И такого тоже называют армянином. И ведь как будто бы культурный человек. Не знаю прямо, что и сказать. Вчера он у соседей гуся зарезал, женщина жаловалась, говорила, обращусь к начальству... Товарищ батальонный комиссар, есть еще много других фактов, но я не могу сказать о них. Просто мерзкий тип этот Сархошев, честное слово.
Седа была смущена: впервые в жизни ей пришлось вести такой разговор.
Тигран, покусывая губы, слушал ее.
Придя в политотдел, он распорядился вызвать к себе Сархошева. Потом его взяло сомнение: правильно ли он поступает, не поспешил ли он, нужно ли вызывать Сархошева именно сегодня? Но приказ уже был дан. А через два часа в политотдел пришел Сархошев.
— Лейтенант Сархошев явился по вашему приказанию.
Тигран указал Сархошеву на табурет. Сархошев, словно не заметив приглашения, продолжал смиренно стоять.
— Садитесь,— сказал Аршакян. Сархошев сел.
Аршакян посмотрел в его недобрые, умные глаза, они были непропорционально малы для его большого лица, огромной головы.
Сархошев с наигранным прямодушием, не отворачиваясь, смотрел прямо в глаза Аршакяну: «Хочешь испытать меня — пожалуйста! Вот я весь перед тобой».
Да, нелегко заставить повиниться такого человека. И Аршакян решил действовать прямо.
— Плохо вы себя ведете, лейтенант.
— Какие именно факты имеете вы в виду, товарищ батальонный комиссар?
— Я вас не на допрос вызвал, вы ведь член партии.
— Но что я, однако, сделал, товарищ батальонный комиссар? Может быть, Меликян что-либо сболтнул?
— Никто ничего не болтал. Кругом война, а вы полны мыслей о житейских делишках. И при этом вы становитесь в позу избавителя жителей Вовчи и считаете их обязанными служить вам, ноги ваши мыть. Ваше сердце сейчас должно кровью обливаться. А вы живете в свое удовольствие, ищете развлечений, спокойно спите и не видите тяжелых снов.
— Тяжелые сны, товарищ батальонный комиссар? — вкрадчиво проговорил Сархошев.— Я не слабый человек, я уверен в нашей победе, я не пессимист.
— Оптимист? Это ложный оптимизм!
Аршакян теперь старался не смотреть на Сархошева и поэтому не заметил, что при его словах о ложном оптимизме на лице лейтенанта появилась веселая, издевательская улыбка.
— Вы жене своей пишете письма? Сархошев ответил, что пишет.
— Пишете той самой рукой, которой прирезали украденного вами гуся?
Сархошев заговорил возмущенным голосом:
— Вот не думал, сознаюсь, вот в чем, оказывается, мой проступок! Да ведь это клевета! Можете вызвать хозяев моей квартиры. Они сами меня угостили. Возможно, моя ошибка, что я не отказался от угощения. Но я ведь тоже часто их угощаю.
— А почему меня никто не угощает?
— Не знаю, не могу знать,— ответил Сархошев и тут же добавил: — Вас тоже угощают, товарищ батальонный комиссар, хотя бы в семье Бабенко. И в этом нет ничего дурного, просто выражение естественного уважения к вам.
И он, усмехнувшись, опустил голову.
Уходя, Сархошев сказал, что если он и допустил кое-какие ошибки, то дает слово исправить их. Аршакян не слушал его. Он не верил Сархошеву. И все же он недостаточно знал этого человека. Тиграну казалось, что плохие черты человеческого характера поддаются исправлению.
Через несколько дней вопрос о Сархошеве обсуждался на дивизионной партийной комиссии. Аршакян рассказал об его проступках и предложил вынести Сархошеву строгий выговор и одновременно ходатайствовать перед командованием об его отстранении от командования ротой.
Это предложение показалось членам партийной комиссии слишком строгим. Начальник политотдела с недоумением взглянул на Тиграна.
Сархошев все это, конечно, заметил, учел и, притворяясь возмущенным, тут же стал яростно протестовать против предложения Аршакяна.
— Я заявляю, что батальонный комиссар Аршакян сводит со мной личные счеты! Заявляю об этом с полной ответственностью. Особенно недопустимо, что эти личные счеты он сводит, ссылаясь на свои якобы принципиальные позиции, говорит о партийной чистоте. Мои поступки, дурные и хорошие, мои ошибки у всех на виду, а он действует двурушнически, тайно, скрытно. Скажу комиссии откровенно, это уязвленное мужское самолюбие, ревность! Я это докажу! Во всяком случае, во время отступления я не возил с собой дамочек.
