Не было огромных пространств и
колоссального народонаселения, которые могли бы превратить эту
непосредственность в сложную многоступенную систему. Тут также не было еще и
отдельных личностей со всей их капризной психикой, которая могла бы мешать
полному отождествлению интересов индивида с интересами государства. Свобода
понимается тут пока лишь как свобода гражданина, как свобода вообще, а не
как свобода ее индивидуального и субъективно-внутреннего самоопределения.
Вот почему здесь еще нет противоречия между личностью и государством. Ведь,
вообще говоря, в государство входит не вся личность целиком, со всем ее
внутренним содержанием. В государство она входит только своей формальной
стороной, т.е. как личность вообще, как принцип личности. И, следовательно,
там, где личность не уходит в собственное самоуглубление, где она не
погружается в анархизм собственных переживаний и где она дана пока просто
еще как голый факт личности, как ее принцип, там она не может быть в
противоречии с государством. И вот этой монолитностью и отличается эпоха
эллинской классики. Личные интересы тут являются государственными
интересами, а государственные - личными. Это - эпоха политических, военных и
гражданских героев, когда личность, в силу своей непосредственности, была в
полном тождестве и гармонии с государством.
г)
Чтобы понять самое направление этой непосредственной гражданственности (и
непосредственного рабовладения), надо исходить из того, что предшествовало
этой формации и откуда появилась новая формация. А это был
первобытно-общинный строй. Новая, рабовладельческая формация должна была
войти с ним в конфликт; а так как новая формация была, кроме того, еще и
государственной, то тут государственный принцип должен был бороться с
родовым. Но родовая община, вступая в борьбу с государством, уже не могла
оставаться только родовой общиной; она должна была усвоить метод борьбы
своего врага. И вот мы получаем два типа рабовладельческого государства в
Греции классического периода - аристократический, тяготевший к старой
родовой общине, и демократический, тяготевший к чистой государственности,
основанной на непосредственно осуществленной свободе личности вообще. Это
значит, что если раньше было противоречие между благородными и
неблагородными, т.е. различие родовое, сословное, то теперь, когда властно
заявил о себе рабовладельческий государственный принцип, возникло совсем
другое противоречие - противоречие имущественное, противоречие имущих и
неимущих, которое никак не совпадало с прежним противоречием, поскольку и
благородные и неблагородные одинаково могли становиться и имущими и
неимущими. Теперь деньги уравняли всех, и благородных и неблагородных;
объединившись по этому новому принципу, те и другие начинали вполне понимать
друг друга и образовывать единый и нераздельный класс.
Сначала имущими являются благородные, как это естественно вытекает из
господства родового принципа в предыдущую социальную эпоху. Потом,
постепенно, деньги, торговля, промышленность, интересы города и государства
оттесняют принцип благородства, создавая то слияние аристократии с
демократией, которое именуется "веком Перикла". Это эпоха расцвета Афин в V
в. Дух гармонии почил на этой культурно-социальной системе. Аристократия не
была уничтожена как таковая: она продолжала быть носителем и рассадником
старинного благочестия, величавой неспешности духа и сравнительной
умеренности аппетитов. Но демократия, или, вернее, то, что назвалось тогда
демократией, тоже была в расцвете; доступ к участию в государстве был
независим от происхождения, а новая культура и мысль очищала старый, наивный
и часто антиморальный антропоморфизм от всего невежественного,
некультурного, провинциального, доморощенного.
Может быть, только на одно мгновение установилась в Греции в V в. эта
удивительная гармония аристократического и демократического принципа. С
каждой новой минутой демократические требования продолжали расти. И если в
"век Перикла" они достигали гармонии с аристократическим принципом, то в тот
же век, они, продолжая эволюционировать, уже начинают нарушать достигнутую
гармонию, начинают становиться все более и более радикальными. Верхушка
неимоверно богатеет, низы (речь идет, конечно, только о свободных, поскольку
рабы, по Марксу, были только "пьедесталом") неимоверно беднеют. Чтобы
содержать весьма возросшую массу свободных неимущих, нужны были новые войны,
завоевания, нужен был новый приток рабов. Войны эти встречали сопротивление
со стороны землевладельцев - благородных и крестьян, поля которых топтались
и на ресурсы которых неизбежно переходила страна в военное время. Это
противоречие и привело к Пелопоннесской войне в конце V века и к краху всей
классической системы непосредственного рабовладения.
д)
В классическую эпоху индивид выступает не как личность, в ее полном
внутреннем самоопределении, но как личность пока в ее простом и
непосредственном бытии. Это делает эпоху классики в духовно-культурном
смысле чем-то абстрактным и чем-то всеобщим, но в то же время интуитивным и
целомудренным. Эпоха классики - противоположность всякого субъективизма и
психологизма. Искусство классики дает человеческую личность в ее
непосредственном явлении. Но так как личность эта понималась в античном мире
телесно и пластически, то искусство классики дает нам человеческую пластику
в ее непосредственном нерефлектированном виде, т.е. без психологии, без
украшательства. В качестве высшей эстетической ценности здесь выступает
человеческое тело само по себе, в свободном проявлении своей
анатомо-физиологической структуры.
Соответственно с этим эстетика данного периода выдвигает для
характеристики явлений красоты, главным образом, абстрактные категории
(симметрии, ритма, гармонии), которым может соответствовать, конечно, и
специфическое сознание, мышление, чувство. Однако это отнюдь не
субъективно-индивидуальное сознание, не интимно-личная психика
изолированного и самоуглубленного субъекта, а сознание всеобщее,
космическое. Такова эстетика Платона и Аристотеля (V - IV вв.), завершивших
эстетику классического эллинства. Говоря об эстетике классического
эллинства, следует яснее представить судьбу мифологии в этот период.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
колоссального народонаселения, которые могли бы превратить эту
непосредственность в сложную многоступенную систему. Тут также не было еще и
отдельных личностей со всей их капризной психикой, которая могла бы мешать
полному отождествлению интересов индивида с интересами государства. Свобода
понимается тут пока лишь как свобода гражданина, как свобода вообще, а не
как свобода ее индивидуального и субъективно-внутреннего самоопределения.
