Встретил врага, видишь его — значит, бей!
Садыхов бегал от одного орудия к другому, кричал, ругался, смеялся. Пленные легли на землю, недалеко от батареи, лежали в угрюмом молчании, тесно прижавшись друг к другу. Мусраилов и Попов стерегли их, держа в руках автоматы. Тоноян стоял около батареи и смотрел в ту сторону, куда уходили садыховские снаряды. После очередного залпа Садыхов поднес бинокль к глазам.
— Молодцы, ребята,— обрадованно произнес он и словно для того, чтобы отметить этот удачный залп, снял висевшую у него на плече флягу с водкой, подошел к наводчику первого орудия.
— Глотни немножко, согрейся.
Наводчика не пришлось долго упрашивать. Садыхов протянул флягу Тонояну.
— Ты тоже хлебни малость, Арсен.
— Товарищ старший лейтенант,— крикнул наводчик,— смотрите, немцы бегут в нашу сторону. Наши атаковали их с тыла.
— Огонь, огонь,— закричал Садыхов,— заряжай осколочными. Огонь!
Немецкая пехота беспорядочно бежала в сторону батареи, но это была не атака — это было бегство.
— Ура! — закричал Садыхов и заплясал на месте, раскачиваясь, как медведь, и напевая по-азербайджански.
Пленные удивленно смотрели на него, бессмысленно улыбались.
— Бах, Арсен, бах ! — крикнул Гамза и продолжал петь:
— Ай бари бах, Арсен джан, о яна бах, кардаш джан...
Бегущие немцы были встречены огнем садыховской батареи и орудийным и пулеметным огнем двух танков. Немцы заметались, рассеялись по полю, залегли. В воздухе замелькали белые платки...
Садыхов приказал батарее прекратить огонь. Танки медленно двинулись в сторону сдающихся в плен немцев.
— Ай бари бах, бари бах...— повторял Садыхов припев любимой песенки.
Тоноян вытер рукавом лоб. Напряженный, сосредоточенный, он смотрел на медленно двигавшиеся танки. Немцы бросали автоматы в снег. Сотни рук поднялись вверх. Мощное «ура» разнеслось в воздухе — это кричала приближавшаяся с севера советская пехота. Арсен увидел среди наступавших своих однополчан.
Вот на санях подъехал к батарее подполковник Кобуров.
— Где батальон Малышева?—спросил он Садыхова.
— Ушел вперед,— ответил Садыхов,— отбросил контратаковавшего противника и продолжает наступление.
— Молодец Малышев,— сказал подполковник,— а ты что тут делаешь, Тоноян? — вдруг спросил командир полка.
— Охраняю пленных, товарищ подполковник. Кобуров только сейчас увидел группу пленных.
— Это батальон Малышева взял их в плен?
— Да, с помощью танкистов.
— Все равно, дело зачтется нашему полку,— произнес Кобуров. Он зычно крикнул:
— Гоните пленных в тыл,— и спросил: — Почему они все держатся за животы?
Узнав, в чем дело, все дружно рассмеялись.
— Ну и молодцы, хорошо придумали,— сказал Кобуров, хлопнув Тонояна по спине.
Стремглав подъехали сани, из них вышел военный, одетый в шубу. Это был Геладзе. Он быстро подошел к командиру полка, строго спросил:
— Почему стоишь, о чем рассуждаешь, Кобуров?
— Полк оторвался от противника, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Как это оторвался? Твой батальон прижат к противнику с юга, а ты оторвался?
Генерал повернулся к стоявшим по стойке «смирно» бойцам и, взмахнув рукой, крикнул:
— Вперед, гвардейские богатыри! Не давайте врагу передышки, уничтожайте его живую силу, вперед, не переводя дыхания!
Пехота, танки и артиллерия ускоренным маршем двигались на юг.
Заметив Тонояна, генерал спросил:
— А вы чего ждете, гвардии боец?
— Я охраняю пленных, товарищ генерал,— ответил Арсен.
Командир полка доложил генералу, что во вражеском тылу батальон взял в плен роту немецких солдат.
— Значит, ты из первого батальона? — спросил генерал.
— Так точно.
— Как твоя фамилия?
— Тоноян.
— Тоноян? — растягивая слоги, повторил генерал, будто эта фамилия была ему знакома.
— Ну чего ты ждешь, Тоноян, бегом марш, догоняй свой батальон.
— Нас трое, товарищ генерал.
— Ну и бегите втроем. Пленными займутся без вас. Садись в мои сани, Кобуров, мои быстрее,— обратился генерал к командиру полка,— а то мы с тобой опять оторвемся от противника.
Сани генерала быстро помчались вперед и вскоре затерялись в потоке движущихся войск.
— Мусраилов, Попов! — крикнул Тоноян.— Отдыхать не придется, генерал приказал нам воевать.
