Связист был ранен осколком чуть пониже правого плеча. Аник торопливо перевязала бойца и помогла ему лечь поудобней. А в это время Малышев повторял в телефон:
— Собрать все гранаты, приготовить связки гранат. Тебе ясно, Бурденко?
Малышев был уверен, что скоро появятся немецкие танки.
Тигран лежал на снегу рядом с лейтенантом Кюрегяном и наблюдал за противником. Вблизи от них в засаде стояли оба танка Краснова. Местность была удобной для обороны. Бесконечно длинный и узкий овраг был словно специально вырыт, чтобы служить оборонительной линией. Прежде чем атаковать этот овраг, неприятелю нужно было преодолеть около двухсот метров открытого степного пространства.
«Да, Малышев хорошее место выбрал для обороны»,— подумал Тигран.
Противник продолжал вести сильный огонь, но танков и пехоты в атаку не пускал. Тигран знал — скоро стемнеет, и тогда уж немцы в атаку не пойдут. С наступлением темноты немцы обычно забираются в укрытия, освещают местность ракетами и без конца ведут неприцельный огонь, чтобы к ним нельзя было приблизиться. А ведь до наступления полной темноты оставалось не больше получаса.
— Плохая у них разведка,— сказал Кюрегян,— они думают, что на них навалилась целая дивизия, и потому тратят столько огня на нашу пшиковую силу.
Подполз Бурденко.
— Мы готовы встретить нимецьки танки,— сказал он Аршакяну.
— Возможно, дело не дойдет до этого. Артиллерийский огонь противника продолжался.
У края оврага разорвался снаряд.
— Скоро стемнеет,— сказал Аршакян,— тогда отдохнем.
— Танки! — вдруг крикнул Бурденко.
В снежной степи показалось шесть немецких танков. Видимо, немец сообразил, что у противника нет артиллерии, и осмелел. Танки уже прошли половину пути до позиций батальона, когда вокруг них послышались могучие разрывы крупнокалиберных снарядов. Тучи дыма и снежной пыли закрыли степь.
Раздались ликующие крики.
— Наши бьют!
— Подоспела помощь!
— Ура!
— Товарищ майор, посмотрите! — крикнула Аник. Малышев посмотрел в бинокль,— по снежной
степной целине широким фронтом стремительно двигались советские войска. И вдруг в снежной пыли показались две белые лошади, запряженные в сани. С бешеной скоростью мчались они в сторону батальона. Вскоре кони остановились. Из саней вышли командир полка Кобуров и генерал Геладзе. Появление генерала в самой гуще боя было настолько неожиданным, что Малышев совсем по-детски открыл рот от удивления.
— Привет, гвардии майор,— издали крикнул Геладзе,— как настроение у храброго батальона, вовремя мы подоспели к вам на помощь?
— Как раз вовремя, товарищ генерал!
Генерал был в хорошем настроении. Он заметил Шуру, стоявшую поодаль.
— А кто эта девушка?
Малышев замялся. - Почему молчите, майор, кто она?
— Она из танкового полка, товарищ генерал.
— А, танкистка! Та самая, которую вы украли. Разбойники вы, разбойники.
Советская тяжелая артиллерия продолжала громить вражеские позиции. В степи горели три немецких танка. Немецкая артиллерия замолчала. Все это, казалось, не трогало генерала,— словно он приехал под огнем на передовую лишь для того, чтобы поговорить с Малышевым о Шуре Ивчук.
Поспешно подошел к генералу Аршакян.
— Привет, земляк,— сказал генерал, протягивая ему руку,— вы тут кто — заместитель начальника политотдела или комиссар батальона?
— Сейчас я комиссар батальона, товарищ генерал,— ответил Аршакян.
— Он вдохновлял вас? — шутя спросил у Малышева генерал.
— Все решения принимали вместе, товарищ генерал.
— Создали «Военный Совет»?
— Да, товарищ генерал. Другим членом «Военного Совета» состоит танкист, капитан Краснов.
— Храбрый капитан?
— Храбрый и умный, товарищ генерал.
— Тогда как же вам удалось умыкнуть у танкистов девушку?
Генерал оглядел Кобурова, Аршакяна, Малышева. Сейчас лицо его было серьезно.
— Не следует в дальнейшем наступать в лоб,— сказал Геладзе,— перед нами семьдесят шестая немецкая дивизия и усиленный батальон четвертого танкового корпуса. Сейчас нет надобности атаковать противника в лоб. Вы должны всю ночь вести беспокоящий огонь, а на рассвете я разобью их фланги, тогда задача станет значительно легче. Подброшу тебе, Кобу-ров, еще четыре танка и две «катюши». Из артполка будет придан тебе дивизион. Но знай, что перед тобой стоит генерал фон Роденбург. Это старая прусская лиса: он не молод, но горяч, как мы с тобой, имей это в виду.
