Если скажут — армянин трус,— мне это хуже смерти. Не хочу хвастать, товарищ командир, но мне говорят другое: «Молодец Аршак Феранян, храбрый фронтовой водитель»... Я награжден медалью «За отвагу». Не опозорил доброго имени армянина, товарищ командир.
Разговаривая, Феранян крепко держал руки на руле, его грузовик шел в стремительном потоке машин.
— Мой командир тоже армянин,— сказал Феранян.
— Капитан Петрос Петросян?
Феранян с удивлением посмотрел на Аршакяна.
— Вы знаете капитана Петросяна?
— Он мой приятель.
— И капитана Саркисяна знаете?
— И его тоже.
— Читахяна тоже знаете?
— Веселого Арама? Конечно, знаю.
— Что вы говорите! — воскликнул Феранян и вновь повторил: — Как я рад, что встретил вас, товарищ командир.
— Я тоже рад, Феранян,— сказал Аршакян.— Мы еще встретимся с вами, в одной дивизии служим.
— В каком полку вы будете служить? — спросил Феранян и, вероятно, в десятый раз произнес: — Я так рад, товарищ командир.
— В политотделе дивизии.
— Правда? До вас там тоже был армянин по фамилии Аршакян. После ранения его отправили в тыл.
— А вы его видели, Феранян?
— Не видел. Но люди говорят, что у него душа настоящего честного армянина.
Машина приближалась к Дону, к тем местам, где после летнего отступления дивизия наконец остановилась и заняла оборону.
— Много здесь было пролито крови,— сказал Феранян,— очень трудные мы пережили здесь дни. Пусть они никогда не повторятся.
— Куда вы сейчас должны ехать, Феранян?
— На передовую. Пусть господь пошлет нам всем удачу, пусть сжалится над нашими родителями и детьми.
— А у вас большая семья?
— Пятеро детей, товарищ командир.
Лицо Фераняна приняло озабоченное выражение.
— Самому старшему восемь лет. У вас тоже, вероятно, есть дети?
— У меня только один сын.
— Что вы говорите! — воскликнул Феранян и даже выпустил на миг баранку, чтобы всплеснуть руками.— Так мало!
XII
Головная машина остановилась. Остановился и грузовик Фераняна. На восток шла большая колонна пленных в желтых шинелях, высоких белых папахах.
— Пленных ведут, товарищ командир! — воскликнул Феранян, открывая дверцу кабины, и незаметно перекрестился.
Впереди, высоко подняв голову, важно шагал молодой красноармеец, прижав автомат к груди. Конец колонны терялся в снежной ноябрьской мгле. Лица пленных были темными, худыми, изможденными. Но в глазах румынских солдат вместе с выражением изнеможения и муки проступало и иное выражение — покоя, инстинктивного понимания того, что самое страшное в их жизни уже позади. Многие пленные шагали, безразлично опустив головы, но некоторые с любопытством поглядывали на советских военных, на машины и танки, двигавшиеся к фронту. Другие шли, опираясь на палки, расстегнув ворот шинелей, тяжело дыша; они не отвечали на насмешливые вопросы советских бойцов, лишь указывали руками на свои губы, давая понять, что не знают русского языка.
— Теперь не умрем, товарищ командир, если довелось увидеть этот день,— сказал Феранян.
Пожилой румынский солдат в высокой папахе привлек его внимание.
— Э, жаль их, товарищ командир,— произнес Феранян,— ведь тоже имеют семью, детей.
Тигран положил руку ему на плечо.
— Вы сказали, что у вас пятеро детей, Феранян?
— Да, да, конечно,— проговорил бывший репатриант,— я понимаю, что они пришли разрушить наши очаги, разорить наши семьи. Господь накажет их за это зло.
Феранян заговорил с пожилым пленным на незнакомом Аршакяну языке. Проходившие мимо румыны удивленно оглянулись, грустно заулыбались, заговорили.
— И по-румынски знаете, Феранян? — спросил Тигран.
— Немного знаю по-румынски,— товарищ командир,— и немного по-итальянски.
— О чем вы спрашивали у них?
— До чего же вы дожили, братья? — спросил я, а они мне: — До того, брат, что вам того никогда не пожелаем.
Пожилой румын, пройдя несколько шагов, оглянулся, крикнул что-то Фераняну. Феранян обратился к Аршакяну:
— Хлеба просит, товарищ командир, можно ему дать? Человек же он, жалко...
— Дайте, конечно.
Феранян, вытащив из кабины буханку хлеба, побежал вдоль колонны к отошедшему далеко румыну. Увидев хлеб, и другие пленные стали протягивать руки. Феранян разломил хлеб, стал раздавать его пленным.
Головная машина засигналила, вскоре автомобильная колонна тронулась. Феранян вертел баранку, поглядывая по сторонам, молчал.
