Когда он склонялся над картой, огненные волосы его падали на лоб, и генерал отбрасывал их рукой; казалось, его широкое лицо окружено рыжим светящимся кругом. «Вот это генерал»,— думал Юрченко. Ему казалось, что генерал Яснополянский все время смотрит на него.
После совещания генерал вдруг подошел к Юрченко и слегка похлопал его по широкой груди.
— Броня, бронзовый щит, с такой силищей горы можно перевернуть.
Юрченко смутился.
Вечером Юрченко созвал к себе в землянку командиров рот. Керосиновая лампа, которую раздобыл для командира Бурденко, ярко горела.
— Итак, товарищи,— сказал капитан,— Северный Донец не всегда будет скован льдом, лед растает, и тогда река для наступающего станет серьезной преградой. А наступающими, ясно, будем мы...
Видимо, капитан очень уж горячо воспринял слова генерала и теперь искренне считал, что слова эти родились в его, юрченковской, душе. Потом он принялся разъяснять задачу, стоящую перед батальоном, предложил своему заместителю — старшему лейтенанту Малышеву — составить письменный приказ о наступлении.
В полночь командиры рот и политруки разошлись по своим подразделениям. В землянке остались Юрченко и Малышев. Сняв со стены гитару, Юрченко положил ее на колени и, мечтательно глядя в потолок, запел старинную, слышанную еще в детстве, украинскую песенку.
— Я эту песню, наверное, двадцать лет не вспоминал. Семилетним услышал ее, когда с матерью поехали на похороны дяди в село возле Киева. А сейчас вдруг вспомнил... Это сестра поет о своей тоске по брату,— объяснил Юрченко Малышеву,— ты послушай.
— Есть у тебя сестра, Малышев? — спросил Юрченко, кладя гитару на колени.
— Есть. В этом году должна была окончить десятилетку.
— А моя сестра замужем, детишки у нее есть, в Полтаве живет. Она мне вместо матери была. Мать умерла с горя, не могла пережить смерти моего братишки. Аппетит у нее пропал, неделю ничего не ела, слегла в постель и уж не встала. А о сестре я сейчас ничего не знаю.
Юрченко снова запел.
Потом капитан повесил гитару, достал папиросу и присел перед печкой. Перекидывая в пальцах раскаленный уголек, он закурил и бросил уголек в печку.
Он встал, потянулся.
— Под огнем неприятеля в предстоящей операции не ложиться, подвигаться вслед за огневым валом нашей артиллерии,— торжественно произнес Юрченко.
Он повертел в руке папиросу.
— Дрянной табак, сырой, не горит.
Юрченко вновь нагнулся над печкой, на этот раз обжегся и стал дуть на пальцы.
— А почему не прикурить от спички? — спросил Малышев.
— Так. Люблю брать огонь руками, пусть обжигает. Вот какое дело, Малышев. Начальник штаба полка Кобуров все напишет, как и что нужно. А наше дело простое — воевать, действовать по-настоящему. Военная наука это, брат, не религия, бояться ее нечего.
IX
Ночью саперы разминировали проходы, ведущие к переднему краю обороны противника, и вернулись лишь к утру, усталые и намерзшиеся.
Разведка засекла огневые точки и установила расположение окопов неприятеля еще до приказа о наступлении, но точность этих сведений была вновь проверена. Казалось, никакая случайность не может помешать удаче наступления. Но Юрченко был полон тревоги. Зная о слабости младшего лейтенанта Гамзы Садыхова к спиртному, он вызвал его к себе. «Шкуру с него спущу, если окажется пьян»,— мысленно решил он.
Вошел громадный, как медведь, Садыхов. Шрам на его Схмуглом лице стал от холода совсем белым, словно по левой щеке Садыхова кто-то провел меловую черту. Капитан вплотную подошел к артиллеристу, почти касаясь грудью его груди.
— Сколько вас братьев, Садыхов?
— Шесть братьев,— торжественно ответил Садыхов, еще не понимая цели капитанского вопроса,— если все вернемся живыми, то шесть.
— Все похожи на тебя?
— Все порядочные люди, товарищ капитан.
— Я говорю о физическом сложении — все такие здоровые, как ты?
— Все, и у каждого ум по росту. Один я мало занимался умственным развитием, товарищ капитан, борьбой увлекался, вот и остался таким: по виду генерал, а по общему развитию — младший лейтенант.
— Тоже неплохо... А ну-ка, дыхни мне в лицо.
— Зачем?
— Посмотрим, как у тебя с легкими?
Садыхов догадался, зачем понадобилось капитану испытывать перед боем его легкие, и стал изо всех сил дуть в капитанское лицо.
Юрченко попятился.
— Чудище,— ласково сказал он,— бурю поднимешь.
Он обнял младшего лейтенанта.
— Не знаю, какие у тебя братья, но лично ты молодец.
Садыхов плутовато улыбнулся.
— Никогда у Садыхова мишень в глазах двоиться не будет, официально могу заверить вас.
— Сам ты — хорошая мишень для неприятеля.
— Меня пуля не возьмет, осколок не пробьет, талисман у меня есть.
— Ну, иди к своим ребятам, Садыхов,— отпустил его Юрченко.— Останемся живы, выпьем вместе целый литр, я тоже не святой.
Еще не полностью рассеялась предрассветная мгла, когда заговорила советская артиллерия. Начинался облачный и туманный день.
Со своего НП капитан Юрченко следил за работой артиллерии и минометов. Вначале были видны лишь облака дыма да взлетавшие при взрывах комья земли и снега. Потом запылали хлевы на окраине деревни, где неприятель соорудил свою оборону.
Юрченко видел, как забегали, засуетились немецкие солдаты. Некоторые немцы были в белом. Сначала Юрченко подумал, что это разведчики в маскировочных халатах, и лишь потоМ сообразил, что это застигнутые врасплох солдаты и офицеры выбегали из домов в нижнем белье. Передний край окутало дымом. Траншеи противника, которые перед боем были ясно видны, сейчас потонули в тумане и дыму. Капитан в бинокль увидел, как по селу спешно тянутся орудия на конной тяге. Он не успел приказать артиллерии открыть огонь по этой новой цели, как советские снаряды накрыли немецких пушкарей. Значит, артиллеристы сами вовремя все сообразили. Лошади и орудия исчезли в дыму. «Молодцы, артиллеристы!» — крикнул капитан Юрченко в телефон.
Ответный огонь неприятеля был слабым. Снаряды врага разрывались на открытом поле, давали перелеты: по-видимому, немцы не знали, насколько близко советская пехота подошла к их обороне. Не замечая больше движения неприятеля в глубине села, Юрченко приказал артиллеристам снова сосредоточить огонь на переднем крае немецкой обороны. Он сильно опасался, что артиллеристы могут накрыть огнем залегшую вблизи от немцев советскую пехоту.
Но Малышев, шедший с первой ротой, доложил ему, что снаряды рвутся точно над немецким расположением и исходным позициям советской пехоты никакого вреда не причиняют. Вскоре Малышев вновь кратко доложил:
— Все в порядке, артиллеристы работают на совесть.
Связь с полком и ротами работала хорошо. «Пойдет, все пойдет успешно, лишь бы соседи не подкачали»,— думал Юрченко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210