— Если бы мне
начальник отказал, это убило бы меня, понимаете,
я бы умерла... Ваше положение гораздо проще моего.
Вы увидите своего мужа, а я люблю человека, у которого есть жена, понимаете? Никто не знает об этом,
а то меня могли бы не назначить в этот медсанбат,
только вам и говорю. Знаете, кто этот человек? Командир дивизии Геладзе. Я его знала еще до войны. Хотя
бы на миг, издали мне его увидеть — это счастье для
меня, понимаете? Давайте будем с вами друзьями.
Она так крепко обняла Люсик, что Люсик чуть не задохнулась.
— Вот моя изба, заходите,— сказала порывистая
докторша.
В Алле Сергеевне было что-то приятное и одновременно отталкивающее, настораживающее. Можно было и восхищаться ею и жалеть ее. Мало кто при первом знакомстве решается на подобную откровенность.
В избе стояли три кровати, покрытые белыми одеялами. Алла Сергеевна указала на одну из кроватей.
— Ложитесь, отдохните, скоро из дивизии придет
машина.
Она начала укладывать в чемодан белье, флаконы с одеколоном и духами, коробки пудры. Люсик была поражена. Можно, значит, и на фронте быть щеголихой, увлекаться, заводить романы? Неужели и другие женщины здесь похожи на Аллу Сергеевну? Люсик думала, что на фронте женщина должна быть похожей на мужчину, но Алла Сергеевна опровергла такое представление.
— Меня там могут называть ППЖ, ну и пусть,— проговорила Алла Сергеевна,— только бы видеть его, только бы он улыбался мне, рядом с ним я ничего не боюсь!
— Что такое ППЖ? — спросила Люсик.
— Не знаете? Походная полевая жена.
И неожиданно перейдя на ты, стала объяснять Люсик:
— Это, Люся, к тебе не относится. Ты законная жена. А вот я стану этой самой ППЖ, если Тариэль оставит меня у себя, понимаешь? Но это меня не смущает, это может остановить лишь тех, кто не знает, что такое любовь.
— Я вас не понимаю,— набравшись храбрости, сказала Люсик,— сейчас, когда судьба людей и страны...
— Понятно, понятно,— перебила ее Алла Сергеевна,— как можно в такое время давать волю сердцу? А по-моему, жизнь всегда остается жизнью, а на фронте тем более. Война не оправдание монашеству. А для чего люди воюют? Для жизни. Если во время войны не жить, в мирное время отказываться от радости жизни, то когда же жить? Нет, я не согласна с вами. За эти полтора года на фронте я десятки раз могла быть убита и с ужасом думала, что умру, так и не узнав
настоящей любви. Я раскаивалась, что студенткой не целовалась с хорошими парнями, которые меня любили. Ты мою любовь к Тариэлю Геладзе осуждаешь, по лицу вижу. Разве можно любить мужчину, у которого есть жена? Так думают все женщины, вышедшие замуж, пока не разочаруются в своих мужьях. В дверь постучали. Вошел боец.
— Доктор Яковенко здесь размещается?
— Да,— ответила Алла Сергеевна.
— Я за вами приехал, машина ждет.
— Поехали, Люсик! — сказала Алла Сергеевна.
Они уселись на заднем сиденье маленького «вил
лиса».
— Это машина полковника Геладзе? — спросила Алла Сергеевна.
— Нет, полковника Дементьева.
Услышав эту фамилию, Люсик обрадовалась, но тут же вспомнила, что Дементьев, которого она встретила в Улуханлу с Тиграном, был майором, а этот полковник,— значит, не тот.
— А где сейчас генерал Галунов? — спросила Люсик.
— Кто? — удивился водитель.
— Генерал Галунов.
— А, Галунов,— протяжно произнес водитель,— бог его знает, где.
«Виллис» шел степью по извилистой заснеженной дороге. Навстречу двигались десятки грузовых машин. «Виллис» въехал в негустой лес, среди деревьев стояли белые палатки, артиллерийские орудия. Кое-где вдоль дороги зияли черные, глубокие воронки.
— Это следы недавней бомбежки,— сказала Алла
Сергеевна.— Приближаемся к передовой.
Люсик слышала отдаленные, глухие раскаты, они словно шли из глубины земли. В ее сердце смешались страх и радость и еще какое-то третье, необъяснимое и незнакомое ей чувство.
Но вот лес кончился, и вновь пошли степные просторы, лощины, невысокие холмы.
— Спускаемся к Дону,— сказал водитель,— в этих
местах зима для водителя — спасение: болота за
мерзли. Эти места так и называются: Арчадинские
донские топи. Тут три месяца шли жуткие бои: немец
хотел перейти Дон и подобраться к Сталинграду
с тыла.
Артиллерийский гром слышен был теперь совсем ясно, иногда ухо различало негромкий треск пулеметов.
— Может, читали в сводках Совинформбюро об освобождении станицы Клетская? — спросил водитель.— Это мы ее освободили. Князь сказал: «Возьму», а генералы смеялись: «Слабо!» И взяли! И много пленных побрали. Князь с бойцами в окопах был, батальоны в атаку подымал!