XXIII
За день батальон Малышева трижды вступал в тяжелые бои. После каждого боя Малышев и Аршакян сомневались — закрепиться ли, занять оборону или продолжать движение? После того как была отбита атака немцев, танкист Краснов получил по радио приказ: «Непрерывно поддерживать батальон и двигаться вместе с пехотой вперед, только вперед»...
После этого приказа сомнения Малышева и Аршакяна исчезли. Три танка Краснова и батальон Малышева шли на юг. Танки и пехота время от времени останавливались, дожидались возвращения разведчиков. И снова урчали моторы, прессовали снег гусеницы и по проложенным танками колеям шла пехота.
К вечеру батальон в четвертый раз встретил оборонительную линию противника.
— Атаковать! — категорически объявил Малышев.
— Что ж, можно атаковать,— согласился Краснов. Уже наступала темнота, а подкрепления из тыла
не шли.
— Давайте подумаем, товарищи,— сказал Аршакян.— Очень уж далеко мы оторвались от своих. Мы не знаем точно, какие силы стоят против нас, нужно их разведать.
«Боится»,— подумал Краснов и тут же почувствовал, что и в нем самом просыпается страх.
«А ведь, пожалуй, прав батальонный комиссар,— подумал Малышев,— нельзя лезть в воду, не спросивши броду».
Он задумался. Если остановиться и ждать подкреплений, ему, вероятно, нагорит от командования. А если атаковать — и угробить батальон... «Нет, пусть лучше надраит меня начальство»,— решил Малышев.
Бойцам было приказано рыть траншеи в снегу и занять круговую оборону, танкам — прикрывать фланги и тыл батальона.
Ираклий и Бурденко побежали в роты, Аник и Шура остались с Малышевым и Аршакяном. Едва бойцы принялись разрывать лопатами смерзшийся снег, как противник открыл огонь. Заговорили шестиствольные немецкие минометы. Вражеская артиллерия вела непрерывный огонь, и танкам то и дело приходилось менять позиции. Сразу же стало ясно, что бой будет самым жестоким из всех жестоких боев сегодняшнего дня.
Тигран побежал на левый фланг батальона, а Малышев остался у телефона поддерживать связь с ротами. Он старался казаться спокойным, но люди видели его волнение. Командиры, побывавшие во многих боях, умеют как бы чутьем определять соотношение своих сил и сил противника.
Телефонисту дважды удалось под огнем починить разорванный провод. Вернувшись на КП в третий раз, он прилег у стенки снежного окопа и тяжело застонал. Аник сняла с него шинель и гимнастерку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Садыхов бегал от одного орудия к другому, кричал, ругался, смеялся. Пленные легли на землю, недалеко от батареи, лежали в угрюмом молчании, тесно прижавшись друг к другу. Мусраилов и Попов стерегли их, держа в руках автоматы. Тоноян стоял около батареи и смотрел в ту сторону, куда уходили садыховские снаряды. После очередного залпа Садыхов поднес бинокль к глазам.
— Молодцы, ребята,— обрадованно произнес он и словно для того, чтобы отметить этот удачный залп, снял висевшую у него на плече флягу с водкой, подошел к наводчику первого орудия.
— Глотни немножко, согрейся.
Наводчика не пришлось долго упрашивать. Садыхов протянул флягу Тонояну.
— Ты тоже хлебни малость, Арсен.
— Товарищ старший лейтенант,— крикнул наводчик,— смотрите, немцы бегут в нашу сторону. Наши атаковали их с тыла.
— Огонь, огонь,— закричал Садыхов,— заряжай осколочными. Огонь!
Немецкая пехота беспорядочно бежала в сторону батареи, но это была не атака — это было бегство.
— Ура! — закричал Садыхов и заплясал на месте, раскачиваясь, как медведь, и напевая по-азербайджански.
Пленные удивленно смотрели на него, бессмысленно улыбались.
— Бах, Арсен, бах ! — крикнул Гамза и продолжал петь:
— Ай бари бах, Арсен джан, о яна бах, кардаш джан...
Бегущие немцы были встречены огнем садыховской батареи и орудийным и пулеметным огнем двух танков. Немцы заметались, рассеялись по полю, залегли. В воздухе замелькали белые платки...
Садыхов приказал батарее прекратить огонь. Танки медленно двинулись в сторону сдающихся в плен немцев.
— Ай бари бах, бари бах...— повторял Садыхов припев любимой песенки.
Тоноян вытер рукавом лоб. Напряженный, сосредоточенный, он смотрел на медленно двигавшиеся танки. Немцы бросали автоматы в снег. Сотни рук поднялись вверх. Мощное «ура» разнеслось в воздухе — это кричала приближавшаяся с севера советская пехота. Арсен увидел среди наступавших своих однополчан.
Вот на санях подъехал к батарее подполковник Кобуров.
— Где батальон Малышева?—спросил он Садыхова.
— Ушел вперед,— ответил Садыхов,— отбросил контратаковавшего противника и продолжает наступление.