— Ясно, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Я сейчас еду к себе на КП, а то командарм рассердится... Кобуров, держи связь с Козаковым. Будь ему другом. И поздравь его: он уже подполковник.
Генерал сел в сани, пригласил Аршакяна сесть рядом.
XXIV
Был уже вечер. Подморозило. Полозья саней по скрипывали.
— Какое у вас впечатление от этих двухдневных боев, Аршакян? — спросил Геладзе.
— С невиданной храбростью дерутся бойцы, товарищ генерал. Три месяца я пробыл в госпиталях. В течение этих трех месяцев люди сильно изменились, большую закалку получили.
— Да, да, да,— сказал генерал,— это понятно. Долго терпели, много намучились. А как командиры?
— Думаю, что слишком уж нетерпеливы, горячи.
— Верно,— согласился генерал,— и это понятно. Долго терпели, очень озлобились.
— У меня впечатление, товарищ генерал, что подразделения чрезмерно оторваны друг от друга; углубляясь в тыл врага, слишком удаляются друг от друга. Это и рискованно и затрудняет руководство войсками.
Генерал, смеясь, обнял его.
— Ты уже критикуешь генералов, друг? Вот ты уже куда пошел. Но, между прочим, верно. Это не надо превращать в норму, в стиль. Но сейчас так было необходимо. Малышев одним батальоном деморализовал вражеские части, сильно помог командованию.
Дружеский тон генерала и смущал Тиграна, и одновременно был ему приятен.
— Значит, вы не только политработник, Аршакян,— сказал генерал,— вы одновременно и стратег.
— Уже больше года я на фронте,— ответил Тигран,— а некоторые строевые командиры упорно считают, что политработники ничего не смыслят в военном деле.
— Ошибаются такие командиры. Нелепое мнение. Военная наука всем доступна. Надо знать эту науку, но прежде всего надо иметь храброе сердце и голову на плечах. До войны у нас было много военнообразованных людей, а вояками они оказались никудышными. Окаменевших законов нет. Каждый новый день войны пишет новые законы. Вот, к примеру, сегодняшнее продвижение нашей армии. Вы сами уже заметили, что подразделения отрываются друг от друга. Но, несмотря на это, сегодня все прошло удачно, а завтрашний день может принести большие потери. Это наше первое наступление. За три дня мы многому научились. Бей по флангам, зайди в тыл, а потом рви, взламывай глубину обороны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
— Собрать все гранаты, приготовить связки гранат. Тебе ясно, Бурденко?
Малышев был уверен, что скоро появятся немецкие танки.
Тигран лежал на снегу рядом с лейтенантом Кюрегяном и наблюдал за противником. Вблизи от них в засаде стояли оба танка Краснова. Местность была удобной для обороны. Бесконечно длинный и узкий овраг был словно специально вырыт, чтобы служить оборонительной линией. Прежде чем атаковать этот овраг, неприятелю нужно было преодолеть около двухсот метров открытого степного пространства.
«Да, Малышев хорошее место выбрал для обороны»,— подумал Тигран.
Противник продолжал вести сильный огонь, но танков и пехоты в атаку не пускал. Тигран знал — скоро стемнеет, и тогда уж немцы в атаку не пойдут. С наступлением темноты немцы обычно забираются в укрытия, освещают местность ракетами и без конца ведут неприцельный огонь, чтобы к ним нельзя было приблизиться. А ведь до наступления полной темноты оставалось не больше получаса.
— Плохая у них разведка,— сказал Кюрегян,— они думают, что на них навалилась целая дивизия, и потому тратят столько огня на нашу пшиковую силу.
Подполз Бурденко.
— Мы готовы встретить нимецьки танки,— сказал он Аршакяну.
— Возможно, дело не дойдет до этого. Артиллерийский огонь противника продолжался.
У края оврага разорвался снаряд.
— Скоро стемнеет,— сказал Аршакян,— тогда отдохнем.
— Танки! — вдруг крикнул Бурденко.
В снежной степи показалось шесть немецких танков. Видимо, немец сообразил, что у противника нет артиллерии, и осмелел. Танки уже прошли половину пути до позиций батальона, когда вокруг них послышались могучие разрывы крупнокалиберных снарядов. Тучи дыма и снежной пыли закрыли степь.
Раздались ликующие крики.
— Наши бьют!
— Подоспела помощь!
— Ура!
— Товарищ майор, посмотрите! — крикнула Аник. Малышев посмотрел в бинокль,— по снежной
степной целине широким фронтом стремительно двигались советские войска. И вдруг в снежной пыли показались две белые лошади, запряженные в сани. С бешеной скоростью мчались они в сторону батальона. Вскоре кони остановились. Из саней вышли командир полка Кобуров и генерал Геладзе. Появление генерала в самой гуще боя было настолько неожиданным, что Малышев совсем по-детски открыл рот от удивления.