— Кто такой этот князь? — спросила Алла Сергеевна.
— Это так нашего полковника Геладзе прозвали.
Алла Сергеевна засмеялась, шепнула на ухо Люсик:
«Выходит, что я могу стать княгиней».
Но Люсик не прислушивалась к шепоту Аллы Сергеевны.
Вот наконец Люсик на фронте, она дышит тем же воздухом, что и тысячи солдат, защитников Родины, воздухом, которым дышат Тигран и Аргам. Они оба здесь, на берегу этой русской реки, прославленной в песнях и книгах. Вокруг стоят орудия, полевые кухни, нарыты землянки, окопы, зияют черные бомбовые ямы. Дона не было видно, но Люсик словно бы чувствовала его дыхание; вот он движется, то удаляясь от Люсик, то приближаясь к ней; а та высокая цепь холмов расположена на левом берегу Дона, там — противник.
VIII
— Вот и медсанбат,— сказал шофер и остановил
«виллис» у въезда в поселок.
Люсик увидела нескольких женщин, одетых в ватные солдатские брюки и телогрейки. К «виллису» подошел небольшого роста, рыжеватый военный врач в очках.
— Пришли пополнить наши ряды? — спросил он улыбаясь.— Прошу, прошу, добро пожаловать. Разрешите представиться — Яков Наумович Кацнельсон, рад приветствовать вас в действующей армии.
— Яковенко.
— А имя, отчество?
— Алла Сергеевна.
— Очень приятно, очень приятно.
Услышав фамилию Люсик, он нахмурился.
Люсик почувствовала, как сердце ее тревожно
забилось. Кацнельсон спросил:
— Простите, как ваше имя, отчество?
— Люся Сергеевна.
— Люся Сергеевна, у вас есть родственники на фронте?
— Мой муж в вашей воинской части.
— Я его знаю, конечно, знаю... Он лежал в нашем медсанбате, в настоящее время его эвакуировали в тыл. Можете не волноваться, рана была легкая, сейчас он уже, наверное, выздоровел.
Свет померк в глазах Люсик, земля пошатнулась под ногами. Две девушки взяли Люсик под руки и ввели в большую белую палатку. В палатке собрались врачи и сестры.
— Почему это сообщение так потрясло вас, доктор
Аршакян? — виноватым голосом сказал Кацнельсон.—
Слава богу, муж ваш жив и в общем здоров, поверьте,
я вас не обманываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
начальник отказал, это убило бы меня, понимаете,
я бы умерла... Ваше положение гораздо проще моего.
Вы увидите своего мужа, а я люблю человека, у которого есть жена, понимаете? Никто не знает об этом,
а то меня могли бы не назначить в этот медсанбат,
только вам и говорю. Знаете, кто этот человек? Командир дивизии Геладзе. Я его знала еще до войны. Хотя
бы на миг, издали мне его увидеть — это счастье для
меня, понимаете? Давайте будем с вами друзьями.
Она так крепко обняла Люсик, что Люсик чуть не задохнулась.
— Вот моя изба, заходите,— сказала порывистая
докторша.
В Алле Сергеевне было что-то приятное и одновременно отталкивающее, настораживающее. Можно было и восхищаться ею и жалеть ее. Мало кто при первом знакомстве решается на подобную откровенность.
В избе стояли три кровати, покрытые белыми одеялами. Алла Сергеевна указала на одну из кроватей.
— Ложитесь, отдохните, скоро из дивизии придет
машина.
Она начала укладывать в чемодан белье, флаконы с одеколоном и духами, коробки пудры. Люсик была поражена. Можно, значит, и на фронте быть щеголихой, увлекаться, заводить романы? Неужели и другие женщины здесь похожи на Аллу Сергеевну? Люсик думала, что на фронте женщина должна быть похожей на мужчину, но Алла Сергеевна опровергла такое представление.
— Меня там могут называть ППЖ, ну и пусть,— проговорила Алла Сергеевна,— только бы видеть его, только бы он улыбался мне, рядом с ним я ничего не боюсь!
— Что такое ППЖ? — спросила Люсик.
— Не знаете? Походная полевая жена.
И неожиданно перейдя на ты, стала объяснять Люсик:
— Это, Люся, к тебе не относится. Ты законная жена. А вот я стану этой самой ППЖ, если Тариэль оставит меня у себя, понимаешь? Но это меня не смущает, это может остановить лишь тех, кто не знает, что такое любовь.
— Я вас не понимаю,— набравшись храбрости, сказала Люсик,— сейчас, когда судьба людей и страны...