— Почему вы загрустили, Феранян? — спросил Тигран.
— Не загрустил, товарищ командир, задумался. Ведь хороший народ румыны, товарищ командир, и к армянам хорошо относятся.
— А что же это они пошли воевать против нас?
— Не знаю, товарищ командир, но знаю, что народ они хороший.
— Плохих народов на земле не существует, Феранян, есть плохие правители, которые одурачивают народ, плохие режимы, плохие законы.
— Я тоже так думаю, товарищ командир,— улыбнулся Феранян.
Подъезжая к мосту через Дон, машины замедлили ход: к реке со всех сторон двигались колонны пленных. Постройка второго моста еще не была закончена; на берегу образовалось большое скопление машин и людей.
Аршакян вышел из машины и подошел к лейтенанту — начальнику переправы.
— Остановите движение пленных, товарищ лейтенант, дайте проехать машинам с боеприпасами.
Лейтенант сказал Аршакяну, что ему приказано срочно переправить эту партию пленных на восточный берег.
— Сначала пропустите машины,— сказал Аршакян,— вы представляете себе, что может произойти, если вражеская авиация заметит скопление машин с боеприпасами. Немедленно остановите переброску пленных!
— Слушаю, товарищ батальонный комиссар.— Видимо, доводы Аршакяна убедили лейтенанта.
Начальник переправы вызвал регулировщиков.
— Остановите движение пленных, надо дать дорогу машинам.
Аршакян с интересом смотрел на пленных и на сопровождавших их автоматчиков. Красноармейцы его особо заинтересовали. Движения их были неторопливы, уверенны, лица спокойны.
Усатый солдат отводил пленных от моста, освобождая дорогу для машин. Лицо этого бойца показалось Аршакяну знакомым.
— Тоноян! — крикнул Тигран.
Ему хотелось обнять этого усатого крестьянина, поздравить его, дружески расспросить, но времени не было. Аршакян лишь крепко сжал его большую, жесткую от солдатских трудов руку и несколько раз повторил: — Тоноян, Тоноян!
В это время к Аршакяну подошел еще один знакомый.
— Добро вас увидели, товарищ батальонный комиссар!
— Гамидов!
Колонна машин уже шла по мосту.
А вот и третье знакомое лицо. Сын тульского оружейника,— он сопровождал Аршакяна в его первый фронтовой день в полк Дементьева в Кочубеевском лесу.
— Савин!
Боец быстрым шагом подошел к нему.
— Ждали вас, товарищ батальонный комиссар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Разговаривая, Феранян крепко держал руки на руле, его грузовик шел в стремительном потоке машин.
— Мой командир тоже армянин,— сказал Феранян.
— Капитан Петрос Петросян?
Феранян с удивлением посмотрел на Аршакяна.
— Вы знаете капитана Петросяна?
— Он мой приятель.
— И капитана Саркисяна знаете?
— И его тоже.
— Читахяна тоже знаете?
— Веселого Арама? Конечно, знаю.
— Что вы говорите! — воскликнул Феранян и вновь повторил: — Как я рад, что встретил вас, товарищ командир.
— Я тоже рад, Феранян,— сказал Аршакян.— Мы еще встретимся с вами, в одной дивизии служим.
— В каком полку вы будете служить? — спросил Феранян и, вероятно, в десятый раз произнес: — Я так рад, товарищ командир.
— В политотделе дивизии.
— Правда? До вас там тоже был армянин по фамилии Аршакян. После ранения его отправили в тыл.
— А вы его видели, Феранян?
— Не видел. Но люди говорят, что у него душа настоящего честного армянина.
Машина приближалась к Дону, к тем местам, где после летнего отступления дивизия наконец остановилась и заняла оборону.
— Много здесь было пролито крови,— сказал Феранян,— очень трудные мы пережили здесь дни. Пусть они никогда не повторятся.
— Куда вы сейчас должны ехать, Феранян?
— На передовую. Пусть господь пошлет нам всем удачу, пусть сжалится над нашими родителями и детьми.
— А у вас большая семья?
— Пятеро детей, товарищ командир.
Лицо Фераняна приняло озабоченное выражение.
— Самому старшему восемь лет. У вас тоже, вероятно, есть дети?
— У меня только один сын.
— Что вы говорите! — воскликнул Феранян и даже выпустил на миг баранку, чтобы всплеснуть руками.— Так мало!
XII
Головная машина остановилась. Остановился и грузовик Фераняна. На восток шла большая колонна пленных в желтых шинелях, высоких белых папахах.
— Пленных ведут, товарищ командир! — воскликнул Феранян, открывая дверцу кабины, и незаметно перекрестился.
