Девушка подошла к дверям, прислушалась.
— Думаешь, Коля может прийти? — спросила мать.
— Может.
— Сказал он тебе что-нибудь?
— Ничего не говорил.
— А почему ты думаешь, что придет?
— Не знаю... Мало ли что, ведь должны прийти наши когда-нибудь!
— Должны. А когда — неизвестно. Встретился мне старик Олесь Бабенко, говорит: не отчаивайтесь, Вера Тарасовна, Россия никогда не была побежденной и не будет, не теряйте веры и всем так скажите. Но сколько продлится война, кто спасется, а кто пропадет, говорит, не знаю. Младший сын Веры Тарасовны, Миша, заплакал во сне, проснулся, попросил воды и, напившись, опять заснул.
— Стеснялась я, когда Миша родился,— проговорила Вера Тарасовна.— Вы с Колей уже большими были.
Мать нагнулась, поцеловала голову сына. С улицы донесся вой собаки.
— Мама, а ведь до войны собаки так не выли.
— И я не припомню, чтобы собаки так выли. Спи, Шурочка.
Ночная тишина становилась все более гнетущей от чувства одиночества и бессилия. Шура легла, но уснуть не могла. Почему не пришел брат и его товарищи? Она вспомнила лицо Коли. Он стал какой-то непривычный, взрослый. И голос изменился. Вспомнила товарищей брата: пристально смотревшего грузина и молчаливого смуглого армянина, который словно стеснялся Шуры.
На душе у Шуры после ночного посещения разведчиков стало легче, светлей. Конечно, мрачные мысли и теперь приходили в голову, но они не давили, как прежде. Казалось, что Коля и его товарищи все это время где-то совсем близко от нее.
Услышав неожиданные залпы, мать и дочь с минуту молча прислушивались.
Выстрелы усилились. Прогрохотали близкие и далекие взрывы, послышался крик, затем страшный собачий визг.
— Похоже, что бой, большой бой... Весь город грохочет!
Шура обняла мать, прижалась головой к ее груди.
— Мама...
Дом вздрогнул от сильного взрыва, задребезжали стекла. Мать и дочь упали на пол. Проснулся, заплакал Миша.
За окнами послышался стон, кто-то закричал по-немецки. Залпы постепенно стали стихать, ушли на дальние улицы...
Утром Шура отворила дверь и вышла во двор.
Улица была пуста, но стреляли где-то очень близко. «Неужели город опять останется у фашистов, а наших отбросят?» — подумала девушка и торопливо пошла вверх по улице на выстрелы, не понимая, куда и зачем нет, не понимая, что подвергает себя смертельной опасности.
По улице в ее сторону бежали немецкие солдаты в расстегнутых шинелях. Над головой девушки послышался странный свист. И вдруг страх охватил ее, она повернулась и изо всех сил побежала. Задыхаясь, она бросилась в ворота своего дома, поднялась на крыльцо и оглянулась. В ту же минуту в воротах показались немецкие солдаты, а вслед за ними белые фигуры с черными автоматами в руках. Это были советские бойцы. Оглушительно громко застрочили автоматы. Шуре показалось, что стреляют в нее. Ей стало трудно дышать, словно она ранена в грудь. Но она была совершенно невредима, а у ворот ее дома лежало трое убитых в зеленых шинелях. Один из красноармейцев в белом халате пробежал по двору несколько шагов, оглянулся. Шура, как зачарованная, смотрела на него, и ей казалось, что человек в белом тоже смотрит прямо на нее. Но это длилось лишь мгновение.
Красноармейцы двинулись вниз по улице, а на снегу остались лежать солдаты в зеленых шинелях, один — на спине, двое — уткнувшись лицом в снег.
Отовсюду раздавались выстрелы.
— Мама! — крикнула Шура.
Вера Тарасовна вышла на крыльцо, бросилась к Шуре.
— Смотри,— сказала дочь, указывая на убитых. Бой стих, улицы наполнились людьми. Мальчишки
перекликались, звали друг друга, послышался женский голос: «Митя, Митя, домой беги, наказание с тобой...»
Это старуха Бабенко звала внука.
Шура снова вышла на улицу.
Мальчишки бежали в сторону Мельниц и березовой рощи. Шура пошла за ними. С окраинных дворов видны были артиллерийские орудия, обращенные в сторону Северного Донца, бойцы в белых халатах, командир, глядевший в бинокль.
Неожиданно загрохотали орудия,— из стволов вырывались языки пламени, при каждом выстреле пушки выкатывались из снежной борозды. Ребята жадно следили за тем, как бойцы подносили снаряды к орудиям и как снова и снова орудия грохоча выбрасывали огонь.
— Воздух, воздух! — закричал артиллерист.
Самолеты спикировали на советские батареи. Послышался пронзительный визг воздуха, раздираемого бомбами, раздавались оглушительные взрывы.
Перед глазами Шуры поднялась черная стена, и словно бы с неба посыпались комья снега и земли. Шура бросилась бежать, но чей-то властный голос закричал:
— Не бежать, ложись!
Снова загрохотало... Кто-то приподнял Шуру над землей и с размаху бросил ее в пропасть.
...Она открыла глаза и увидела лицо незнакомой девушки. Где она, кто эта девушка в форме? И тут же она увидела на стене фотографии матери и отца.
— Кто вы? — шепотом спросила Шура.
— Меня зовут Аник.
Шура увидела встревоженное лицо матери, ей улыбнулся Коля, а из-за плеча Коли глядело чье-то смуглое горбоносое лицо с добрыми, сияющими глазами.
Мать нежно спросила:
— Как ты, Шурочка?
Шура взяла руку матери, прижала к своей груди.
— Мама...
Вечером, придя в себя, она узнала обо всем, что с ней случилось. Она была ранена во время бомбежки, ее оперировал военврач по фамилии Ляшко, санитарка, ухаживающая за ней, была армянка — Аник Зулалян, из Колиного полка. Она узнала, что Вовча освобождена, что немцев отогнали на западный берег Донца.
Шура смотрела на санитарку, на брата, на его товарища, улыбавшегося ей, как старой знакомой.
— Если бы вы послушались меня и легли на землю, то не были бы ранены... Помните, как мы стреляли по фашистам в вашем дворе? Вы стояли на крыльце. Помните? — сказал товарищ Коли.
Так вот почему лицо молодого красноармейца казалось Шуре знакомым!
V
Исход боя был решен еще утром,— немцев выбили из города, они отошли на западный берег Северного Донца. День прошел в артиллерийской перестрелке. Немецкие снаряды разрывались в предместьях города — Мельницах и Заводах, на центральных улицах Вовчи. К вечеру огонь прекратился. В воздух то и дело поднимались белые ракеты и освещали склоны высоких холмов, берега реки. На этом участке боев линия фронта прошла по Северному Донцу.
На второй день после освобождения города радиотехники дивизионного клуба организовали для населения показ фильмов. Городские фотографы предлагали бойцам, проходящим по улицам, сняться и послать карточки родным. Завязывались знакомства, и некоторым из них суждено было длиться долгие годы. Из домов доносились звуки пианино, девичий смех, по улицам, возбужденно галдя, носились дети. И тут же время от времени со стороны Донца слышался грохот немецких орудий, раздавались снарядные разрывы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210