— Понятно, понятно,— перебила ее Алла Сергеевна,— как можно в такое время давать волю сердцу? А по-моему, жизнь всегда остается жизнью, а на фронте тем более. Война не оправдание монашеству. А для чего люди воюют? Для жизни. Если во время войны не жить, в мирное время отказываться от радости жизни, то когда же жить? Нет, я не согласна с вами. За эти полтора года на фронте я десятки раз могла быть убита и с ужасом думала, что умру, так и не узнав
настоящей любви. Я раскаивалась, что студенткой не целовалась с хорошими парнями, которые меня любили. Ты мою любовь к Тариэлю Геладзе осуждаешь, по лицу вижу. Разве можно любить мужчину, у которого есть жена? Так думают все женщины, вышедшие замуж, пока не разочаруются в своих мужьях. В дверь постучали. Вошел боец.
— Доктор Яковенко здесь размещается?
— Да,— ответила Алла Сергеевна.
— Я за вами приехал, машина ждет.
— Поехали, Люсик! — сказала Алла Сергеевна.
Они уселись на заднем сиденье маленького «вил
лиса».
— Это машина полковника Геладзе? — спросила Алла Сергеевна.
— Нет, полковника Дементьева.
Услышав эту фамилию, Люсик обрадовалась, но тут же вспомнила, что Дементьев, которого она встретила в Улуханлу с Тиграном, был майором, а этот полковник,— значит, не тот.
— А где сейчас генерал Галунов? — спросила Люсик.
— Кто? — удивился водитель.
— Генерал Галунов.
— А, Галунов,— протяжно произнес водитель,— бог его знает, где.
«Виллис» шел степью по извилистой заснеженной дороге. Навстречу двигались десятки грузовых машин. «Виллис» въехал в негустой лес, среди деревьев стояли белые палатки, артиллерийские орудия. Кое-где вдоль дороги зияли черные, глубокие воронки.
— Это следы недавней бомбежки,— сказала Алла
Сергеевна.— Приближаемся к передовой.
Люсик слышала отдаленные, глухие раскаты, они словно шли из глубины земли. В ее сердце смешались страх и радость и еще какое-то третье, необъяснимое и незнакомое ей чувство.
Но вот лес кончился, и вновь пошли степные просторы, лощины, невысокие холмы.
— Спускаемся к Дону,— сказал водитель,— в этих
местах зима для водителя — спасение: болота за
мерзли. Эти места так и называются: Арчадинские
донские топи. Тут три месяца шли жуткие бои: немец
хотел перейти Дон и подобраться к Сталинграду
с тыла.
Артиллерийский гром слышен был теперь совсем ясно, иногда ухо различало негромкий треск пулеметов.
— Может, читали в сводках Совинформбюро об освобождении станицы Клетская? — спросил водитель.— Это мы ее освободили. Князь сказал: «Возьму», а генералы смеялись: «Слабо!» И взяли! И много пленных побрали. Князь с бойцами в окопах был, батальоны в атаку подымал!
— Кто такой этот князь? — спросила Алла Сергеевна.
— Это так нашего полковника Геладзе прозвали.
Алла Сергеевна засмеялась, шепнула на ухо Люсик:
«Выходит, что я могу стать княгиней».
Но Люсик не прислушивалась к шепоту Аллы Сергеевны.
Вот наконец Люсик на фронте, она дышит тем же воздухом, что и тысячи солдат, защитников Родины, воздухом, которым дышат Тигран и Аргам. Они оба здесь, на берегу этой русской реки, прославленной в песнях и книгах. Вокруг стоят орудия, полевые кухни, нарыты землянки, окопы, зияют черные бомбовые ямы. Дона не было видно, но Люсик словно бы чувствовала его дыхание; вот он движется, то удаляясь от Люсик, то приближаясь к ней; а та высокая цепь холмов расположена на левом берегу Дона, там — противник.
VIII
— Вот и медсанбат,— сказал шофер и остановил
«виллис» у въезда в поселок.
Люсик увидела нескольких женщин, одетых в ватные солдатские брюки и телогрейки. К «виллису» подошел небольшого роста, рыжеватый военный врач в очках.
— Пришли пополнить наши ряды? — спросил он улыбаясь.— Прошу, прошу, добро пожаловать. Разрешите представиться — Яков Наумович Кацнельсон, рад приветствовать вас в действующей армии.
— Яковенко.
— А имя, отчество?
— Алла Сергеевна.
— Очень приятно, очень приятно.
Услышав фамилию Люсик, он нахмурился.
Люсик почувствовала, как сердце ее тревожно
забилось. Кацнельсон спросил:
— Простите, как ваше имя, отчество?
— Люся Сергеевна.
— Люся Сергеевна, у вас есть родственники на фронте?
— Мой муж в вашей воинской части.
— Я его знаю, конечно, знаю... Он лежал в нашем медсанбате, в настоящее время его эвакуировали в тыл. Можете не волноваться, рана была легкая, сейчас он уже, наверное, выздоровел.
Свет померк в глазах Люсик, земля пошатнулась под ногами. Две девушки взяли Люсик под руки и ввели в большую белую палатку. В палатке собрались врачи и сестры.
— Почему это сообщение так потрясло вас, доктор
Аршакян? — виноватым голосом сказал Кацнельсон.—
Слава богу, муж ваш жив и в общем здоров, поверьте,
я вас не обманываю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210