Генерал не скрывал трудностей, допущенных ошибок, просчетов, но речь его от этого казалась особо убеждающей. И еще крепче сделалась уверенность, что победа в войне будет за справедливым делом.
Закончив, Яснополянский взглянул на часы и обратился к начальнику политотдела:
— Петр Богданович, пойдем с вами в подразделения. Вы идите с комиссаром, а я с майором Кобуровым. Хозяин пусть остается дома.
Он посмотрел на Дементьева.
— Вести от семьи есть?
— Вчера получил письмо.
— А мне не пишут.— И Яснополянский встал, громко добавил: — Пошли, друзья!
Савин и Хачикян, сопровождавшие генерала, шли впереди, указывая дорогу, Ивчук и Копбаев шагали позади.
Мороз заметно ослабел, небо было покрыто темными, снеговыми тучами.
— Помнишь старого генерала? — тихо сказал Савин Хачикяну,— не чета нынешнему. Этот — туляк настоящий.
Генерал подошел к огневым позициям батареи. Перед ним выросла огромная фигура Садыхова.
— Довольны своими огневыми позициями? — спросил Яснополянский.
— Доволен, товарищ генерал,— ответил Садыхов.
— А я не доволен. Все время под огнем, что хорошего? Артиллерист, а не можете толково разместить одну батарею. А если завтра вас назначат командовать артиллерией дивизии? Или с вас на всю жизнь довольно батареи?
Огромный Садыхов смутился.
— А ну, дай мне руку,— сказал Яснополянский. Командир дивизии с силой потянул руку лейтенанта
к себе, но не смог сдвинуть Гамзу с места.
— Ну и силища. Откуда она в тебе? Лицо Гамзы заулыбалось.
— От родителей, товарищ генерал, да еще от наших Кавказских гор.
— Вот. Сила силой, а ты смени огневые позиции, лейтенант, и в двадцать три тридцать явись к командиру полка.
Вместе с Кобуровым генерал продолжал обход передовых позиций.
А Садыхов, выполнив генеральское распоряжение, все поглядывал на часы, не пора ли идти к генералу. Он понимал, что речь шла не о взысканиях.
И вот Гамза протиснул свои большие плечи в землянку подполковника, там собралось много командиров и бойцов.
— Товарищи,— начал генерал свою новогоднюю речь,— Феликс Эдмундович Дзержинский новый тысяча девятьсот девятый год встретил в тюрьме. В пятый раз встречал он Новый год в тюремной камере, вдали от родных и друзей. «Но в душе моей никогда не рождались сомнения относительно дела,— написал он в своем дневнике,— еще больше усиливалось и становилось необходимым стремление мое к свободе, к полноценной жизни». Рыцарь нашей революции, Феликс Эдмундович думал в новогоднюю ночь о своей жизни и спрашивал себя, как бы он жил, если бы предоставилась ему возможность начать жизнь сначала. И он ответил себе: так, как и жил, пошел бы прежним путем! Мы сегодня встречаем Новый год на фронте, также вдали от родных. Разница большая — Феликс Эдмундович находился в тюрьме, а мы в рядах нашей великой армии. Путь нашей жизни естественно привел нас сюда. И в нашей душе тоже нет никакого сомнения относительно дела, которому мы служим, и в нас горит стремление к счастью, вера в победу. Есть ли среди нас хоть один человек, который пожелал бы сегодня быть дома, а не в этой фронтовой землянке? Товарищ Бурденко, как по-вашему? Бурденко встал.
— Товарищ генерал, думаю, що в нашей семье такой людыны не найдется!
Генерал молча посмотрел на него.
— Серьезный ответ, а я слышал, что ты шутник.
— Так воно бывает, товарищ генерал. Не можно на одний струне граты — скучно.
— Вот правильно. Значит, мы все гордимся, что встречаем Новый год здесь, на фронте, в боях за Родину.
Генерал взглянул на часы.
— Поздравляю вас с Новым годом, товарищи. Разрешите первую чарку выпить за наших рядовых бойцов. Им на войне тяжелее всех достается. За их здоровье и выпьем.
Все зашумели, застучали стаканами.
Внезапно открылась дверь, и в облаке морозного пара вошел, одетый в белый тулуп, похожий на новогоднего деда-мороза, начальник снабжения полка Меликян. Вынув из сумки конверт, он протянул его генералу.
— Разрешите вручить вам письмо, товарищ генерал!
Генерал взял письмо, взглянул на знакомый почерк. Все видели, как он взволнован. Письмо было из Ленинграда.
Генерал обнял Меликяна.
188
XVI
Аршакян возвращался в Вовчу из полка Самвеляна. За несколько дней город сильно изменился. В сквериках стояли пушки, дула их были направлены в сторону Северного Донца, во многих дворах стояли обозные повозки и полевые кухни, слышалось конское ржанье. По вечерам прожектора освещали зимнее небо, ощупывали бесплотными голубоватыми пальцами тяжелые облака.