— Привет, гвардии майор,— издали крикнул Геладзе,— как настроение у храброго батальона, вовремя мы подоспели к вам на помощь?
— Как раз вовремя, товарищ генерал!
Генерал был в хорошем настроении. Он заметил Шуру, стоявшую поодаль.
— А кто эта девушка?
Малышев замялся. - Почему молчите, майор, кто она?
— Она из танкового полка, товарищ генерал.
— А, танкистка! Та самая, которую вы украли. Разбойники вы, разбойники.
Советская тяжелая артиллерия продолжала громить вражеские позиции. В степи горели три немецких танка. Немецкая артиллерия замолчала. Все это, казалось, не трогало генерала,— словно он приехал под огнем на передовую лишь для того, чтобы поговорить с Малышевым о Шуре Ивчук.
Поспешно подошел к генералу Аршакян.
— Привет, земляк,— сказал генерал, протягивая ему руку,— вы тут кто — заместитель начальника политотдела или комиссар батальона?
— Сейчас я комиссар батальона, товарищ генерал,— ответил Аршакян.
— Он вдохновлял вас? — шутя спросил у Малышева генерал.
— Все решения принимали вместе, товарищ генерал.
— Создали «Военный Совет»?
— Да, товарищ генерал. Другим членом «Военного Совета» состоит танкист, капитан Краснов.
— Храбрый капитан?
— Храбрый и умный, товарищ генерал.
— Тогда как же вам удалось умыкнуть у танкистов девушку?
Генерал оглядел Кобурова, Аршакяна, Малышева. Сейчас лицо его было серьезно.
— Не следует в дальнейшем наступать в лоб,— сказал Геладзе,— перед нами семьдесят шестая немецкая дивизия и усиленный батальон четвертого танкового корпуса. Сейчас нет надобности атаковать противника в лоб. Вы должны всю ночь вести беспокоящий огонь, а на рассвете я разобью их фланги, тогда задача станет значительно легче. Подброшу тебе, Кобу-ров, еще четыре танка и две «катюши». Из артполка будет придан тебе дивизион. Но знай, что перед тобой стоит генерал фон Роденбург. Это старая прусская лиса: он не молод, но горяч, как мы с тобой, имей это в виду.
— Ясно, товарищ генерал,— ответил Кобуров.
— Я сейчас еду к себе на КП, а то командарм рассердится... Кобуров, держи связь с Козаковым. Будь ему другом. И поздравь его: он уже подполковник.
Генерал сел в сани, пригласил Аршакяна сесть рядом.
XXIV
Был уже вечер. Подморозило. Полозья саней по скрипывали.
— Какое у вас впечатление от этих двухдневных боев, Аршакян? — спросил Геладзе.
— С невиданной храбростью дерутся бойцы, товарищ генерал. Три месяца я пробыл в госпиталях. В течение этих трех месяцев люди сильно изменились, большую закалку получили.
— Да, да, да,— сказал генерал,— это понятно. Долго терпели, много намучились. А как командиры?
— Думаю, что слишком уж нетерпеливы, горячи.
— Верно,— согласился генерал,— и это понятно. Долго терпели, очень озлобились.
— У меня впечатление, товарищ генерал, что подразделения чрезмерно оторваны друг от друга; углубляясь в тыл врага, слишком удаляются друг от друга. Это и рискованно и затрудняет руководство войсками.
Генерал, смеясь, обнял его.
— Ты уже критикуешь генералов, друг? Вот ты уже куда пошел. Но, между прочим, верно. Это не надо превращать в норму, в стиль. Но сейчас так было необходимо. Малышев одним батальоном деморализовал вражеские части, сильно помог командованию.
Дружеский тон генерала и смущал Тиграна, и одновременно был ему приятен.
— Значит, вы не только политработник, Аршакян,— сказал генерал,— вы одновременно и стратег.
— Уже больше года я на фронте,— ответил Тигран,— а некоторые строевые командиры упорно считают, что политработники ничего не смыслят в военном деле.
— Ошибаются такие командиры. Нелепое мнение. Военная наука всем доступна. Надо знать эту науку, но прежде всего надо иметь храброе сердце и голову на плечах. До войны у нас было много военнообразованных людей, а вояками они оказались никудышными. Окаменевших законов нет. Каждый новый день войны пишет новые законы. Вот, к примеру, сегодняшнее продвижение нашей армии. Вы сами уже заметили, что подразделения отрываются друг от друга. Но, несмотря на это, сегодня все прошло удачно, а завтрашний день может принести большие потери. Это наше первое наступление. За три дня мы многому научились. Бей по флангам, зайди в тыл, а потом рви, взламывай глубину обороны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210