— Придвиньте сюда лампу, Вовк, я хочу посмотреть на него.
Девушка принесла лампу.
— Вовк,— сказал, волнуясь, Аршакян,— какая ты славная девушка, Вовк... Это ведь брат мой.
— Что вы говорите, товарищ старший политрук! — почти выкрикнула Вовк,— ваш брат? Бывает же такое!
Аршакян прижал палец к губам:
— Пусть отдыхает. Говоришь, не ранен?
— Нет, несколько ожогов на лбу и сотрясение, контузия, больше ничего. Ну и встреча, товарищ старший политрук, какое счастье! Ваш родной брат?
— Родной,— улыбнулся Аршакян,— родной брат моей жены.
— Все равно брат!
Тут послышались стоны из другого угла комнаты.
— Вон тот очень тяжелый, товарищ старший политрук, хорошо, если выживет.
После долгого молчания девушка проговорила:
— Люди мирно жили, работали. Честное слово, товарищ старший политрук, сердце злобой переполняется. А ведь мы не были злыми, товарищ старший политрук. Я, например, сейчас злая. И все станут такими. Извините, товарищ старший политрук, пойду проверю у него пульс.
...Занялся осенний туманный день. То падали крупные мягкие хлопья снега, то моросил холодный дождь.
Чтобы по-настоящему понять ужас войны, надо увидеть фронтовой медсанбат в дни боев. Сколько страданий, стонов, мук, крови!
Врачи беспрерывно, не отдохнув, не присев, оперировали, а раненые все прибывали и прибывали с передовой.
После операции некоторые раненые подолгу неподвижно смотрели в одну точку, другие в изнеможении закрывали глаза. Но и в глазах у самых тяжелораненых Аршакян замечал искорки веры, надежды.
Утром Аргам открыл глаза и увидел рядом с собой Аршакяна. Тигран смотрел на него без улыбки, серьезно, задумчиво. Аргам хотел крикнуть, броситься к нему, обнять его. Но то ли строгий взгляд Тиграна остановил его, то ли стоны тяжелораненых заставили сдержаться, а может быть, в нем заговорил стыд — ведь Тигран знал о его бегстве с доля боя. О, теперь-то Аргам понимал, что гнетущее чувство стыда бывает мучительнее, сильнее страха смерти. Он попытался улыбнуться, но и улыбки не получилось.
А Тигран, словно поняв его смятение, положил руку ему на лоб, погладил по голове и спросил спокойно, будто у себя дома в Ереване:
— Ну, как ты?
Спазм волнения ,сжал горло Аргаму, и он долго не мог ответить. Тигран помог ему сесть. Они тихо заговорили.
Лежавший рядом раненый всю ночь бредил, а сейчас смотрел на них тяжелым и мутным взглядом. Ему ампутировали ногу по бедро, но он не знал этого. Он не видел своих ног. Тихим, невнятным голосом он позвал:
— Сестра, сестра...
Тигран спросил, не может ли он помочь раненому.
— Нога зудит, пальцы на раненой ноге. Боец показал рукой на ампутированную ногу.
— Потерпи, потерпи,— ласково сказал Аршакян,— сейчас сестра придет.
— У русского человека терпения много, товарищ старший политрук,— ответил боец.— Видно, раздробили мне ступню: то немеет, то зудит.
Вошла Вовк.
— Что, милый?
— Почеши мне ногу, сестрица.
— Хорошо, милый. Где чешется?
— Пальцы и подъем.
Делая вид, что она чешет ногу раненого, Вовк поглаживала бинты, наложенные на место ампутации.
— Как сейчас?
— Полегче. Я сам из города Невеля, может, слышали,— сказал боец Аршакяну,— Калининской области, бывшей Тверской губернии. Моя семья там осталась, жена и девчонка. Может, уже взяли немцы Невель, не знаю. Больше месяца нет писем. Ох, жили мы до войны... Я радист, а жена учительница... Зарплаты нам вполне хватало, жили неплохо. И как это меня ранило... Не успел даже повоевать. И не знаю, сколько еще тут валяться. Спасибо, сестра, успокоила мне ногу, спасибо, хватит...