Тигран подошел к дому Бабенко, радуясь предстоящей встрече с милой семьей. Вероятно, Митя еще не спит, бросится Тиграну навстречу.
Тигран подошел к воротам, постучал железным молотком. Но Митя не выбежал встречать его. Значит, спит уже. Должно быть, и вся семья спит? Он снова прислушался — в тяжелой после контузии голове стоял шум, в ушах звенело. Но вот дверь заскрипела, и послышались быстрые шаги.
Калитка открылась, и Тигран увидел Надежду Олесьевну. На плечи ее была накинута старая материнская шубка.
— Добрый вечер, Надежда Олесьевна.
Молодая украинка молча подошла к Аршакяну и вдруг прижалась головой к его плечу, заплакала.
— Тигран Иванович, несчастье у нас.
— Что такое, что с вами? — испуганно спросил Тигран.
— Мити нет, Тигран Иванович.
— Как это нет, что вы говорите, что случилось? — спрашивал он.
— Мы совсем потеряли голову, Тигран Иванович, вас ждали. Утром проснулись, а его нет, и до сих пор нет. Третью ночь как нет. Что делать, скажите! Мы ходили к коменданту города, но он ничего не знает. Не хватало нам еще такого горя, Тигран Иванович! Что теперь делать!
В комнате за столом сидели старики Бабенко и Сархошев. Сархошев, видимо, был пьян — на столе возле него стояла бутылка водки. Увидя Тиграна, он громко заговорил:
— А вот и Тигран Иванович пришел... Прошу, прошу, товарищ заместитель начальника политотдела, товарищ батальонный комиссар. Три дня ждали тут вас, Тигран Иванович, встречать Новый год, и все время пьем за ваше здоровье. Вот какими бывают настоящие армяне, товарищ Бабенко! Настоящий, натуральный...
Прервав пьяную болтовню Сархошева, Тигран указал на храпевшего на кровати бойца, строго спросил:
— Это кто в сапогах валяется на постели?
— Шароян, мой боевой помощник,— бодро доложил Сархошев.
— Сейчас же разбудить его и отправить отсюда. Сархошев сладко улыбнулся, словно слушая похвалу
себе.
— Э, Тигран Иванович, что поделаешь, война.
— Делайте, что приказывают, и немедленно. Я не шучу.
Недовольно бормоча, проснулся Бено Шароян. Увидев Аршакяна, он торопливо стал надевать шинель.
— Разрешите идти, товарищ...
— Иди, иди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Закончив, Яснополянский взглянул на часы и обратился к начальнику политотдела:
— Петр Богданович, пойдем с вами в подразделения. Вы идите с комиссаром, а я с майором Кобуровым. Хозяин пусть остается дома.
Он посмотрел на Дементьева.
— Вести от семьи есть?
— Вчера получил письмо.
— А мне не пишут.— И Яснополянский встал, громко добавил: — Пошли, друзья!
Савин и Хачикян, сопровождавшие генерала, шли впереди, указывая дорогу, Ивчук и Копбаев шагали позади.
Мороз заметно ослабел, небо было покрыто темными, снеговыми тучами.
— Помнишь старого генерала? — тихо сказал Савин Хачикяну,— не чета нынешнему. Этот — туляк настоящий.
Генерал подошел к огневым позициям батареи. Перед ним выросла огромная фигура Садыхова.
— Довольны своими огневыми позициями? — спросил Яснополянский.
— Доволен, товарищ генерал,— ответил Садыхов.
— А я не доволен. Все время под огнем, что хорошего? Артиллерист, а не можете толково разместить одну батарею. А если завтра вас назначат командовать артиллерией дивизии? Или с вас на всю жизнь довольно батареи?
Огромный Садыхов смутился.
— А ну, дай мне руку,— сказал Яснополянский. Командир дивизии с силой потянул руку лейтенанта
к себе, но не смог сдвинуть Гамзу с места.
— Ну и силища. Откуда она в тебе? Лицо Гамзы заулыбалось.
— От родителей, товарищ генерал, да еще от наших Кавказских гор.
— Вот. Сила силой, а ты смени огневые позиции, лейтенант, и в двадцать три тридцать явись к командиру полка.
Вместе с Кобуровым генерал продолжал обход передовых позиций.
А Садыхов, выполнив генеральское распоряжение, все поглядывал на часы, не пора ли идти к генералу. Он понимал, что речь шла не о взысканиях.
И вот Гамза протиснул свои большие плечи в землянку подполковника, там собралось много командиров и бойцов.
