Но вот Аргам увидел маленький огонек. Потом ему улыбнулось лицо Зины. «Это Зина, а в руках у нее горит коптилка»,— подумал он. Потом появился усатый человек, похожий на Тараса Шевченко.
Это был заведующий краеведческим музеем города Вовчи Олесь Григорьевич Бабенко, который пришел в дом к Чегреновым навестить раненого бойца-армянина.
XVIII
Около месяца дивизия генерала Яснополянского с боями отступала на восток. По нескольку дней подразделения дивизии удерживали оборонительные рубежи, отбивали атаки. Бои шли упорно, от зари до зари. Но снова приходил приказ об отступлении, и полки ночью начинали отход.
За этот месяц полку Дементьева не раз приходилось прикрывать отступление остальных подразделений дивизии. Два раза прилетал из штаба на «У-2» офицер связи и от имени командующего армией передавал благодарность Дементьеву и всему личному составу полка.
Однажды полк остановился на короткий отдых. В воздухе стоял запах супа и вареного мяса. Позвякивали котелки и ложки. После обеда и чая солдаты начали брить друг друга, приводить в порядок обувь, стирали почерневшие, грязные портянки.
И в штабе шла работа,— штабные составляли боевые донесения, отчеты, рапорты, оперативщики уточняли на карте положение подразделений полка, движение противника. Несколько раз над расположением полка проносились вражеские самолеты, но люди к укрытиям шли неохотно, лениво. Под вечер была получена почта — газеты, письма. Как и всегда, приход почты вызвал большую радость. Это были святые минуты: преодолевая громаду расстояния, мать и сын, сестра и брат, жених и невеста разговаривали, раскрывали друг другу сердца.
Лежа на чахлой траве, Тоноян читал письмо, пришедшее с берегов Аракса. Манушак писала четкими, раздельными буквами: «Дорогой Арсен джан... Мы получили письмо от тебя и узнали, что ты жив и здоров, воюешь за Родину. Товарищ Дануш унес твое письмо в канцелярию, хочет прочесть его колхозникам, Артуш тоже пошел с ним, чтобы принести письмо домой. Я осталась дома: надо было постирать ребятишкам, днем некогда. Твою бригаду передали мне, и все называют ее бригадой Арсена Тонояна, и из-за этого я по целым дням нахожусь в поле, чтоб не было в бригаде недостатков, чтоб нас с тобой не критиковали, а с домашними делами я управляюсь ночью. Прости меня, Арсен, что не сразу отвечаю».
Арсен перевернул страницу и прочитал вслух приписку. «От всех колхозников большой привет твоим хорошим товарищам — Ираклию Микаберидзе, Бурденко, Мусраилову, Гамидову, твоему командиру Малышеву и всем...»
— Що це значит? — спросил Бурденко.
— Тебе прислала привет моя жена от себя и наших колхозников.
Бурденко расчувствовался.
— Ты мени дай адресу, я теж им напишу. К Арсену и Бурденко подсел Мусраилов.
— Думали двигаться на запад, а надо опять на восток. Голова разрывается, ничего не понимаю.
Бурденко положил ему руку на плечо.
— Треба буты реалистом, любый, и на сердце станет легче.
— Если что знаешь, говори,— обиделся Мусраилов,— а этих твоих глупых слов я не понимаю.
— Ну, слухай. Реалист — це тот, кто черное называет черным, биле — билым, грязюку так и зве грязю-кой, радугу — радугой. Пид час грому и молнии сердце его не дрожит. Ось хто такий реалист, братику ты мий!
Микаберидзе, сидя поодаль, слышал разговор бойцов и засмеялся про себя от удовольствия, подумал о Бурденко: «Молодец!»
— Поднимайся! — раздался чей-то голос. Отступление продолжалось.
XIX
В эту ночь Тигран ехал в кабине политотдельского грузовика рядом с шофером; в кузове находились боец-автоматчик и машинистка политотдела Ульяна. До рассвета по дороге шли автомашины, танки, тягачи, орудия, по обе стороны дороги двигались пехотные части. Советские войска уходили на восток, ни J одна машина не шла на запад. При подъеме на холм мотор политотдельской машины стал кашлять, давать перебои. Водитель резко свернул в поле, машина остановилась. — Что случилось? — спросил Аршакян.
— Через пять минут будет порядок,— ответил водитель.
Время шло... Шофер то лез под машину, то садился в кабину и пытался запустить мотор,— мотор, немного потарахтев, умолкал. Машинистка вылезла из кузова, прилегла в поле. Боец-автоматчик помогал водителю. Тигран ходил вокруг машины.