— Вы из какого полка? — спросил Тигран.
— Подполковника Сергиенко. Мы две танковые атаки отбили. Один танк мы с товарищем подбили связками гранат. Не думайте, что хвастаю, меня комиссар полка Антонян знает лично. Если спросите про Сухина, вспомнит. Сказал, что к ордену представит. Сестрица! Опять я вам надоедаю. Хорошая вы сестрица, славная.
— И получше найдутся,— улыбнулась Вовк. Вошли санитары с носилками.
Вовк сказала:
— Для тебя носилки, милый, тебя в тыл эвакуируют. Тебе необходимо длительное лечение.
Сухин попытался сесть.
Вовк положила ему руку на грудь.
— Ты не шевелись, милый. Они спокойно тебя возьмут.
Санитар откинул одеяло, и в это мгновение Сухин увидел, что у него нет ноги. Он закрыл глаза руками, прошептал:
— Погодите минутку.
И снова посмотрел на свои ноги.
— Значит, инвалид... Что же вы молчали? Все равно бы узнал. Калека...
Санитары положили Сухина на носилки, понесли.
Когда раненого унесли, показалось, что изба, где лежало больше десяти человек, сразу опустела,— все молчали.
Вовк вернулась, подошла к Аршакяну.
— Увезли...
В это время раненый, лежавший под иконами, позвал ее. Она поговорила с ним, вновь вышла из избы.
— О чем ты думаешь? — тихо спросил у Аргама Аршакян.
— Ни о чем.
— Ни о чем? А есть о чем подумать... Ты хотел стать писателем, писать романы. Вот видел его, так подумай о нем.
— О ком?
— О Сухине.
Тигран замолк, потом немного погодя спросил:
— Письма домой написал? Аргам молчал.
— Нехорошо,— сказал Тигран,— сегодня же напиши. Пиши, что мы воюем, как присягали, пиши, что веришь в победу.
Вошла Вовк, а вслед за ней шла Седа в шинели, подпоясанной ремнем, подобрав волосы под пилотку, в солдатских сапогах. Лицо ее побледнело, осунулось, но глаза блестели радостно и возбужденно.
— Прошу, барышня, вот они ваши друзья! — торжественно проговорила Вовк.
Седа постояла у порога, посмотрела на Аршакяна, на Аргама, бросилась к Тиграну и прижалась головой к его груди.
— Товарищ Аршакян, товарищ Аршакян! Тигран погладил ее по голове и шутливо сказал:
— Аргама своего забываешь.
Раненые, повернувшись, смотрели на них. Девушка заговорила быстрым шепотом:
— Я на полевой почте работаю. Ой, какой здесь воздух тяжелый. Нас два раза бомбили.
— Страшно?
— Очень я боюсь, особенно самолетов. Услышу их вой, сердце замирает. И ни одного письма еще нет, и вам тоже нет. Ой, какой здесь воздух тяжелый! А я каждый день пишу. И столько снов мне снится каждую ночь! И вы мне снились, товарищ Аршакян. Два раза видела Аргама убитым. Узнала, что вы в медсанбате, и так испугалась... Когда же кончится война, товарищ Аршакян? Ведь зима подходит...
Седа говорила быстро, горячо, обращаясь к одному лишь Аршакяну, но и он, и Вовк, и наблюдавшие за ней раненые ясно видели, что всем существом своим она с Аргамом, рвется к нему.
И, понимая это, Аршакян сказал:
— Ну, вы побеседуйте, а я немного отдохну.
Вовк предложила Аргаму и Седе поговорить в сенях: там воздух чище, и раненым они не будут мешать. Они вышли в сени. Аргам смотрел Седе в глаза, и в его измученном сердце вновь просыпалась любовь к жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210