Сархошев, покряхтывая, шел за Меликяном, все оглядывался на Шарояна, не отстал ли тот.
— Меликян! — позвал он.— Посидим несколько минут, буквально ногой не могу ступить.
— Что ж, посидим.
Сархошев застонал, уселся на мокрую кочку.
— Омерзительная штука — война!
— Воевать, брат, не в кино сниматься! — сказал Меликян.
Сархошев окликнул проходившего мимо раненого и спросил, из какого тот батальона, как дела на передовой.
Но раненый не знал, каково положение на передовой, он знал, что раненая нога горит, как в огне, знал, как трудно двигаться ему, припадая на палку.
— Ну и сержант, не можешь двух слов связать.
— Рана у меня тяжелая,— ответил сержант.
— Ладно, ладно, иди.— И Сархошев махнул в его сторону рукой.
— Эх, товарищ командир транспортной роты,— сказал Меликян,— дойди еще туда, где он был, потом кричи на него.
Долго еще шли они — то лощиной, то поднимались на холм, то бежали согнувшись по сжатому полю.
В горловине оврага, где особо свирепо посвистывали пули, Сархошев даже прополз несколько метров по-пластунски.
Наконец они добрались до блиндажа командира полка.
Первым, кого увидели они, был Аршакян — он стоял рядом с командиром полка.
Они доложили Дементьеву, что по приказу комиссара направляются в роты. После этого Меликян обнял Тиграна.
— Умереть мне за твою душу, Тигран джан, товарищ старший политрук, очень стосковался по тебе, клянусь душой.
— Чувства изливает старик? — спросил Дементьев. Меликян осклабился.
— Я не старик, товарищ майор, мне целый год до пятидесяти ждать. Разрешите доложить, что я обязан прожить сто лет!
— Что ж,— проговорил Дементьев,— старый дуб не повалить ветру!
Обняв Меликяна левой рукой, Тигран протянул правую Сархошеву и дружелюбно спросил:
— Как живете? Вы обижались на меня, теперь, надеюсь, перестали?
— Что вы, что вы, товарищ старший политрук,— радостно улыбнулся Сархошев,— солдат не должен обижаться на справедливое замечание начальника, я это понимаю.
Меликян удивленно посмотрел на него — неужели этот улыбающийся, ласковый Сархошев недавно с такой злобой говорил об Аршакяне?
А в это время Бено Шароян хмуро поглядывал на Каро Хачикяна. Вестовой Сархошева видел, как Каро улыбается, и улыбка эта казалась ему пренебрежительной. Каро шепнул что-то на ухо Савину.
Шароян не слышал слов Хачикяна, но не сказал ли Хачикян: «Это тот, что бежал в первый день»?
— Идите в первый батальон, комиссар там, представитесь ему,— приказал Дементьев.— Спросите бойцов, получают ли они ежедневно горячую пищу, курево, проверьте обувь, шинели. Хачикян, проводи их ходами сообщения, чтобы не попали под огонь.
После полуночи полка и командир роты возвращались «домой» — так фронтов люди называют свое подразделение. Стрельба не утихла, но осветительные ракеты висели в воздухе. На этот раз передовым шел Сархошев, шел так быстро, что неутомимый в ходьбе Меликян едва поспевал за ним.
— Что ты бежишь, иди медленней! — кричал Минас.
— Не на бульваре гуляем.
— Но ведь у тебя болела нога?
— Ты что хочешь этим сказать? Не симулянт ли я?
— Ну, что ты, я тревожусь за твой ревматизм.
— Отдохнул, отогрелся, стало легче. Что тут непонятного?
— Ну ладно, ладно. Дальше они шли молча.
— Послушай, — спросил Меликян, — признайся, страшновато тебе было, а?
— Понимаешь, ночная темнота на меня подавляюще всегда действует.
Когда они добрались до ротной землянки, Сархошев вдруг оживился, приказал Шарояну принести хлеба, нарезать сала, вытащил из мешка пол-литра водки.
Через полчаса он лихо пел.
Меликян также пришел в отличное настроение, но пение Сархошева ему не нравилось.
— Московская особая тоже на тебя действует, а, Сархошев?
— Не отрицаю, действует...
— Действует, я вижу, но не подавляюще. Хорошо после пережитой опасности сидеть в уютной
избушке за маленьким шатким столиком и пить водку, закусывать сальцем и хлебцем. Меликян никогда не думал о своей дружбе с Сархошевым. Добрая ли это дружба? Что хорошего выйдет из подобных совместных выпивок? Он не задавал себе этих вопросов раньше, не задавал их себе и сегодня, он вообще не был подвержен сомнениям.
XVIII
В восьмидесяти километрах к западу от Харькова, на заболоченных берегах реки Коломак, что на границе Полтавщины, советские войска заставили наступающего, ведущего блицкриг неприятеля две недели
подряд топтаться на месте, а на некоторых рубежах отбросили его назад и прочно закрепились на удобных, выгодных позициях.
Названия маленьких, до той поры никому не известных хуторов и сел — Разуненко, Трудолюбовка, Шелестов — цветными карандашами подчеркивались на командирских картах, десятки и сотни раз назывались бойцами. Предполагали ли до этого хмурого, холодного октября люди, что судьба забросит их в эти края с берегов Двины и Аракса, из Колхиды, Саратова и Ташкента? Красивая долина между реками Орчик и Мерля, речка Коломак навсегда остались в памяти тех, кто воевал в этих местах.
Солдату особенно дорога та земля, на которой он выкопал для себя окоп, тот клочок земли, который отвоевал он, сохранил под пулями врага. И уж все равно — плодородный ли то чернозем, невспаханный, поросший бурьяном пустырь или роскошные плодовые сады.
Бойцы стрелковых рот, день и ночь не выходя из окопов, до мельчайших подробностей изучили лежащую перед ними местность, сразу замечали самые незначительные изменения и перемены. Осколками снарядов обломило несколько ветвей на одиноком дереве, на скате холма после ночного обстрела чернеют новые воронки, безжалостно истерзано вражеским железом несжатое поле. Снайперы уверенно находят вчерашние ориентиры: маленькие кустики, голые стебли подсолнечника. Вот тот подсолнух сегодня не покачивает круглой головкой. Как далеко сегодня кружат те два ворона, что искали вчера трупы павших лошадей.
В дивизионной и армейской газетах часто писали о бойцах Дементьева. Начальник штаба полка Кобуров велел лейтенанту Атояну собирать газетные вырезки: пригодятся в будущем для истории полка. Капитан Кобуров был патриотом своего полка, но особенно гордился он работой полкового штаба. Кобуров считал себя военным мыслителем, был непоколебимо убежден, что лучше и глубже высших военачальников понимает общую обстановку. А помощник Кобурова, молчаливый лейтенант Мисак Атоян, беспрекословно верил в стратегический гений своего начальника.
В эти дни Кобуров как-то сказал Атояну:
— Хватит обороны, общее положение таково, что пришло время для большого наступления. Я уверен, что Ставка готовит прорыв, скоро пойдем на запад.
— Конечно, прорыв нужен,— и на этот раз согласился с Кобуровым Атоян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210