— Это он, Ухабов, сбил меня с пути. Этот подлец, гад, обманул меня, я бы своими руками задушил его,— говорил Курдюков, с ненавистью глядя на Ухабова.
Ухабов не удостаивал его взглядом и, казалось, даже не слышал его слов. Но слушая его, он вспоминал, как этот самый Курдюков привозил к нему женщин, будил его ночью словами: «Павел Савельевич, встань! Взгляни, какие крали пришли навестить тебя». Он помнил, как Курдюков объяснял женщинам: «Вот наш герой, Павел Ухабов, считайте за великую честь, что будете его гостями». И вот на столе появлялась всевозможная снедь, бутылки самогона. И на следующий день повторялось то же самое, и на третий, и на четвертый. И каждый раз Курдюков находил все новые развлечения. «Я скромный помощник Великого
Ухабова,— говорил Курдюков.— Я считаю для себя честью, что служу ему. Завтра Павел Савельевич станет генералом, и все мы будем помнить, что сидели за одним столом с ним». Да чего только не говорил в ту пору Курдюков!
Слушал Ухабов своего старшину и многое вспоминал, но лицо его по-прежнему оставалось холодным и спокойным.
— Правду говорит Курдюков, что вы его подбили на все эти дела, обманом заставили пойти путем преступлений? — жестко глядя на Ухабова, спросил особист.
Ухабов, казалось, не понял этого вопроса, рассеянно поглядел на Коновалова. Тот вновь повторил вопрос. Ухабов медленно приподнял голову.
— Верно, верно он говорит. Я его заставил. Жалко его, пощадите его.
— Теперь вы сами расскажите, Ухабов, как и почему совершили вы все эти страшные дела? — спросил Коновалов.— Мне действительно хочется по-человечески понять вас. Что толкало вас на эти преступления?
Ухабов тяжело приподнял большую голову, безразличным, невозмутимым взглядом посмотрел на майора.
— А есть ли в этом необходимость? — спросил он серьезно.— Преступление мое очевидно, какое имеют значение его, так сказать, психологические мотивы?
И он снова спокойно опустил голову.
— Впрочем, могу сказать... Я и сам сначала не знал, что события могут привести меня к этому. Я очень устал. И вот появилась возможность отдохнуть, поспать в постели, согретой дыханием женщины... Появилась возможность пожить, хоть немножко пожить для себя. А потом уж оказалось трудно отказаться от всего этого сладкого дела, а там и страх предстать перед трибуналом... Потерял равновесие, покатился в пропасть. Но знаете,— в самом деле, подробности излишни. Преступление доказано, и виновный признает себя виновным. Чего ж вам еще от меня нужно?
Была минута, когда с лица Ухабова исчезло выражение безразличия, на его землистого цвета щеках дернулись мускулы. Он убрал дрожащие руки с колен и спрятал их за спину.
— Это судьба. Видимо, так должно было случиться,— проговорил он, словно разговаривая сам с собой.— Эх, если бы нашелся вовремя кто-нибудь, чтобы ударить дубиной по этой проклятой башке...
VIII
Весь день лицо Ухабова стояло перед глазами Аргама. Ему казалось, что он прикоснулся к чудовищу. Хотелось вымыться горячей водой, очиститься. Вечером он пошел в медсанбат.
Встретив брата, Люсик обеспокоенно спросила:
— Что с тобой, Аргам, почему ты так бледен?
— Ничего, ничего,— избегая взгляда сестры, ответил Аргам.
Они вошли в палатку. Земляной пол был устлан свежей, пахучей травой. По углам палатки горели свечи. Мария Вовк лежала на полу, на траве. Она не спала, лицо ее было печально и задумчиво. Когда Люсик и Аргам вошли, Вовк поднялась, попыталась улыбнуться.
Люсик села на скамейку, стоявшую в углу, Аргам уселся у ног сестры на траву.
— А где Аник?
— Пошла в полк,— ответила Люсик.— Ты все же расскажи, что с тобой случилось.
Вовк села возле Люсик на пол. Она пытливо посмотрела на Аргама.
— Что случилось, Аргам? — повторила Маруся вопрос Люсик.— Может быть, вы больны?
— На днях трибунал будет судить одного человека... преступника,— негромко сказал он.
— Так это верно? — быстро спросила Вовк.
— Я присутствовал на его допросе,— ответил Аргам.
— Значит, видели его?
— Видел.
— И все это правда?
— Да, правда.
Мария больше не сказала ни слова, медленно поднялась и вышла из палатки.
Люсик и Аргам переглянулись.
— Как плохо получилось,— сказала Люсик.— Она слышала об этом, но не верила. Она ведь любит Ухабова.
— Любит? — воскликнул Аргам и вскочил на ноги.— Почему же ты меня не предупредила?
Ему было тяжело, что он невольно причинил страдание девушке. Он поспешно вышел из палатки, не зная еще, что скажет Марии, как утешит ее.
Но Аргам нигде не нашел Марии. Она ушла в лес,— там никто не видел, как, сидя на земле и обхватив голову руками, она оплакивала Ухабова, свое разбито счастье.
Ночью Мария вернулась в палатку и молча легла на пол. Люсик проснулась, подошла к ней, осторожно положила руку ей на лоб.
— Не мучай себя, Маша,— проговорила Люсик.— Этот человек не достоин твоей любви. Если он забыл о долге, о тебе, значит, он не любил тебя.
Мария беззвучно заплакала. Люсик гладила ее по голове, по плечам, искала самые ласковые слова, чтобы хоть немного успокоить сердце несчастной девушки,— но что значили слова перед горем Маруси.
До рассвета Люсик сидела возле Вовк. Утром они вышли из палатки. Весенний воздух был прозрачен и чист, пели птицы, на солнце горели красные маки.
А через два дня Вовк в качестве заседателя вызвали на заседание военного трибунала. Друзья уговаривали ее не ходить, сослаться на болезнь.
— Нет, я должна пойти,— сказала Вовк.— Я должна увидеть его. Я знаю,— это будет более жестоким наказанием для него, чем приговор трибунала. Но я все равно пойду.
— Ты все еще любишь его,— печально сказала Люсик.— Я ведь советую тебе не ходить не потому, что я его щажу. Ты должна беречь себя, понимаешь? Он ногтя твоего не стоит.
— Нет, я должна пойти,— вновь сказала Вовк. И она пошла. В качестве второго заседателя был
назначен майор Малышев.
Три часа председатель трибунала майор Дарбинян и Малышев задавали вопросы Ухабову и Курдюкову. Ухабов отвечал медленно, неохотно, взгляд его был безразличен, вял. Лицо его обросло щетиной, глаза впали. Казалось, что перед судом стоял покойник.
В течение всего судебного заседания Мария не задала ни одного вопроса. Она немигающим взглядом смотрела на человека, которого любила, человека, обещавшего ей счастье. А он стоял перед военным трибуналом и спокойно признавался в своих злодействах. Их взгляды ни разу не встретились. Ухабов держал себя так, словно он никогда в жизни не видел Марии, и она внешне казалась спокойной. Когда-то ее глубоко потряс суд над Меликяном. Тогда она заплакала, и ей стало легче. Сегодня глаза ее оставались сухими. Она смотрела на Ухабова. Когда-то она называла его Павлом, Павкой и целовала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210