На следующий день Аргам выступил на городском комсомольском митинге. В конце своей речи он прочел стихотворение, написанное им перед митингом. Говорили еще два-три человека, затем получил слово секретарь комсомольской организации типографии Каро Хачикян.
После митинга Аргам сказал друзьям:
— Если вернусь живым, напишу большой роман.
— Не знаю, какой ты роман напишешь в будущем, но стихотворение твое мне не понравилось,— сказала Аник.
— А что тебе в нем не понравилось?
— Дай сюда, покажу.
И начался обычный спор.
— Ну, ты известная придира,— вмешалась Седа,— только одному Каро с тобой повезло.
...И вот они снова вместе в холодном, осеннем прифронтовом лесу, и немецкие самолеты гудят над их головами. Сейчас Аргама сердят дружеские слова Аник. Он не хочет слушать «агитатора». Неужели это Аргам?
— И напрасно ты перестал вести дневник. Ведь ты решил написать большой роман,— сказала Аник.
Аргам безнадежно улыбнулся.
— Я говорил: если вернусь живым. По-вашему, вернемся?
И, нагнувшись, он начал наворачивать обмотки — они у него всегда спадали.
Мимо шли Тоноян и Мусраилов.
— Первый раз вижу армянскую девушку-бойца,— сказал Мусраилов.
— Ну, так смотрите, пользуйтесь случаем,— пошутила Аник. — А разве узбечек нет в армии?
— Если увидите, скажите мне.
Тоноян вытащил из-под Аргама несколько помятых, мокрых колосьев пшеницы.
— Почему хлеб портишь? — спросил Тоноян.— Грешно хлеб мять.
— Какой хлеб?
— Тот, что расстелил под собой, неужели ничего другого не нашел?
Тоноян потер в руке колосья, собрал на ладони влажные пшеничные зерна, печально посмотрел на них. Потом он оглядел поле, подходившее к опушке леса,— там под дождем и ветром стояли неубранные скирды пшеницы.
— Жаль хлеба, проговорил он и бросил зерна в рот.
— Все равно немцам останется,— сказал Аргам.
Тоноян грустно кивнул.
В это время Тонояна окликнул сержант Микабе-ридзе. Он стоял рядом с Бурденко и показывал рукой на трех человек, медленно шагавших по склону холма. Один был в военной шинели, без знаков различия, двое в штатском.
— А ну, Тоноян, пойдем посмотрим, кто такие! Тоноян присоединился к Микаберидзе и Бурденко.
Они настигли пришельцев на опушке леса.
— Стой, кто такие?
Идущий впереди смуглый молодой парень остановился, радостно крикнул своим товарищам:
— Это же наши ребята, наши!
— А вы кто такие? Наши или ваши?
— Я младший лейтенант, а это мои бойцы.
— А где же ваша форма? — спросил Бурденко.
— Мы вышли из окружения,— сказал младший лейтенант,— семь дней как мы тайком пробираемся, свою часть ищем.
И торопливо, захлебываясь, он стал говорить задержавшим его бойцам:
— А вы, видать, хлопцы, новички? Повидаете еще немца. Умеет воевать подлюга, и техника у него, и тактика, три наших армии окружил. Из-под самой Полтавы пробираемся. Гонит танками день и ночь, идет, как потоп. Места не находишь от его самолета укрыться. А у вас, хлопцы, закурить не найдется?
— Ты нам лекций не читай, покажь документы! — сказал Бурденко.— Побачимо, яркий ты младший лейтенант.
Лейтенант-окруженец усмехнулся, подмигнул своим спутникам.
— Видно, бюрократы тыловые, еще лиха не видели.
Он вытащил из кармана документы и протянул их Бурденко.
— А пиджачки мы надели для маскировки, мы же из окружения выходили.
Тоноян подошел вплотную к младшему лейтенанту.
— Какой национальности будешь?
— Что?
— Я спрашиваю: какой национальности?
— Да что вы пристали? Ишь вояки нашлись! Хочешь воевать, так иди туда, там себя показывай.— И он указал рукою на запад.
Тоноян толкнул его прикладом в грудь, выругался по-армянски.
— Сукин сын, собака, говоришь, три наших армии окружили? Предатель, панику разводишь, сволочь!
Бурденко схватил за руку. Задержанные подняли шум.
— Ты что, своих бить? Тоже герои! Ты немцев бей, а не своих. Еще войны не видел, а драться лезет.
Бурденко направил на них винтовку.
— А ну, марш вперед, дезертиры.
— Кто дезертиры? Мы под Киевом воевали.
— Шагай живо, а то стрелять будем. Со всех сторон бежали солдаты.
— Что за шум? Кто такие?
— В штабе разберутся.
Вечером полк приготовился к ночному переходу.
VIII
Из полка Дементьева Аршакян возвращался в политотдел дивизии за получением новых заданий.
На обратном пути он потерял ориентировку и до утра блуждал по лесу, покуда наконец не отыскал село Кочубеевку, где разместился политотдел.
Посреди хаты, за кухонным дощатым столом, сидел начальник политотдела старший батальонный комиссар Федосов, человек лет под пятьдесят, с бледным, толстогубым лицом: склонив бритую голову над столом, он вместе с работниками политотдела разглядывал карту.
— А, явились... Ждал вас! — воскликнул Федосов.— Садитесь, садитесь. Ульяна, принесите чаю, старший политрук, видимо, замерз, пусть погреется. Ну, как там в полку?
Аршакян подробно доложил о переходе полка, о настроении бойцов. Он рассказал о командирах, чьими характеристиками интересовался начальник политотдела.
— Главная задача — убить страх перед врагом, а страх этот есть, шутка ли — больше трех месяцев отступаем,— говорил Федосов.— Встретятся с врагом ребята по-настоящему, увидят, как от их выстрелов падают немцы, и конец мифу о германском могуществе! Солдат увидит вражеские трупы и бояться перестанет. Пейте, пейте чай, вот сахар.
И он положил в стакан Аршакяна большой кусок колотого сахару.
Дверь внезапно распахнулась, и в избу вошел командир дивизии генерал Галунов. Адъютант генерала—высокий рябой лейтенант с автоматом на груди— стал около двери. Генералу шел шестой десяток, он был полон энергии, бодрости. Несмотря на небольшой рост и полноту, двигался он очень быстро, казалось, он не шагает, а катится.
— Все подразделения обошел. Тебя только найти не мог,— сказал генерал стоявшему перед ним Федосову, который был выше его ростом, но ниже чином,— скрылся за селом, в кустах, так сказать.
— Здесь мне показалось удобным разместиться,— ответил начальник политотдела.
— Понимаю, понимаю.— Генерал оглядел вытянувшихся перед ним инструкторов.— А вы кто такой?
Вопрос относился к Аршакяну.
— Вы каждый раз меня об этом спрашиваете и каждый раз забываете, товарищ генерал,— ответил Аршакян.
— А, тот самый ученый политик, который не научился как положено отвечать генералу?
Тигран молчал, улыбался.
— Когда приедет ваша жена? — вдруг спросил генерал.
Заметив, что старший политрук не понимает его, генерал сказал, что в день отъезда из Армении к нему в вагон вошла молодая женщина, врач, и подала заявление, просилась на службу в воинскую часть по адресу: полевая почта 306.
— Ваша жена, не так ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210