Вот почему здесь еще нет противоречия между личностью и государством. Ведь,
вообще говоря, в государство входит не вся личность целиком, со всем ее
внутренним содержанием. В государство она входит только своей формальной
стороной, т.е. как личность вообще, как принцип личности. И, следовательно,
там, где личность не уходит в собственное самоуглубление, где она не
погружается в анархизм собственных переживаний и где она дана пока просто
еще как голый факт личности, как ее принцип, там она не может быть в
противоречии с государством. И вот этой монолитностью и отличается эпоха
эллинской классики. Личные интересы тут являются государственными
интересами, а государственные - личными. Это - эпоха политических, военных и
гражданских героев, когда личность, в силу своей непосредственности, была в
полном тождестве и гармонии с государством.
г)
Чтобы понять самое направление этой непосредственной гражданственности (и
непосредственного рабовладения), надо исходить из того, что предшествовало
этой формации и откуда появилась новая формация. А это был
первобытно-общинный строй. Новая, рабовладельческая формация должна была
войти с ним в конфликт; а так как новая формация была, кроме того, еще и
государственной, то тут государственный принцип должен был бороться с
родовым. Но родовая община, вступая в борьбу с государством, уже не могла
оставаться только родовой общиной; она должна была усвоить метод борьбы
своего врага. И вот мы получаем два типа рабовладельческого государства в
Греции классического периода - аристократический, тяготевший к старой
родовой общине, и демократический, тяготевший к чистой государственности,
основанной на непосредственно осуществленной свободе личности вообще. Это
значит, что если раньше было противоречие между благородными и
неблагородными, т.е. различие родовое, сословное, то теперь, когда властно
заявил о себе рабовладельческий государственный принцип, возникло совсем
другое противоречие - противоречие имущественное, противоречие имущих и
неимущих, которое никак не совпадало с прежним противоречием, поскольку и
благородные и неблагородные одинаково могли становиться и имущими и
неимущими. Теперь деньги уравняли всех, и благородных и неблагородных;
объединившись по этому новому принципу, те и другие начинали вполне понимать
друг друга и образовывать единый и нераздельный класс.
Сначала имущими являются благородные, как это естественно вытекает из
господства родового принципа в предыдущую социальную эпоху. Потом,
постепенно, деньги, торговля, промышленность, интересы города и государства
оттесняют принцип благородства, создавая то слияние аристократии с
демократией, которое именуется "веком Перикла". Это эпоха расцвета Афин в V
в. Дух гармонии почил на этой культурно-социальной системе. Аристократия не
была уничтожена как таковая: она продолжала быть носителем и рассадником
старинного благочестия, величавой неспешности духа и сравнительной
умеренности аппетитов. Но демократия, или, вернее, то, что назвалось тогда
демократией, тоже была в расцвете; доступ к участию в государстве был
независим от происхождения, а новая культура и мысль очищала старый, наивный
и часто антиморальный антропоморфизм от всего невежественного,
некультурного, провинциального, доморощенного.
Может быть, только на одно мгновение установилась в Греции в V в. эта
удивительная гармония аристократического и демократического принципа. С
каждой новой минутой демократические требования продолжали расти. И если в
"век Перикла" они достигали гармонии с аристократическим принципом, то в тот
же век, они, продолжая эволюционировать, уже начинают нарушать достигнутую
гармонию, начинают становиться все более и более радикальными. Верхушка
неимоверно богатеет, низы (речь идет, конечно, только о свободных, поскольку
рабы, по Марксу, были только "пьедесталом") неимоверно беднеют. Чтобы
содержать весьма возросшую массу свободных неимущих, нужны были новые войны,
завоевания, нужен был новый приток рабов. Войны эти встречали сопротивление
со стороны землевладельцев - благородных и крестьян, поля которых топтались
и на ресурсы которых неизбежно переходила страна в военное время. Это
противоречие и привело к Пелопоннесской войне в конце V века и к краху всей
классической системы непосредственного рабовладения.
д)
В классическую эпоху индивид выступает не как личность, в ее полном
внутреннем самоопределении, но как личность пока в ее простом и
непосредственном бытии. Это делает эпоху классики в духовно-культурном
смысле чем-то абстрактным и чем-то всеобщим, но в то же время интуитивным и
целомудренным. Эпоха классики - противоположность всякого субъективизма и
психологизма. Искусство классики дает человеческую личность в ее
непосредственном явлении. Но так как личность эта понималась в античном мире
телесно и пластически, то искусство классики дает нам человеческую пластику
в ее непосредственном нерефлектированном виде, т.е. без психологии, без
украшательства. В качестве высшей эстетической ценности здесь выступает
человеческое тело само по себе, в свободном проявлении своей
анатомо-физиологической структуры.
Соответственно с этим эстетика данного периода выдвигает для
характеристики явлений красоты, главным образом, абстрактные категории
(симметрии, ритма, гармонии), которым может соответствовать, конечно, и
специфическое сознание, мышление, чувство. Однако это отнюдь не
субъективно-индивидуальное сознание, не интимно-личная психика
изолированного и самоуглубленного субъекта, а сознание всеобщее,
космическое. Такова эстетика Платона и Аристотеля (V - IV вв.), завершивших
эстетику классического эллинства. Говоря об эстетике классического
эллинства, следует яснее представить судьбу мифологии в этот период.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210