Все ждали начала великого наступления. И оно началось. Загрохотали тысячи могучих орудий,— белое пламя, вырываясь из многих тысяч орудийных стволов, образовывало в предутренней мгле яркую, огненную дугу. Артиллерия действовала на всем западном выступе охватывавшего немцев кольца.
Человек, в чьей власти распоряжаться судьбой многих тысяч солдат, должен всегда волноваться за вверенные ему жизни, всегда испытывать сомнения и колебания. Ведь победа, доставшаяся ценой большой солдатской крови, не может принести душевного удовлетворения и радости подлинно народному полководцу; такая победа должна угнетать его, терзать его совесть.
Но на этот раз Геладзе был спокоен. Он был спокоен, подобно крестьянину, который наблюдает, как уходят с неба тучи, грозившие градом его посевам,— вот-вот над полями встанет солнце.
Генерал приказал вызвать к телефону подполковника Козакова.
— Как ведет себя немец? — спросил он. дыша морозным паром в телефонную трубку.
Но Козаков не расслышал.
— Я спрашиваю, как «он» ведет себя,— повторил громче генерал.— Он, противник, как ведет себя?.. Молчит, никакого движения?.. Ага... Ну вот, знай, в первую очередь будут отмечены те командиры, у которых окажется меньше потерь... Слышал? Береги людей...
Генерал положил трубку. Уже совсем рассвело. Вглядываясь в туманный горизонт, Геладзе вдруг спросил себя самого: а не следовало ли начать артподготовку ночью? Ведь противник очень боится темноты, может быть, надо было поднять пехоту в атаку еще в сумерки?
— Хорошо бьют, очень хорошо бьют,— сказал генерал, обращаясь к стоявшим рядом офицерам штаба. Он поднес бинокль к глазам и долго смотрел в сторону немецких позиций; там рвались тысячи советских снарядов, туда стремился огонь «катюш».
— Вряд ли противник устоит против такой силы. На что же он надеется?
Капитан из оперативного отдела штаба доложил Геладзе, что его вызывает по телефону командарм. Геладзе пошел в блиндаж.
— Ну как? Довольны работой бога войны, князь? — послышался в трубке голос Чистякова.
— Огонь хорош,— ответил Геладзе,— но противник пока не отвечает, молчит.
— Снова напоминаю,— сказал командарм,— берегите пехоту. Возможности нашей артиллерии огромны. Повторяю: беречь, беречь и еще раз беречь пехоту! Понятно, князь?
— Понятно, товарищ командарм.
— Ну, действуйте.
Положив трубку, Геладзе вышел из блиндажа, снова вернулся на свой наблюдательный пункт. Близился час атаки.
И вот в небе вспыхнули красные ракеты. Пехота поднялась в атаку! Со своего наблюдательного пункта Геладзе не мог видеть всех подразделений дивизии, но ему хорошо был виден полк Козакова; Козакову предстояло выбить противника из передовых окопов и перерезать дорогу, ведущую из села Карповки к селу Дмитровке. Дмитровка была главным опорным пунктом немцев. Геладзе хотел лишить противника возможности подбрасывать в сторону Дмитровки войсковые подкрепления и боеприпасы.
Геладзе наблюдал, как батальоны пошли вперед к черной полосе немецких окопов. Бойцы бежали быстро, видимо, немцы пока не сопротивлялись. Но вот продвижение красноармейцев замедлилось, приостановилось. Генерал увидел, что навстречу атакующим движется толпа немецких солдат.
— Запросите Козакова,— приказал генерал.— Спросите его, что происходит.
— Немцы сдаются,— доложил генералу капитан из оперативного отдела.— Козаков сказал: идут, размахивая белыми тряпками, с поднятыми руками.
Генерал взял у капитана трубку:
— Козаков! Будь настороже, дорогой, возможна любая провокация.
Спокойствие в эти минуты покинуло генерала, он принялся нетерпеливо шагать вдоль снежного вала.
Через несколько минут его предчувствия оправдались,— неожиданно бойцы Козакова залегли.
Генерал бросился к телефону.
— Козаков, Козаков! — закричал он в трубку. Командир полка не отвечал.
— Козаков!
Генерал бросил молчавшую трубку, взялся за бинокль. Руки у него слегка дрожали. Оказалось, что залегли и немецкие солдаты. И как раз в этот момент начали бить вражеские тяжелые минометы. Генерал подозвал начальника артиллерии.
— Прикажите дивизионной артиллерии ударить осколочными. Сию же секунду, без промедления!
— Товарищ генерал, на проводе Козаков! — крикнул телефонист.
Генерал взял трубку.
