Это, наверное, нехороший человек, на вид простой, а на деле, должно быть, подлец. Ведь вы так думаете обо мне, признайтесь?
— Вы, конечно, преувеличиваете,— ответила Лю-сик,— но кое-что в вашем поведении меня удивляет, это верно.
— И на том спасибо. А я вот что скажу вам. Вчера вечером я уже знал, что вы врач и едете на фронт. Мне никто не говорил об этом. Я молодых врачей по манерам узнаю. Моя жена тоже была врачом. Я видел, как она начала работать, осваивалась, привыкала. Мне нравилось, что она была так предана своей профессии. В первые дни войны она поехала на фронт и погибла. Не для войны она была рождена. И вот ее больше нет. Когда год назад я узнал о ее смерти, мне показалось, что все вокруг меня померкло, стало холодным, тоскливым. Прошло время, и сейчас, как видите, я замечаю и красоту моря, и восход солнца, и прелесть человеческих глаз. Но раньше все это радовало меня, а сейчас вызывает печаль и тревогу. Вот вы едете на фронт, и я думаю,— как ужасно, если ваши родные, ваши друзья потеряют вас. Думаю, и сердцу больно. Вы понимаете меня? Мне кажется, что вы поймете это и не будете плохо думать обо мне.
Люсик спросила:
— А почему вы все это говорите именно мне?
— Потому что вы здесь самая молодая и самая красивая. Потому что вы тоже врач, как и моя Валя, и едете на фронт с теми же чувствами, как и она... Потому что вы не поняли меня, когда мы смотрели рассвет, и мои слова произвели на вас неверное впечатление. Потому что я не хочу видеть вас искалеченной во время бомбежки.
Майор вздохнул, стал глядеть на море.
— Дети у вас есть? — спросил он.
— Сын. Ему год; и четыре месяца.
— И вы оставили его, уехали?
Он замолчал.
Пароход дал протяжный свисток.
— Уже виден берег, скоро будем в Красноводске.
Так-то, Люся Сергеевна... Сейчас вы, наверное, думаете, что вот военный человек, сильный на вид, а рассиропился.
Меняя тему разговора, он произнес:
— До Саратова мы с вами попутчики. Между прочим, должен вам сообщить, что зовут меня Александр
Алексеевич Козаков.
В Красноводске они узнали, что поезд на Саратов будет только вечером следующего дня. Люсик осталась на пристани с вещами, а Козаков пошел получать продукты по аттестатам. Вернувшись, он сказал, что нашел ночлег в частном доме и договорился, что хозяйка приготовит из полученных по аттестату продуктов обед. Увидев, что Люсик смутилась и колеблется, он добавил:
— Между прочим, я не настаиваю на этом варианте.
Можно сходить к коменданту, попросить, чтоб он вам
устроил койку. Но вряд ли это удастся. Видите, сотни
военных неделями ночуют на улице. Давайте попытаемся.
Люсик смущенно молчала.
— Люся Сергеевна, бросьте сомневаться,— вдруг решительно проговорил Козаков,— стыдно вам не верить людям, идемте вместе на квартиру, отдохнете.
— Кто вам сказал, что я не верю людям?
— Вижу... Идемте.
Хозяйка приняла их равнодушно, не приветливо, но и не грубо: не первый раз к ней являлись гости военной поры. Они умылись. Когда сварился «обед из концентратов», они пригласили и хозяйку с детьми поесть вместе с ними.
После обеда Козаков предложил Люсик отдохнуть, а сам пошел на вокзал. Хозяйка приготовила постель.
— Видно, хороший человек ваш майор,— заговорила хозяйка,— давно вы женаты?
— Что вы,— засмеялась Люсик,— мы с ним вчера на пароходе познакомились.
Люсик не смогла уснуть. Козаков вскоре вернулся и сообщил, что поезда не будет и завтра, надо ждать еще сутки. Они пошли осматривать город. Улицы были забиты беженцами и домашним скарбом. Люди сидели на узлах и чемоданах, некоторые из тряпок и одеял соорудили маленькие палатки. Лица бездомных людей были бледные, изможденные. Часто встречались военные на костылях. На скамейке перед каким-то зданием сидели рядом шесть военных, все однорукие. Люсик отвернулась. А искалеченные войной люди весело разговаривали, один из них громко смеялся. На другой улице им встретились три молодых парня на костылях.
— Отвоевались,— печально сказал майор.
Солнце опускалось в море. Волны неторопливо
набегали на берег, закат окрасил море и голые, выжженные беспощадным солнцем холмы в цвет темной крови. Небо тоже покраснело, и кровь неба слилась с кровью моря и кровью земли.
Выйдя за город, они дошли до моря и сели на прибрежные камни.
— Тяжелое положение на фронте,— сказал майор,— очень тяжелое. Но будет еще тяжелей, если немец
перейдет Волгу.
