину гражданскую.
И тем не менее крито-микенская эстетика, фактически погибшая еще в конце
II тысячелетия, продолжала существовать в памяти греческого народа еще
долгое время, а вернее, в течение всего античного мира. Она закрепилась в
древнегреческом эпосе, будучи сначала, несомненно, идеализацией
невозвратного прошлого в консервативно мыслящих и аристократических кругах
первых веков I тысячелетия до н.э. Скоро, однако, микенская перезрелая
роскошь стала объединяться с растущими потребностями демократического
общества. В "Илиаде" и "Одиссее" Гомера наука уже давно открыла способы
различать разные напластования, начиная от домикенских и микенских и кончая
культурной обстановкой указанных первых веков I тысячелетия, включая большой
рост индивидуального мышления, весьма свободное и даже ироническое отношение
к старинным богам и героям и даже (как, например, в гомеровских сравнениях)
включая психологию и быт маленького и слабого человека, а не только
старинного мощного и роскошного героизма. Вот почему подробное изучение
Гомера не может не входить в историю античной эстетики. Получивши свое
последнее оформление на границе между первобытнообщинной и классической
рабовладельческой формацией, гомеровские поэмы отражают в себе все периоды
первобытнообщинной формации, но отражают их вполне критически. С другой
стороны, в них уже вполне заметно веянье и нового духа восходящей
демократии, но без тех крайностей индивидуализма, которые отличают собою
позднейшую греческую демократию. Вследствие этого можно понять, почему
древние греки никогда не расставались со своим Гомером, пока оставались
древними греками17. Отражая обе первые формации человеческой истории, Гомер
стал выше их и не превратился в идеолога какой-нибудь одной из них.
3. Рабовладельческая развитая формация
а)
Первобытно-общинная организация достигла своей зрелости, перезрелости,
разложения и смерти. И так как все на свете развивается через переход в
противоположность и через вмещение в себя этой своей противоположности, то и
род встречается с внеродовым принципом, родственные отношения рано или
поздно сталкиваются с неродственными отношениями и связями и, кроме того,
рано или поздно происходит разъединение этих двух принципов, родства и
внеродственных связей. Это и вполне понятно, потому что родовая община в
эпоху своей перезрелости перестает экономически содержать сама себя и в силу
элементарной необходимости ищет жизненных ресурсов уже за пределами себя
самой, вступая в ту или иную органическую связь с внеродовым миром и тем
самым переходя на совершенно новый этап развития.
Внеродственных связей много. Таково, прежде всего, производство, которое
по самой природе своей имеет дело с вещами (товарами в том широком значении
этого слова, на которое было указано выше), т.е. с предметами, не имеющими
никакого отношения к родству. Сюда же присоединяются и другие факторы, не
столь непосредственно и прямо противоположные роду, но связанные с указанной
основной противоположностью. Такова территория, которая может объединить
людей независимо от их родства. Таковы войны, ведущие к победе или поражению
и основанные на столкновении "своих" с "чужими".
Словом, роду противостоит неродовое; продолжению потомства в роде
противостоит производство вещей. И вот, на известной стадии оба принципа
вступают в объединение, в результате чего мы и получаем государство, которое
является разрешением противоречия между родственными и внеродственными
связями. Государство есть, в сравнении с родовым коллективом, совершенно
новая социальная реальность. Возникая из объединения двух указанных
принципов, оно, во-первых, так же как и род, есть некий авторитет и основная
социальная сила, которой всякий индивидуум обязан подчиняться. Сила эта
также обладает здесь характером природного непосредственно и стихийно
возникающего факта. Но государство, во-вторых, по типу внеродовых отношений,
прежде всего производства, объединяет людей в новую общность не потому, что
они - родня, а именно потому, что они - друг другу чужие, и принцип
объединения почерпается таким образом из внеродственной сферы, прежде всего
из сферы производства. Получается новое объединение людей, в котором функции
социального авторитета принадлежат уже общественному коллективу, возникшему
из производственного принципа.
б)
Спрашивается теперь: что же это за производственный принцип, который лег
в основу греческого государства классического периода, т.е. начиная с VII в.
до н.э.? Когда шла речь об первобытнообщинной формации, очевидно, в ней
совсем не оставалось места для свободного развития личности. Это был
коллектив, в котором отдельная личность не имела никакого значения. Другими
словами, человек оставался здесь на стадии только живого существа. Когда
родовой принцип перешел в принцип внеродовых связей, вопрос о личности,
очевидно, тоже не поднимался. Но то живое существо, которое
представительствовало род, должно было, по общему закону, тоже перейти в
свою противоположность, в живую вещь. Возникло противоречие состоящих в
родственных отношениях живых существ и не состоящих ни в каких родственных
отношениях неживых вещей. И как же разрешилось это противоречие? В чем
объединяются человек и вещь? Где разрешение этого противоречия?
Разрешением этого противоречия было появление новой категории -
экономической, политической, культурной и духовной категории раба. Раб и
есть синтез живого человека и вещи. Он одинаково есть и живой человек и
неживая вещь. Государство, возникшее в первую четверть первого тысячелетия
до н.э. в Греции, есть государство рабовладельческое. Отныне людьми владеет
уже не род, а граждане государства; и граждане государства владеют людьми не
просто как живыми существами, способными поддерживать и продолжать род, а
как рабами. Государство состоит тут из рабовладельцев; все же прочие люди не
входят в государство, не пользуются его покровительством, не являются
гражданами. Они, вообще говоря, рабы (о разных промежуточных слоях
населения, составляющих в ту или иную эпоху и в том или другом греческом
государстве часто пеструю картину разных ступеней гражданственности, мы
здесь говорить не будем).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
всходящего рабовладения со всеми присущими ему классовыми особенностями.