— Что случилось, подполковник?! Что, что?.. А вы что, ослепли? Ты ответишь за это!.. Как это почти нет жертв? Что означает «почти»? Горе тебе, если окончательно потеряешь мое доверие. Слышишь, ты знаешь меня! Кто там у тебя из политотдела? Аршакян? Погоню вас обоих драться рядовыми, если повторится еще раз такое! В штрафную роту загоню!
Все, слышавшие этот разговор, были удивлены. Никто еще в дивизии не слышал от Геладзе таких жестких слов, никто не видел его в таком бешенстве. Положив трубку, Геладзе хмуро сказал начальнику артиллерии:
— Как это мы, имея такой горький опыт, не научились до сих пор понимать врага. Немцы шли, говорит Козаков, с поднятыми руками, размахивали белыми тряпками, а потом вдруг вытащили из-под шинелей автоматы... Хорошо еще, что наши не ударились в панику.
Снова зазвонил телефон.
Майор Баланко сообщал, что выбил неприятеля из первой линии окопов и захватил в плен сто двадцать немецких солдат и офицеров. Выслушав это донесение, генерал сказал:
— Продвигайся вперед и ударь в тыл противнику, противостоящему Козакову. Дай Козакову знать о себе белыми ракетами. Так? Вслед за пехотой продвигай орудия и минометы. Ясно? Действуй, дорогой.
Этот приказ был передан также и Козакову.
И опять зазвонил телефон. Кобуров докладывал, что противник сильным огнем пулеметов и шестиствольных минометов мешает продвижению его полка.
Генерал с насмешкой закричал в трубку:
— А ты что же, хотел, товарищ стратег, чтобы враг встречал тебя белыми лилиями? Ничего не хочу слышать, Кобуров! Приказываю тебе выполнять задачу!
Генерал положил трубку и, покачав головой, поглядел на начальника артиллерии. Тот понял немой укор Геладзе и, сняв телефонную трубку, приказал «катюшам» и дивизиону 105-миллиметровых орудий открыть огонь по немецким окопам.
Геладзе снова подошел к снежному валу. Рядом с ним встал начальник артиллерии.
— Опозорились Козаков и Кобуров, оба опозорились,— пробормотал генерал,— молодцом оказался Баланко. А я-то возлагал все надежды на Козакова.
Из блиндажа вышел Дементьев и поспешно подошел к генералу:
— Противник атакует Баланко с тыла, товарищ генерал. Он слишком выдвинулся вперед, могут его отрезать.
— Окружить? — спросил Геладзе с насмешкой.
— Да, могут окружить,— повторил полковник. Генерал деланно засмеялся. Но видно было, что
смеялся он только для того, чтобы сдержать гнев и скрыть досаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Человек, в чьей власти распоряжаться судьбой многих тысяч солдат, должен всегда волноваться за вверенные ему жизни, всегда испытывать сомнения и колебания. Ведь победа, доставшаяся ценой большой солдатской крови, не может принести душевного удовлетворения и радости подлинно народному полководцу; такая победа должна угнетать его, терзать его совесть.
Но на этот раз Геладзе был спокоен. Он был спокоен, подобно крестьянину, который наблюдает, как уходят с неба тучи, грозившие градом его посевам,— вот-вот над полями встанет солнце.
Генерал приказал вызвать к телефону подполковника Козакова.
— Как ведет себя немец? — спросил он. дыша морозным паром в телефонную трубку.
Но Козаков не расслышал.
— Я спрашиваю, как «он» ведет себя,— повторил громче генерал.— Он, противник, как ведет себя?.. Молчит, никакого движения?.. Ага... Ну вот, знай, в первую очередь будут отмечены те командиры, у которых окажется меньше потерь... Слышал? Береги людей...
Генерал положил трубку. Уже совсем рассвело. Вглядываясь в туманный горизонт, Геладзе вдруг спросил себя самого: а не следовало ли начать артподготовку ночью? Ведь противник очень боится темноты, может быть, надо было поднять пехоту в атаку еще в сумерки?
— Хорошо бьют, очень хорошо бьют,— сказал генерал, обращаясь к стоявшим рядом офицерам штаба. Он поднес бинокль к глазам и долго смотрел в сторону немецких позиций; там рвались тысячи советских снарядов, туда стремился огонь «катюш».
— Вряд ли противник устоит против такой силы. На что же он надеется?
Капитан из оперативного отдела штаба доложил Геладзе, что его вызывает по телефону командарм. Геладзе пошел в блиндаж.
— Ну как? Довольны работой бога войны, князь? — послышался в трубке голос Чистякова.
— Огонь хорош,— ответил Геладзе,— но противник пока не отвечает, молчит.
— Снова напоминаю,— сказал командарм,— берегите пехоту. Возможности нашей артиллерии огромны. Повторяю: беречь, беречь и еще раз беречь пехоту! Понятно, князь?
— Понятно, товарищ командарм.
— Ну, действуйте.