— Молодец Малышев,— сказал подполковник,— а ты что тут делаешь, Тоноян? — вдруг спросил командир полка.
— Охраняю пленных, товарищ подполковник. Кобуров только сейчас увидел группу пленных.
— Это батальон Малышева взял их в плен?
— Да, с помощью танкистов.
— Все равно, дело зачтется нашему полку,— произнес Кобуров. Он зычно крикнул:
— Гоните пленных в тыл,— и спросил: — Почему они все держатся за животы?
Узнав, в чем дело, все дружно рассмеялись.
— Ну и молодцы, хорошо придумали,— сказал Кобуров, хлопнув Тонояна по спине.
Стремглав подъехали сани, из них вышел военный, одетый в шубу. Это был Геладзе. Он быстро подошел к командиру полка, строго спросил:
— Почему стоишь, о чем рассуждаешь, Кобуров?
— Полк оторвался от противника, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Как это оторвался? Твой батальон прижат к противнику с юга, а ты оторвался?
Генерал повернулся к стоявшим по стойке «смирно» бойцам и, взмахнув рукой, крикнул:
— Вперед, гвардейские богатыри! Не давайте врагу передышки, уничтожайте его живую силу, вперед, не переводя дыхания!
Пехота, танки и артиллерия ускоренным маршем двигались на юг.
Заметив Тонояна, генерал спросил:
— А вы чего ждете, гвардии боец?
— Я охраняю пленных, товарищ генерал,— ответил Арсен.
Командир полка доложил генералу, что во вражеском тылу батальон взял в плен роту немецких солдат.
— Значит, ты из первого батальона? — спросил генерал.
— Так точно.
— Как твоя фамилия?
— Тоноян.
— Тоноян? — растягивая слоги, повторил генерал, будто эта фамилия была ему знакома.
— Ну чего ты ждешь, Тоноян, бегом марш, догоняй свой батальон.
— Нас трое, товарищ генерал.
— Ну и бегите втроем. Пленными займутся без вас. Садись в мои сани, Кобуров, мои быстрее,— обратился генерал к командиру полка,— а то мы с тобой опять оторвемся от противника.
Сани генерала быстро помчались вперед и вскоре затерялись в потоке движущихся войск.
— Мусраилов, Попов! — крикнул Тоноян.— Отдыхать не придется, генерал приказал нам воевать.
XXIII
За день батальон Малышева трижды вступал в тяжелые бои. После каждого боя Малышев и Аршакян сомневались — закрепиться ли, занять оборону или продолжать движение? После того как была отбита атака немцев, танкист Краснов получил по радио приказ: «Непрерывно поддерживать батальон и двигаться вместе с пехотой вперед, только вперед»...
После этого приказа сомнения Малышева и Аршакяна исчезли. Три танка Краснова и батальон Малышева шли на юг. Танки и пехота время от времени останавливались, дожидались возвращения разведчиков. И снова урчали моторы, прессовали снег гусеницы и по проложенным танками колеям шла пехота.
К вечеру батальон в четвертый раз встретил оборонительную линию противника.
— Атаковать! — категорически объявил Малышев.
— Что ж, можно атаковать,— согласился Краснов. Уже наступала темнота, а подкрепления из тыла
не шли.
— Давайте подумаем, товарищи,— сказал Аршакян.— Очень уж далеко мы оторвались от своих. Мы не знаем точно, какие силы стоят против нас, нужно их разведать.
«Боится»,— подумал Краснов и тут же почувствовал, что и в нем самом просыпается страх.
«А ведь, пожалуй, прав батальонный комиссар,— подумал Малышев,— нельзя лезть в воду, не спросивши броду».
Он задумался. Если остановиться и ждать подкреплений, ему, вероятно, нагорит от командования. А если атаковать — и угробить батальон... «Нет, пусть лучше надраит меня начальство»,— решил Малышев.
Бойцам было приказано рыть траншеи в снегу и занять круговую оборону, танкам — прикрывать фланги и тыл батальона.
Ираклий и Бурденко побежали в роты, Аник и Шура остались с Малышевым и Аршакяном. Едва бойцы принялись разрывать лопатами смерзшийся снег, как противник открыл огонь. Заговорили шестиствольные немецкие минометы. Вражеская артиллерия вела непрерывный огонь, и танкам то и дело приходилось менять позиции. Сразу же стало ясно, что бой будет самым жестоким из всех жестоких боев сегодняшнего дня.
Тигран побежал на левый фланг батальона, а Малышев остался у телефона поддерживать связь с ротами. Он старался казаться спокойным, но люди видели его волнение. Командиры, побывавшие во многих боях, умеют как бы чутьем определять соотношение своих сил и сил противника.
Телефонисту дважды удалось под огнем починить разорванный провод. Вернувшись на КП в третий раз, он прилег у стенки снежного окопа и тяжело застонал. Аник сняла с него шинель и гимнастерку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210