— Не выходит?
— Сейчас, сейчас,— отвечал шофер и снова выскакивал из кабины, лез под машину.
Светало. По дороге беспрерывным потоком шли на восток войска. Эта колоссальная река отступления, казалось, не имела ни начала, ни конца.
— А я-то высокого мнения был о тебе, Восканян,— сказал водителю Тигран.
— И опять будете высокого мнения, товарищ батальонный комиссар,— ответил водитель и снова полез под машину.
Тигран зашагал вдоль пшеничного поля. Колосья пшеницы переспели, зерно осыпалось. И в этом году
стояли несжатые советские поля. И в этом году советские войска отступали. Тигран сорвал колосок, растер между пальцами, пожевал зерно, почувствовал вкус пшеницы. Ему вспомнились дни детства, когда мать была учительницей в селах Ширака. Дети бегали в поле, срывали пшеницу для аганца...
Пришло ясное летнее утро. Тигран подошел к прикорнувшей в поле девушке — она спала, не слышала грохота отступления. Лицо ее во сне казалось совсем детским, ребячьим. Тиграну стало жалко ее. Он присел на землю, достал из сумки письмо жены и стал перечитывать его.
«...Вечер тихий, мне кажется, что вот-вот я услышу на лестнице твои шаги и пойду открыть тебе дверь. Под окнами шелестят деревья, я раскрыла ставни и смотрю на ту ветку, которую в прошлом году ты привязал к окну. Ветка эта за год выросла, она шелестит листьями, спрашивает меня о тебе. Встретимся, дорогой мой, и я расскажу тебе многое, о чем не написала и не могу написать. Встретимся опять, хотя мы и не расставались. Я всегда была с тобой, думала твоими мыслями, чувствовала твоим сердцем и смотрела твоими глазами. Я с тобой мерзла в темных осенних лесах, шагала по снежному полю, слушала свист пуль и грохот бомб. Я слышу сейчас твой голос, ты зовешь меня...»
— Машина готова, товарищ батальонный комиссар,— позвал шофер.
Тигран разбудил Ульяну, они пошли к грузовику. Около машины его поджидал руководитель музыкальной группы Гурген Севуни. Это был небольшого роста худенький человек, известный скрипач, окончивший Ереванскую и Ленинградскую консерватории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Это был заведующий краеведческим музеем города Вовчи Олесь Григорьевич Бабенко, который пришел в дом к Чегреновым навестить раненого бойца-армянина.
XVIII
Около месяца дивизия генерала Яснополянского с боями отступала на восток. По нескольку дней подразделения дивизии удерживали оборонительные рубежи, отбивали атаки. Бои шли упорно, от зари до зари. Но снова приходил приказ об отступлении, и полки ночью начинали отход.
За этот месяц полку Дементьева не раз приходилось прикрывать отступление остальных подразделений дивизии. Два раза прилетал из штаба на «У-2» офицер связи и от имени командующего армией передавал благодарность Дементьеву и всему личному составу полка.
Однажды полк остановился на короткий отдых. В воздухе стоял запах супа и вареного мяса. Позвякивали котелки и ложки. После обеда и чая солдаты начали брить друг друга, приводить в порядок обувь, стирали почерневшие, грязные портянки.
И в штабе шла работа,— штабные составляли боевые донесения, отчеты, рапорты, оперативщики уточняли на карте положение подразделений полка, движение противника. Несколько раз над расположением полка проносились вражеские самолеты, но люди к укрытиям шли неохотно, лениво. Под вечер была получена почта — газеты, письма. Как и всегда, приход почты вызвал большую радость. Это были святые минуты: преодолевая громаду расстояния, мать и сын, сестра и брат, жених и невеста разговаривали, раскрывали друг другу сердца.
Лежа на чахлой траве, Тоноян читал письмо, пришедшее с берегов Аракса. Манушак писала четкими, раздельными буквами: «Дорогой Арсен джан... Мы получили письмо от тебя и узнали, что ты жив и здоров, воюешь за Родину. Товарищ Дануш унес твое письмо в канцелярию, хочет прочесть его колхозникам, Артуш тоже пошел с ним, чтобы принести письмо домой. Я осталась дома: надо было постирать ребятишкам, днем некогда. Твою бригаду передали мне, и все называют ее бригадой Арсена Тонояна, и из-за этого я по целым дням нахожусь в поле, чтоб не было в бригаде недостатков, чтоб нас с тобой не критиковали, а с домашними делами я управляюсь ночью. Прости меня, Арсен, что не сразу отвечаю».