Положив трубку, Геладзе вышел из блиндажа, снова вернулся на свой наблюдательный пункт. Близился час атаки.
И вот в небе вспыхнули красные ракеты. Пехота поднялась в атаку! Со своего наблюдательного пункта Геладзе не мог видеть всех подразделений дивизии, но ему хорошо был виден полк Козакова; Козакову предстояло выбить противника из передовых окопов и перерезать дорогу, ведущую из села Карповки к селу Дмитровке. Дмитровка была главным опорным пунктом немцев. Геладзе хотел лишить противника возможности подбрасывать в сторону Дмитровки войсковые подкрепления и боеприпасы.
Геладзе наблюдал, как батальоны пошли вперед к черной полосе немецких окопов. Бойцы бежали быстро, видимо, немцы пока не сопротивлялись. Но вот продвижение красноармейцев замедлилось, приостановилось. Генерал увидел, что навстречу атакующим движется толпа немецких солдат.
— Запросите Козакова,— приказал генерал.— Спросите его, что происходит.
— Немцы сдаются,— доложил генералу капитан из оперативного отдела.— Козаков сказал: идут, размахивая белыми тряпками, с поднятыми руками.
Генерал взял у капитана трубку:
— Козаков! Будь настороже, дорогой, возможна любая провокация.
Спокойствие в эти минуты покинуло генерала, он принялся нетерпеливо шагать вдоль снежного вала.
Через несколько минут его предчувствия оправдались,— неожиданно бойцы Козакова залегли.
Генерал бросился к телефону.
— Козаков, Козаков! — закричал он в трубку. Командир полка не отвечал.
— Козаков!
Генерал бросил молчавшую трубку, взялся за бинокль. Руки у него слегка дрожали. Оказалось, что залегли и немецкие солдаты. И как раз в этот момент начали бить вражеские тяжелые минометы. Генерал подозвал начальника артиллерии.
— Прикажите дивизионной артиллерии ударить осколочными. Сию же секунду, без промедления!
— Товарищ генерал, на проводе Козаков! — крикнул телефонист.
Генерал взял трубку.
— Что случилось, подполковник?! Что, что?.. А вы что, ослепли? Ты ответишь за это!.. Как это почти нет жертв? Что означает «почти»? Горе тебе, если окончательно потеряешь мое доверие. Слышишь, ты знаешь меня! Кто там у тебя из политотдела? Аршакян? Погоню вас обоих драться рядовыми, если повторится еще раз такое! В штрафную роту загоню!
Все, слышавшие этот разговор, были удивлены. Никто еще в дивизии не слышал от Геладзе таких жестких слов, никто не видел его в таком бешенстве. Положив трубку, Геладзе хмуро сказал начальнику артиллерии:
— Как это мы, имея такой горький опыт, не научились до сих пор понимать врага. Немцы шли, говорит Козаков, с поднятыми руками, размахивали белыми тряпками, а потом вдруг вытащили из-под шинелей автоматы... Хорошо еще, что наши не ударились в панику.
Снова зазвонил телефон.
Майор Баланко сообщал, что выбил неприятеля из первой линии окопов и захватил в плен сто двадцать немецких солдат и офицеров. Выслушав это донесение, генерал сказал:
— Продвигайся вперед и ударь в тыл противнику, противостоящему Козакову. Дай Козакову знать о себе белыми ракетами. Так? Вслед за пехотой продвигай орудия и минометы. Ясно? Действуй, дорогой.
Этот приказ был передан также и Козакову.
И опять зазвонил телефон. Кобуров докладывал, что противник сильным огнем пулеметов и шестиствольных минометов мешает продвижению его полка.
Генерал с насмешкой закричал в трубку:
— А ты что же, хотел, товарищ стратег, чтобы враг встречал тебя белыми лилиями? Ничего не хочу слышать, Кобуров! Приказываю тебе выполнять задачу!
Генерал положил трубку и, покачав головой, поглядел на начальника артиллерии. Тот понял немой укор Геладзе и, сняв телефонную трубку, приказал «катюшам» и дивизиону 105-миллиметровых орудий открыть огонь по немецким окопам.
Геладзе снова подошел к снежному валу. Рядом с ним встал начальник артиллерии.
— Опозорились Козаков и Кобуров, оба опозорились,— пробормотал генерал,— молодцом оказался Баланко. А я-то возлагал все надежды на Козакова.
Из блиндажа вышел Дементьев и поспешно подошел к генералу:
— Противник атакует Баланко с тыла, товарищ генерал. Он слишком выдвинулся вперед, могут его отрезать.
— Окружить? — спросил Геладзе с насмешкой.
— Да, могут окружить,— повторил полковник. Генерал деланно засмеялся. Но видно было, что
смеялся он только для того, чтобы сдержать гнев и скрыть досаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210