Этот период наступил в результате полного развала родоплеменного строя и
превращения родовой общины в общину гражданскую.
И тем не менее крито-микенская эстетика, фактически погибшая еще в конце
II тысячелетия, продолжала существовать в памяти греческого народа еще
долгое время, а вернее, в течение всего античного мира. Она закрепилась в
древнегреческом эпосе, будучи сначала, несомненно, идеализацией
невозвратного прошлого в консервативно мыслящих и аристократических кругах
первых веков I тысячелетия до н.э. Скоро, однако, микенская перезрелая
роскошь стала объединяться с растущими потребностями демократического
общества. В "Илиаде" и "Одиссее" Гомера наука уже давно открыла способы
различать разные напластования, начиная от домикенских и микенских и кончая
культурной обстановкой указанных первых веков I тысячелетия, включая большой
рост индивидуального мышления, весьма свободное и даже ироническое отношение
к старинным богам и героям и даже (как, например, в гомеровских сравнениях)
включая психологию и быт маленького и слабого человека, а не только
старинного мощного и роскошного героизма. Вот почему подробное изучение
Гомера не может не входить в историю античной эстетики. Получивши свое
последнее оформление на границе между первобытнообщинной и классической
рабовладельческой формацией, гомеровские поэмы отражают в себе все периоды
первобытнообщинной формации, но отражают их вполне критически. С другой
стороны, в них уже вполне заметно веянье и нового духа восходящей
демократии, но без тех крайностей индивидуализма, которые отличают собою
позднейшую греческую демократию. Вследствие этого можно понять, почему
древние греки никогда не расставались со своим Гомером, пока оставались
древними греками17. Отражая обе первые формации человеческой истории, Гомер
стал выше их и не превратился в идеолога какой-нибудь одной из них.
3. Рабовладельческая развитая формация
а)
Первобытно-общинная организация достигла своей зрелости, перезрелости,
разложения и смерти. И так как все на свете развивается через переход в
противоположность и через вмещение в себя этой своей противоположности, то и
род встречается с внеродовым принципом, родственные отношения рано или
поздно сталкиваются с неродственными отношениями и связями и, кроме того,
рано или поздно происходит разъединение этих двух принципов, родства и
внеродственных связей. Это и вполне понятно, потому что родовая община в
эпоху своей перезрелости перестает экономически содержать сама себя и в силу
элементарной необходимости ищет жизненных ресурсов уже за пределами себя
самой, вступая в ту или иную органическую связь с внеродовым миром и тем
самым переходя на совершенно новый этап развития.
Внеродственных связей много. Таково, прежде всего, производство, которое
по самой природе своей имеет дело с вещами (товарами в том широком значении
этого слова, на которое было указано выше), т.е. с предметами, не имеющими
никакого отношения к родству. Сюда же присоединяются и другие факторы, не
столь непосредственно и прямо противоположные роду, но связанные с указанной
основной противоположностью. Такова территория, которая может объединить
людей независимо от их родства. Таковы войны, ведущие к победе или поражению
и основанные на столкновении "своих" с "чужими".
Словом, роду противостоит неродовое; продолжению потомства в роде
противостоит производство вещей. И вот, на известной стадии оба принципа
вступают в объединение, в результате чего мы и получаем государство, которое
является разрешением противоречия между родственными и внеродственными
связями. Государство есть, в сравнении с родовым коллективом, совершенно
новая социальная реальность. Возникая из объединения двух указанных
принципов, оно, во-первых, так же как и род, есть некий авторитет и основная
социальная сила, которой всякий индивидуум обязан подчиняться. Сила эта
также обладает здесь характером природного непосредственно и стихийно
возникающего факта. Но государство, во-вторых, по типу внеродовых отношений,
прежде всего производства, объединяет людей в новую общность не потому, что
они - родня, а именно потому, что они - друг другу чужие, и принцип
объединения почерпается таким образом из внеродственной сферы, прежде всего
из сферы производства. Получается новое объединение людей, в котором функции
социального авторитета принадлежат уже общественному коллективу, возникшему
из производственного принципа.
б)
Спрашивается теперь: что же это за производственный принцип, который лег
в основу греческого государства классического периода, т.е. начиная с VII в.
до н.э.? Когда шла речь об первобытнообщинной формации, очевидно, в ней
совсем не оставалось места для свободного развития личности. Это был
коллектив, в котором отдельная личность не имела никакого значения. Другими
словами, человек оставался здесь на стадии только живого существа. Когда
родовой принцип перешел в принцип внеродовых связей, вопрос о личности,
очевидно, тоже не поднимался. Но то живое существо, которое
представительствовало род, должно было, по общему закону, тоже перейти в
свою противоположность, в живую вещь. Возникло противоречие состоящих в
родственных отношениях живых существ и не состоящих ни в каких родственных
отношениях неживых вещей. И как же разрешилось это противоречие? В чем
объединяются человек и вещь? Где разрешение этого противоречия?
Разрешением этого противоречия было появление новой категории -
экономической, политической, культурной и духовной категории раба. Раб и
есть синтез живого человека и вещи. Он одинаково есть и живой человек и
неживая вещь. Государство, возникшее в первую четверть первого тысячелетия
до н.э. в Греции, есть государство рабовладельческое. Отныне людьми владеет
уже не род, а граждане государства; и граждане государства владеют людьми не
просто как живыми существами, способными поддерживать и продолжать род, а
как рабами. Государство состоит тут из рабовладельцев; все же прочие люди не
входят в государство, не пользуются его покровительством, не являются
гражданами. Они, вообще говоря, рабы (о разных промежуточных слоях
населения, составляющих в ту или иную эпоху и в том или другом греческом
государстве часто пеструю картину разных ступеней гражданственности, мы
здесь говорить не будем).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210