Дети большого дома
Роман
(перевод с арм.)
КНИГА ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Наступили сентябрьские дни 1941 года.
Осень окрасила горы и долины Армении. Наполнились светлым соком тяжелые грозди винограда. Горные склоны пожелтели от выжженной, сухой травы. Опустели поля, сжата и убрана пшеница. Рядом с грустным жнивьем широко легли черные полосы осенней вспашки.
С горных вершин и с Севанского озера пришел в осенние долины прохладный ветер.
Враг шел на восток. Почти каждый день в сводках Совинформбюро появлялись новые названия городов, возникали новые направления. Все дальше и дальше двигались немецкие войска, бои шли в тех местах, где, казалось, никогда не быть врагу.
Гродненское и Каунасское направление сменилось Лепельским и Тарнопольским. Завязались танковые бои под Житомиром, Смоленском, Белой Церковью.
Враг занял Смоленск, пали Николаев, Кривой Рог.
На севере советские войска оставили Новгород. На юге враг подошел к Одессе, пали Днепропетровск, Чернигов.
Смертельная опасность нависла над Советской страной.
По полям и ущельям, степям и морским побережьям, с севера, востока и юга двигались к фронту воинские эшелоны; день и ночь не умолкали паровозные гудки.
...Сентябрьской ночью по Араратской долине шел воинский эшелон.
Двери товарных вагонов были полуоткрыты, осенние звезды глядели на спящих солдат.
Под головами солдат лежали вещевые мешки с подвязанными к ним котелками и саперными лопатками. Пилотки и гимнастерки спящих выцвели от жаркого солнца Армении, побелели от соленого солдатского пота. Прохладный ночной ветерок смешивался с запахом сыромятной кожи, смазанных сапог, пота.
Начиналась осенняя заря.
Старший политрук Тигран Аршакян проснулся.
Он смотрел на поля, окутанные сизой дымкой, на белевшие в полумраке цветы хлопчатника, на желтеющие виноградные лозы, на тихие ручьи.
Поля уплывали, уходили назад, словно возвращались в мир, с которым расставались солдаты.
Война! Она и издали казалась страшной! Сколько несбывшихся желаний, сколько дел оборвалось...
Как сильны воспоминания в минуты жизненного перелома!
...Когда-то маленький Тигран увидел плачущую мать. Это было в тот день, когда дашнаки расстреляли его отца. Мать, как орлица, защищала ребенка от опасностей, вырастила его. Он хочет быть таким непреклонным, сильным, как мать! Старые коммунисты, прошедшие тяжелые испытания, приходили за советами к Арусяк Аршакян.
Когда Тиграну было шестнадцать лет, деревенские кулаки подстерегли его в ущелье Манташа и избили. Ночью односельчане отыскали потерявшего сознание Тиграна и принесли домой. Сразу же после выздоровления он поехал делегатом в столицу на съезд комсомола. Провожая сына, мать сказала своей подруге-учительнице: «Он похож на отца, невзгоды закаляют его».
А вот ему улыбается Люсик, дочь учителя Саркиса. Вожатый Тигран встречает ее на пионерских сборах. Они часто видятся на комсомольских собраниях. Потом работа заняла все его время. И вдруг, случайно увидевшись, они заговаривают, долго гуляют по улице Абовяна. После этого они неразлучны. Они поженились.
...В полночь он возвращается с работы домой. После душного дня пришла прохлада, ею дышат политые мостовые и круглые кроны чинар. Шумит вода в чашах фонтанов.
Только сейчас, в теплушке, он понимает, как счастлив был тогда... Вот мать открывает ему дверь. Двадцать лет Тигран не видел такой радости в ее глазах.
Она обняла сына.
— Ты будешь отцом, Тигран.
Волосы Люсик рассыпались по подушке, ее влажный лоб блестит от пота. Она смотрит на Тиграна, протягивает ему руку, шепчет:
— Пожми мне руку, крепко, крепко.
Сегодня ее маленькая худая рука кажется детски беспомощной. За окном сигналит санитарный автомобиль. Люсик увозят в больницу...
Мать успокаивает Тиграна:
— Не волнуйся, не волнуйся, все будет хорошо. ...Тигран продолжает вспоминать. Вот он сидит за
письменным столом, листает свою рукопись «Грибоедов и декабристы в Армении».
Как живой, явился ему Грибоедов. Он невозмутимо спокойно излагает наследнику персидского престола и главнокомандующему войсками Персии Абассу Мирзе условия перемирия. Дрожащими руками гладит бороду Абасс Мирза и вдруг вскакивает, кричит: «Но Персия еще не сокрушена!..»
Близоруко щурясь, Грибоедов спокойно смотрит на пышную длинную бороду, на маленькие глаза Абас-са Мирзы, на его ордена, на рукоять сабли, усыпанную драгоценными камнями, говорит, не повышая голоса:
«Ваше высочество сами поставили себя судьею в собственном деле и предпочли решить его оружием... Замечу только: кто первый начинает войну, никогда не может сказать — чем она кончится... При окончании каждой войны, несправедливо начатой с нами, мы отдаляем наши пределы и вместе с этим неприятеля, который отважился бы переступить их!..»
Сколько раз читал Тигран эти слова Грибоедова! Но когда же утро? Он заметил свет в комнате матери, осторожно приоткрыл дверь. Мать сидела за письменным столом и плакала. Перед ней лежала фотография отца...
Солнце окрасило, вершины Арарата. Опершись плечом о дверь вагона, Тигран продолжает вспоминать ту ереванскую ночь. Тревожась о жене, он заснул только на рассвете. Разбудил его телефонный звонок. Звонил Аргам, брат Люсик. Он сообщил страшную весть — началась война! А через два часа Тигран уЗнал, что у Люсик родился сын.
На плечо Тиграна опустилась тяжелая рука.
— Любуешься, старший политрук? — спросил командир полка Дементьев.— Трудно расставаться, понимаю.
Тигран взглянул на массивные, широкие плечи Дементьева; спокойствие командира полка, его медленная, негромкая речь нравились людям. Тигран знал, что этот плечистый круглолицый человек никогда не повышал голоса: ни споря с равными, ни делая замечания подчиненным. Сослуживцы его прозвали Владимиром Невозмутимым.
— Хороши поля — ничего не скажешь, хороши,— сказал Дементьев и вдохнул утренний воздух.
Вот она, Армения — села, виноградники, поля созревшего хлопка, притихший осенний Араке.
Держась за дверные скобы, Дементьев высунулся из вагона и посмотрел на восток. Красный отсвет упал на его лицо.
— Сейчас взойдет солнце,— сказал он и вдруг оглянулся на Аршакяна.— Оставайся у меня в полку, старший политрук, хорошо будем жить вместе.
— Жить или воевать?
Дементьев слегка поморщился,— слова Тиграна ему не понравились.
— Я говорю жить... Раз уж надел мундир, «жить» для тебя значит «воевать», ну, ясно, и наоборот.
Майор, вглядываясь в полутьму вагона, сказал:
— Хачикян, ты ночью поспал хоть немного? Солдат с автоматом на груди вытянулся перед
командиром:
— Немножко поспал, товарищ майор.
Подошли комиссар полка Шалва Микаберидзе, начальник штаба Кобуров и его заместитель Мисак Атоян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210