Арсен перевернул страницу и прочитал вслух приписку. «От всех колхозников большой привет твоим хорошим товарищам — Ираклию Микаберидзе, Бурденко, Мусраилову, Гамидову, твоему командиру Малышеву и всем...»
— Що це значит? — спросил Бурденко.
— Тебе прислала привет моя жена от себя и наших колхозников.
Бурденко расчувствовался.
— Ты мени дай адресу, я теж им напишу. К Арсену и Бурденко подсел Мусраилов.
— Думали двигаться на запад, а надо опять на восток. Голова разрывается, ничего не понимаю.
Бурденко положил ему руку на плечо.
— Треба буты реалистом, любый, и на сердце станет легче.
— Если что знаешь, говори,— обиделся Мусраилов,— а этих твоих глупых слов я не понимаю.
— Ну, слухай. Реалист — це тот, кто черное называет черным, биле — билым, грязюку так и зве грязю-кой, радугу — радугой. Пид час грому и молнии сердце его не дрожит. Ось хто такий реалист, братику ты мий!
Микаберидзе, сидя поодаль, слышал разговор бойцов и засмеялся про себя от удовольствия, подумал о Бурденко: «Молодец!»
— Поднимайся! — раздался чей-то голос. Отступление продолжалось.
XIX
В эту ночь Тигран ехал в кабине политотдельского грузовика рядом с шофером; в кузове находились боец-автоматчик и машинистка политотдела Ульяна. До рассвета по дороге шли автомашины, танки, тягачи, орудия, по обе стороны дороги двигались пехотные части. Советские войска уходили на восток, ни J одна машина не шла на запад. При подъеме на холм мотор политотдельской машины стал кашлять, давать перебои. Водитель резко свернул в поле, машина остановилась. — Что случилось? — спросил Аршакян.
— Через пять минут будет порядок,— ответил водитель.
Время шло... Шофер то лез под машину, то садился в кабину и пытался запустить мотор,— мотор, немного потарахтев, умолкал. Машинистка вылезла из кузова, прилегла в поле. Боец-автоматчик помогал водителю. Тигран ходил вокруг машины.
— Не выходит?
— Сейчас, сейчас,— отвечал шофер и снова выскакивал из кабины, лез под машину.
Светало. По дороге беспрерывным потоком шли на восток войска. Эта колоссальная река отступления, казалось, не имела ни начала, ни конца.
— А я-то высокого мнения был о тебе, Восканян,— сказал водителю Тигран.
— И опять будете высокого мнения, товарищ батальонный комиссар,— ответил водитель и снова полез под машину.
Тигран зашагал вдоль пшеничного поля. Колосья пшеницы переспели, зерно осыпалось. И в этом году
стояли несжатые советские поля. И в этом году советские войска отступали. Тигран сорвал колосок, растер между пальцами, пожевал зерно, почувствовал вкус пшеницы. Ему вспомнились дни детства, когда мать была учительницей в селах Ширака. Дети бегали в поле, срывали пшеницу для аганца...
Пришло ясное летнее утро. Тигран подошел к прикорнувшей в поле девушке — она спала, не слышала грохота отступления. Лицо ее во сне казалось совсем детским, ребячьим. Тиграну стало жалко ее. Он присел на землю, достал из сумки письмо жены и стал перечитывать его.
«...Вечер тихий, мне кажется, что вот-вот я услышу на лестнице твои шаги и пойду открыть тебе дверь. Под окнами шелестят деревья, я раскрыла ставни и смотрю на ту ветку, которую в прошлом году ты привязал к окну. Ветка эта за год выросла, она шелестит листьями, спрашивает меня о тебе. Встретимся, дорогой мой, и я расскажу тебе многое, о чем не написала и не могу написать. Встретимся опять, хотя мы и не расставались. Я всегда была с тобой, думала твоими мыслями, чувствовала твоим сердцем и смотрела твоими глазами. Я с тобой мерзла в темных осенних лесах, шагала по снежному полю, слушала свист пуль и грохот бомб. Я слышу сейчас твой голос, ты зовешь меня...»
— Машина готова, товарищ батальонный комиссар,— позвал шофер.
Тигран разбудил Ульяну, они пошли к грузовику. Около машины его поджидал руководитель музыкальной группы Гурген Севуни. Это был небольшого роста худенький человек, известный скрипач, окончивший Ереванскую и Ленинградскую консерватории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210