Впереди, высоко подняв голову, важно шагал молодой красноармеец, прижав автомат к груди. Конец колонны терялся в снежной ноябрьской мгле. Лица пленных были темными, худыми, изможденными. Но в глазах румынских солдат вместе с выражением изнеможения и муки проступало и иное выражение — покоя, инстинктивного понимания того, что самое страшное в их жизни уже позади. Многие пленные шагали, безразлично опустив головы, но некоторые с любопытством поглядывали на советских военных, на машины и танки, двигавшиеся к фронту. Другие шли, опираясь на палки, расстегнув ворот шинелей, тяжело дыша; они не отвечали на насмешливые вопросы советских бойцов, лишь указывали руками на свои губы, давая понять, что не знают русского языка.
— Теперь не умрем, товарищ командир, если довелось увидеть этот день,— сказал Феранян.
Пожилой румынский солдат в высокой папахе привлек его внимание.
— Э, жаль их, товарищ командир,— произнес Феранян,— ведь тоже имеют семью, детей.
Тигран положил руку ему на плечо.
— Вы сказали, что у вас пятеро детей, Феранян?
— Да, да, конечно,— проговорил бывший репатриант,— я понимаю, что они пришли разрушить наши очаги, разорить наши семьи. Господь накажет их за это зло.
Феранян заговорил с пожилым пленным на незнакомом Аршакяну языке. Проходившие мимо румыны удивленно оглянулись, грустно заулыбались, заговорили.
— И по-румынски знаете, Феранян? — спросил Тигран.
— Немного знаю по-румынски,— товарищ командир,— и немного по-итальянски.
— О чем вы спрашивали у них?
— До чего же вы дожили, братья? — спросил я, а они мне: — До того, брат, что вам того никогда не пожелаем.
Пожилой румын, пройдя несколько шагов, оглянулся, крикнул что-то Фераняну. Феранян обратился к Аршакяну:
— Хлеба просит, товарищ командир, можно ему дать? Человек же он, жалко...
— Дайте, конечно.
Феранян, вытащив из кабины буханку хлеба, побежал вдоль колонны к отошедшему далеко румыну. Увидев хлеб, и другие пленные стали протягивать руки. Феранян разломил хлеб, стал раздавать его пленным.
Головная машина засигналила, вскоре автомобильная колонна тронулась. Феранян вертел баранку, поглядывая по сторонам, молчал.
— Почему вы загрустили, Феранян? — спросил Тигран.
— Не загрустил, товарищ командир, задумался. Ведь хороший народ румыны, товарищ командир, и к армянам хорошо относятся.
— А что же это они пошли воевать против нас?
— Не знаю, товарищ командир, но знаю, что народ они хороший.
— Плохих народов на земле не существует, Феранян, есть плохие правители, которые одурачивают народ, плохие режимы, плохие законы.
— Я тоже так думаю, товарищ командир,— улыбнулся Феранян.
Подъезжая к мосту через Дон, машины замедлили ход: к реке со всех сторон двигались колонны пленных. Постройка второго моста еще не была закончена; на берегу образовалось большое скопление машин и людей.
Аршакян вышел из машины и подошел к лейтенанту — начальнику переправы.
— Остановите движение пленных, товарищ лейтенант, дайте проехать машинам с боеприпасами.
Лейтенант сказал Аршакяну, что ему приказано срочно переправить эту партию пленных на восточный берег.
— Сначала пропустите машины,— сказал Аршакян,— вы представляете себе, что может произойти, если вражеская авиация заметит скопление машин с боеприпасами. Немедленно остановите переброску пленных!
— Слушаю, товарищ батальонный комиссар.— Видимо, доводы Аршакяна убедили лейтенанта.
Начальник переправы вызвал регулировщиков.
— Остановите движение пленных, надо дать дорогу машинам.
Аршакян с интересом смотрел на пленных и на сопровождавших их автоматчиков. Красноармейцы его особо заинтересовали. Движения их были неторопливы, уверенны, лица спокойны.
Усатый солдат отводил пленных от моста, освобождая дорогу для машин. Лицо этого бойца показалось Аршакяну знакомым.
— Тоноян! — крикнул Тигран.
Ему хотелось обнять этого усатого крестьянина, поздравить его, дружески расспросить, но времени не было. Аршакян лишь крепко сжал его большую, жесткую от солдатских трудов руку и несколько раз повторил: — Тоноян, Тоноян!
В это время к Аршакяну подошел еще один знакомый.
— Добро вас увидели, товарищ батальонный комиссар!
— Гамидов!
Колонна машин уже шла по мосту.
А вот и третье знакомое лицо. Сын тульского оружейника,— он сопровождал Аршакяна в его первый фронтовой день в полк Дементьева в Кочубеевском лесу.
— Савин!
Боец быстрым шагом подошел к нему.
— Ждали вас, товарищ батальонный комиссар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210