Заходящее солнце окрасило его лицо, шинель красными отсветами. Люсик закрыла руками глаза, чтобы не видеть этого зловещего кровавого заката.
V
Эта ночь казалась Люсик мучительно длинной. Окна были закрыты, но в комнату проникал идущий с моря запах нефти и тухлой рыбы. Ей хотелось ни о чем не думать, не вспоминать прошлого, не тревожиться о будущем; стараясь заснуть, она закрывала глаза и начинала считать: раз, два, три, четыре, пять... Счет путался, и вместо цифр возникали человеческие лица, знакомые, незнакомые. Люди смеялись, плакали, стонали, звали на помощь. Овик улыбался на руках у бабушки, Аргам бежал сквозь дым, раненый Тигран лежал на земле.
Рано утром она встала, оделась, вышла умыться. Пепельные остроконечные холмы выползали из мрака, ветер с моря был насыщен запахом рыбы. Протяжно гудел в порту пароход. В Баку или из Баку шел пароход? Этот вопрос почему-то волновал Люсик.
Три дня Люсик с майором бродили по городу. Они заходили к военному коменданту, расспрашивали о поездах, сидели на прибрежных камнях и смотрели на море, шли на пристань и расспрашивали раненых о боях под Сталинградом и на Дону. Иногда Люсик
слышала армянскую речь. Она спрашивала у земляков, на каком фронте они воевали, встречался ли им политработник Тигран Аршакян.
Армяне большей частью были крестьянские парни, ереванцы встречались реже, но и ереванцы не знали Тиграна. Но однажды молодой боец обрадовался, услышав имя Аршакяна, он знал Тиграна еще по Еревану, был его студентом, знал также и Аргама. На каком фронте воюют сейчас Тигран и Аргам, он не знал, ему был известен только номер их полевой почты, потому что его отец служил в одной части с ними: он переписывался с отцом до мая, сейчас отец на письма не отвечал.
— Кто ваш отец? — спросила Люсик.
— Меликян.
— Меликян? Я его знаю! Он вместе с моим мужем поехал на фронт.
Встреча с Акопом Меликяном обрадовала Люсик. Они долго оживленно разговаривали.
Козаков дважды уходил с пристани и дважды возвращался, а Люся Сергеевна все еще была поглощена беседой с чернявым солдатом.
— Кто это? — спросил А коп, недовольный тем, что некий майор вертится вокруг жены Аршакяна.
— Ото мой знакомый, хороший человек,— сказала Люсик,— мы вместе едем до Саратова.
-- А откуда вы знаете, что это хороший человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
— Вы, конечно, преувеличиваете,— ответила Лю-сик,— но кое-что в вашем поведении меня удивляет, это верно.
— И на том спасибо. А я вот что скажу вам. Вчера вечером я уже знал, что вы врач и едете на фронт. Мне никто не говорил об этом. Я молодых врачей по манерам узнаю. Моя жена тоже была врачом. Я видел, как она начала работать, осваивалась, привыкала. Мне нравилось, что она была так предана своей профессии. В первые дни войны она поехала на фронт и погибла. Не для войны она была рождена. И вот ее больше нет. Когда год назад я узнал о ее смерти, мне показалось, что все вокруг меня померкло, стало холодным, тоскливым. Прошло время, и сейчас, как видите, я замечаю и красоту моря, и восход солнца, и прелесть человеческих глаз. Но раньше все это радовало меня, а сейчас вызывает печаль и тревогу. Вот вы едете на фронт, и я думаю,— как ужасно, если ваши родные, ваши друзья потеряют вас. Думаю, и сердцу больно. Вы понимаете меня? Мне кажется, что вы поймете это и не будете плохо думать обо мне.
Люсик спросила:
— А почему вы все это говорите именно мне?
— Потому что вы здесь самая молодая и самая красивая. Потому что вы тоже врач, как и моя Валя, и едете на фронт с теми же чувствами, как и она... Потому что вы не поняли меня, когда мы смотрели рассвет, и мои слова произвели на вас неверное впечатление. Потому что я не хочу видеть вас искалеченной во время бомбежки.
Майор вздохнул, стал глядеть на море.
— Дети у вас есть? — спросил он.
— Сын. Ему год; и четыре месяца.
— И вы оставили его, уехали?
Он замолчал.
Пароход дал протяжный свисток.
— Уже виден берег, скоро будем в Красноводске.
Так-то, Люся Сергеевна... Сейчас вы, наверное, думаете, что вот военный человек, сильный на вид, а рассиропился.
Меняя тему разговора, он произнес:
— До Саратова мы с вами попутчики. Между прочим, должен вам сообщить, что зовут меня Александр
Алексеевич Козаков.
В Красноводске они узнали, что поезд на Саратов будет только вечером следующего дня. Люсик осталась на пристани с вещами, а Козаков пошел получать продукты по аттестатам. Вернувшись, он сказал, что нашел ночлег в частном доме и договорился, что хозяйка приготовит из полученных по аттестату продуктов обед. Увидев, что Люсик смутилась и колеблется, он добавил:
— Между прочим, я не настаиваю на этом варианте.