Наверно, никогда еще Тигран не испытывал такого бешенства. Никто никогда так грязно не клеветал на него. На несколько мгновений он потерял контроль над собой.
— Вы гнусный тип, подлец! — крикнул Аршакян и вскочил с места.— И как только мог пролезть в ряды партии человек с такой подлой, грязной душой!
Эта вспышка не понравилась членам дивизионной партийной комиссии.
— Спокойно, спокойно, товарищ Аршакян,— вмешался начальник политотдела,— прошу сесть.
— Я заявляю протест против слов батальонного комиссара Аршакяна, я жалуюсь вам, товарищ начальник политотдела,— торжественно заявил Сархошев.
— Не спешите протестовать, сначала сами оправдайтесь,— сказал Федосов.
В это время на заседание пришел подполковник Дементьев.
Начальник политотдела попросил его дать Сархо-шеву характеристику как командиру и как коммунисту.
Дементьев сообщил, что у Сархошева имелись взыскания.
— В транспортной роте плохие порядки. Начальник штаба проверил сигналы, они подтвердились. Ряд фактов об аморальном поведении Сархошева сообщил начальник снабжения полка Меликян...
И подполковник рассказал о некоторых проступках Сархошева.
— Перед тем как прийти сюда, я приказал снять Сархошева с должности командира транспортной роты и послать его на передовую командиром взвода.
После заседания к Тиграну подошел Федосов.
— Не ожидал от вас, Тигран Иванович, такой несдержанности, никак не ожидал. Партийный руководитель должен быть сдержанным, не давать волю своему гневу.
Тигран был не в духе весь день. Слова Федосова справедливы. Но если бы он даже дал пощечину Сархошеву и предстал перед партийным судом, то и тогда бы он не раскаивался.
XX
Тигран собрался на неделю отправиться в полки.
Он уже стянул ремень на полушубке, надел теплые рукавицы и собирался выйти из политотдела, когда генерал Яснополянский вызвал его к телефону. «Приходите сейчас же»,— сказал генерал.
Тигран не любил часто бывать у начальства не потому, что придерживался правила: «Чем дальше от начальнического ока, тем лучше». Он больше всего боялся, как бы его не заподозрили в угодничестве. Если нужно, начальство само позовет. И вот генерал спешно вызвал его. Тигран шел скорым шагом. Адъютант генерала в дверях негромко сказал ему:
— Вас вызвал начальник штаба армии, генерал Зозуля.
Тигран никогда не видел генерала Зозули и удивился — зачем начальнику штаба армии понадобился дивизионный политработник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Седа была смущена: впервые в жизни ей пришлось вести такой разговор.
Тигран, покусывая губы, слушал ее.
Придя в политотдел, он распорядился вызвать к себе Сархошева. Потом его взяло сомнение: правильно ли он поступает, не поспешил ли он, нужно ли вызывать Сархошева именно сегодня? Но приказ уже был дан. А через два часа в политотдел пришел Сархошев.
— Лейтенант Сархошев явился по вашему приказанию.
Тигран указал Сархошеву на табурет. Сархошев, словно не заметив приглашения, продолжал смиренно стоять.
— Садитесь,— сказал Аршакян. Сархошев сел.
Аршакян посмотрел в его недобрые, умные глаза, они были непропорционально малы для его большого лица, огромной головы.
Сархошев с наигранным прямодушием, не отворачиваясь, смотрел прямо в глаза Аршакяну: «Хочешь испытать меня — пожалуйста! Вот я весь перед тобой».
Да, нелегко заставить повиниться такого человека. И Аршакян решил действовать прямо.
— Плохо вы себя ведете, лейтенант.
— Какие именно факты имеете вы в виду, товарищ батальонный комиссар?
— Я вас не на допрос вызвал, вы ведь член партии.
— Но что я, однако, сделал, товарищ батальонный комиссар? Может быть, Меликян что-либо сболтнул?
— Никто ничего не болтал. Кругом война, а вы полны мыслей о житейских делишках. И при этом вы становитесь в позу избавителя жителей Вовчи и считаете их обязанными служить вам, ноги ваши мыть. Ваше сердце сейчас должно кровью обливаться. А вы живете в свое удовольствие, ищете развлечений, спокойно спите и не видите тяжелых снов.
— Тяжелые сны, товарищ батальонный комиссар? — вкрадчиво проговорил Сархошев.— Я не слабый человек, я уверен в нашей победе, я не пессимист.
— Оптимист? Это ложный оптимизм!
Аршакян теперь старался не смотреть на Сархошева и поэтому не заметил, что при его словах о ложном оптимизме на лице лейтенанта появилась веселая, издевательская улыбка.
— Вы жене своей пишете письма? Сархошев ответил, что пишет.