— Товарищи,— начал генерал свою новогоднюю речь,— Феликс Эдмундович Дзержинский новый тысяча девятьсот девятый год встретил в тюрьме. В пятый раз встречал он Новый год в тюремной камере, вдали от родных и друзей. «Но в душе моей никогда не рождались сомнения относительно дела,— написал он в своем дневнике,— еще больше усиливалось и становилось необходимым стремление мое к свободе, к полноценной жизни». Рыцарь нашей революции, Феликс Эдмундович думал в новогоднюю ночь о своей жизни и спрашивал себя, как бы он жил, если бы предоставилась ему возможность начать жизнь сначала. И он ответил себе: так, как и жил, пошел бы прежним путем! Мы сегодня встречаем Новый год на фронте, также вдали от родных. Разница большая — Феликс Эдмундович находился в тюрьме, а мы в рядах нашей великой армии. Путь нашей жизни естественно привел нас сюда. И в нашей душе тоже нет никакого сомнения относительно дела, которому мы служим, и в нас горит стремление к счастью, вера в победу. Есть ли среди нас хоть один человек, который пожелал бы сегодня быть дома, а не в этой фронтовой землянке? Товарищ Бурденко, как по-вашему? Бурденко встал.
— Товарищ генерал, думаю, що в нашей семье такой людыны не найдется!
Генерал молча посмотрел на него.
— Серьезный ответ, а я слышал, что ты шутник.
— Так воно бывает, товарищ генерал. Не можно на одний струне граты — скучно.
— Вот правильно. Значит, мы все гордимся, что встречаем Новый год здесь, на фронте, в боях за Родину.
Генерал взглянул на часы.
— Поздравляю вас с Новым годом, товарищи. Разрешите первую чарку выпить за наших рядовых бойцов. Им на войне тяжелее всех достается. За их здоровье и выпьем.
Все зашумели, застучали стаканами.
Внезапно открылась дверь, и в облаке морозного пара вошел, одетый в белый тулуп, похожий на новогоднего деда-мороза, начальник снабжения полка Меликян. Вынув из сумки конверт, он протянул его генералу.
— Разрешите вручить вам письмо, товарищ генерал!
Генерал взял письмо, взглянул на знакомый почерк. Все видели, как он взволнован. Письмо было из Ленинграда.
Генерал обнял Меликяна.
188
XVI
Аршакян возвращался в Вовчу из полка Самвеляна. За несколько дней город сильно изменился. В сквериках стояли пушки, дула их были направлены в сторону Северного Донца, во многих дворах стояли обозные повозки и полевые кухни, слышалось конское ржанье. По вечерам прожектора освещали зимнее небо, ощупывали бесплотными голубоватыми пальцами тяжелые облака.
Тигран подошел к дому Бабенко, радуясь предстоящей встрече с милой семьей. Вероятно, Митя еще не спит, бросится Тиграну навстречу.
Тигран подошел к воротам, постучал железным молотком. Но Митя не выбежал встречать его. Значит, спит уже. Должно быть, и вся семья спит? Он снова прислушался — в тяжелой после контузии голове стоял шум, в ушах звенело. Но вот дверь заскрипела, и послышались быстрые шаги.
Калитка открылась, и Тигран увидел Надежду Олесьевну. На плечи ее была накинута старая материнская шубка.
— Добрый вечер, Надежда Олесьевна.
Молодая украинка молча подошла к Аршакяну и вдруг прижалась головой к его плечу, заплакала.
— Тигран Иванович, несчастье у нас.
— Что такое, что с вами? — испуганно спросил Тигран.
— Мити нет, Тигран Иванович.
— Как это нет, что вы говорите, что случилось? — спрашивал он.
— Мы совсем потеряли голову, Тигран Иванович, вас ждали. Утром проснулись, а его нет, и до сих пор нет. Третью ночь как нет. Что делать, скажите! Мы ходили к коменданту города, но он ничего не знает. Не хватало нам еще такого горя, Тигран Иванович! Что теперь делать!
В комнате за столом сидели старики Бабенко и Сархошев. Сархошев, видимо, был пьян — на столе возле него стояла бутылка водки. Увидя Тиграна, он громко заговорил:
— А вот и Тигран Иванович пришел... Прошу, прошу, товарищ заместитель начальника политотдела, товарищ батальонный комиссар. Три дня ждали тут вас, Тигран Иванович, встречать Новый год, и все время пьем за ваше здоровье. Вот какими бывают настоящие армяне, товарищ Бабенко! Настоящий, натуральный...
Прервав пьяную болтовню Сархошева, Тигран указал на храпевшего на кровати бойца, строго спросил:
— Это кто в сапогах валяется на постели?
— Шароян, мой боевой помощник,— бодро доложил Сархошев.
— Сейчас же разбудить его и отправить отсюда. Сархошев сладко улыбнулся, словно слушая похвалу
себе.
— Э, Тигран Иванович, что поделаешь, война.
— Делайте, что приказывают, и немедленно. Я не шучу.
Недовольно бормоча, проснулся Бено Шароян. Увидев Аршакяна, он торопливо стал надевать шинель.
— Разрешите идти, товарищ...
— Иди, иди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210