Можно сходить к коменданту, попросить, чтоб он вам
устроил койку. Но вряд ли это удастся. Видите, сотни
военных неделями ночуют на улице. Давайте попытаемся.
Люсик смущенно молчала.
— Люся Сергеевна, бросьте сомневаться,— вдруг решительно проговорил Козаков,— стыдно вам не верить людям, идемте вместе на квартиру, отдохнете.
— Кто вам сказал, что я не верю людям?
— Вижу... Идемте.
Хозяйка приняла их равнодушно, не приветливо, но и не грубо: не первый раз к ней являлись гости военной поры. Они умылись. Когда сварился «обед из концентратов», они пригласили и хозяйку с детьми поесть вместе с ними.
После обеда Козаков предложил Люсик отдохнуть, а сам пошел на вокзал. Хозяйка приготовила постель.
— Видно, хороший человек ваш майор,— заговорила хозяйка,— давно вы женаты?
— Что вы,— засмеялась Люсик,— мы с ним вчера на пароходе познакомились.
Люсик не смогла уснуть. Козаков вскоре вернулся и сообщил, что поезда не будет и завтра, надо ждать еще сутки. Они пошли осматривать город. Улицы были забиты беженцами и домашним скарбом. Люди сидели на узлах и чемоданах, некоторые из тряпок и одеял соорудили маленькие палатки. Лица бездомных людей были бледные, изможденные. Часто встречались военные на костылях. На скамейке перед каким-то зданием сидели рядом шесть военных, все однорукие. Люсик отвернулась. А искалеченные войной люди весело разговаривали, один из них громко смеялся. На другой улице им встретились три молодых парня на костылях.
— Отвоевались,— печально сказал майор.
Солнце опускалось в море. Волны неторопливо
набегали на берег, закат окрасил море и голые, выжженные беспощадным солнцем холмы в цвет темной крови. Небо тоже покраснело, и кровь неба слилась с кровью моря и кровью земли.
Выйдя за город, они дошли до моря и сели на прибрежные камни.
— Тяжелое положение на фронте,— сказал майор,— очень тяжелое. Но будет еще тяжелей, если немец
перейдет Волгу.
Заходящее солнце окрасило его лицо, шинель красными отсветами. Люсик закрыла руками глаза, чтобы не видеть этого зловещего кровавого заката.
V
Эта ночь казалась Люсик мучительно длинной. Окна были закрыты, но в комнату проникал идущий с моря запах нефти и тухлой рыбы. Ей хотелось ни о чем не думать, не вспоминать прошлого, не тревожиться о будущем; стараясь заснуть, она закрывала глаза и начинала считать: раз, два, три, четыре, пять... Счет путался, и вместо цифр возникали человеческие лица, знакомые, незнакомые. Люди смеялись, плакали, стонали, звали на помощь. Овик улыбался на руках у бабушки, Аргам бежал сквозь дым, раненый Тигран лежал на земле.
Рано утром она встала, оделась, вышла умыться. Пепельные остроконечные холмы выползали из мрака, ветер с моря был насыщен запахом рыбы. Протяжно гудел в порту пароход. В Баку или из Баку шел пароход? Этот вопрос почему-то волновал Люсик.
Три дня Люсик с майором бродили по городу. Они заходили к военному коменданту, расспрашивали о поездах, сидели на прибрежных камнях и смотрели на море, шли на пристань и расспрашивали раненых о боях под Сталинградом и на Дону. Иногда Люсик
слышала армянскую речь. Она спрашивала у земляков, на каком фронте они воевали, встречался ли им политработник Тигран Аршакян.
Армяне большей частью были крестьянские парни, ереванцы встречались реже, но и ереванцы не знали Тиграна. Но однажды молодой боец обрадовался, услышав имя Аршакяна, он знал Тиграна еще по Еревану, был его студентом, знал также и Аргама. На каком фронте воюют сейчас Тигран и Аргам, он не знал, ему был известен только номер их полевой почты, потому что его отец служил в одной части с ними: он переписывался с отцом до мая, сейчас отец на письма не отвечал.
— Кто ваш отец? — спросила Люсик.
— Меликян.
— Меликян? Я его знаю! Он вместе с моим мужем поехал на фронт.
Встреча с Акопом Меликяном обрадовала Люсик. Они долго оживленно разговаривали.
Козаков дважды уходил с пристани и дважды возвращался, а Люся Сергеевна все еще была поглощена беседой с чернявым солдатом.
— Кто это? — спросил А коп, недовольный тем, что некий майор вертится вокруг жены Аршакяна.
— Ото мой знакомый, хороший человек,— сказала Люсик,— мы вместе едем до Саратова.
-- А откуда вы знаете, что это хороший человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210