— Пишете той самой рукой, которой прирезали украденного вами гуся?
Сархошев заговорил возмущенным голосом:
— Вот не думал, сознаюсь, вот в чем, оказывается, мой проступок! Да ведь это клевета! Можете вызвать хозяев моей квартиры. Они сами меня угостили. Возможно, моя ошибка, что я не отказался от угощения. Но я ведь тоже часто их угощаю.
— А почему меня никто не угощает?
— Не знаю, не могу знать,— ответил Сархошев и тут же добавил: — Вас тоже угощают, товарищ батальонный комиссар, хотя бы в семье Бабенко. И в этом нет ничего дурного, просто выражение естественного уважения к вам.
И он, усмехнувшись, опустил голову.
Уходя, Сархошев сказал, что если он и допустил кое-какие ошибки, то дает слово исправить их. Аршакян не слушал его. Он не верил Сархошеву. И все же он недостаточно знал этого человека. Тиграну казалось, что плохие черты человеческого характера поддаются исправлению.
Через несколько дней вопрос о Сархошеве обсуждался на дивизионной партийной комиссии. Аршакян рассказал об его проступках и предложил вынести Сархошеву строгий выговор и одновременно ходатайствовать перед командованием об его отстранении от командования ротой.
Это предложение показалось членам партийной комиссии слишком строгим. Начальник политотдела с недоумением взглянул на Тиграна.
Сархошев все это, конечно, заметил, учел и, притворяясь возмущенным, тут же стал яростно протестовать против предложения Аршакяна.
— Я заявляю, что батальонный комиссар Аршакян сводит со мной личные счеты! Заявляю об этом с полной ответственностью. Особенно недопустимо, что эти личные счеты он сводит, ссылаясь на свои якобы принципиальные позиции, говорит о партийной чистоте. Мои поступки, дурные и хорошие, мои ошибки у всех на виду, а он действует двурушнически, тайно, скрытно. Скажу комиссии откровенно, это уязвленное мужское самолюбие, ревность! Я это докажу! Во всяком случае, во время отступления я не возил с собой дамочек.
Наверно, никогда еще Тигран не испытывал такого бешенства. Никто никогда так грязно не клеветал на него. На несколько мгновений он потерял контроль над собой.
— Вы гнусный тип, подлец! — крикнул Аршакян и вскочил с места.— И как только мог пролезть в ряды партии человек с такой подлой, грязной душой!
Эта вспышка не понравилась членам дивизионной партийной комиссии.
— Спокойно, спокойно, товарищ Аршакян,— вмешался начальник политотдела,— прошу сесть.
— Я заявляю протест против слов батальонного комиссара Аршакяна, я жалуюсь вам, товарищ начальник политотдела,— торжественно заявил Сархошев.
— Не спешите протестовать, сначала сами оправдайтесь,— сказал Федосов.
В это время на заседание пришел подполковник Дементьев.
Начальник политотдела попросил его дать Сархо-шеву характеристику как командиру и как коммунисту.
Дементьев сообщил, что у Сархошева имелись взыскания.
— В транспортной роте плохие порядки. Начальник штаба проверил сигналы, они подтвердились. Ряд фактов об аморальном поведении Сархошева сообщил начальник снабжения полка Меликян...
И подполковник рассказал о некоторых проступках Сархошева.
— Перед тем как прийти сюда, я приказал снять Сархошева с должности командира транспортной роты и послать его на передовую командиром взвода.
После заседания к Тиграну подошел Федосов.
— Не ожидал от вас, Тигран Иванович, такой несдержанности, никак не ожидал. Партийный руководитель должен быть сдержанным, не давать волю своему гневу.
Тигран был не в духе весь день. Слова Федосова справедливы. Но если бы он даже дал пощечину Сархошеву и предстал перед партийным судом, то и тогда бы он не раскаивался.
XX
Тигран собрался на неделю отправиться в полки.
Он уже стянул ремень на полушубке, надел теплые рукавицы и собирался выйти из политотдела, когда генерал Яснополянский вызвал его к телефону. «Приходите сейчас же»,— сказал генерал.
Тигран не любил часто бывать у начальства не потому, что придерживался правила: «Чем дальше от начальнического ока, тем лучше». Он больше всего боялся, как бы его не заподозрили в угодничестве. Если нужно, начальство само позовет. И вот генерал спешно вызвал его. Тигран шел скорым шагом. Адъютант генерала в дверях негромко сказал ему:
— Вас вызвал начальник штаба армии, генерал Зозуля.
Тигран никогда не видел генерала Зозули и удивился — зачем начальнику штаба армии понадобился дивизионный политработник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210