— Мы хороним наших лучших товарищей,— дрогнувшим голосом произнес он.— Мы хороним настоящих героев. Предаем их тела родной земле, за которую капитан Краснов и политрук Микаберидзе отдали свою молодую, цветущую жизнь...
После долгого молчания он продолжал:
— Поклянемся же отомстить за их кровь, за слезы, которые пролиты над их могилами...
Он отступил от могилы. Вперед шагнул Микола Бурденко.
— Клянемся,— сказал он,— клянемся перед вашими могилами, перед нашей родной землей, которая закроет вас, клянемся перед твоей матерью, дорогой Ираклий,— когда-то она по-матерински поцеловала нас на прощанье... Клянемся тобой, мать...
Потом говорил командир-танкист.
— Кто знал Ваню Краснова,— сказал он,— никогда его не забудет. Он всегда был неумолим к врагам, всегда веселый, добрый с друзьями. Ласковое слово и песня всегда находили отклик в его душе. Не верится нам, танкистам, что Ваню Краснова унесла смерть... Но ты всегда будешь с нами, наш дорогой товарищ, вместе с нами сожмешь горло врага, вместе с нами войдешь в Сталинград...
Подошли близкие друзья погибших, опустили в могилу тела Ираклия и Краснова. Ударили залпы артиллерийской батареи и танковых пушек. Шалва Микаберидзе и Шура Ивчук плакали горько, как дети...
Могилы засыпали. Батальон майора Малышева и танковая рота двинулись дальше на восток. Аник шагала рядом с Каро, судорожно держалась за его руку — ей казалось, что враждебные силы могут каждую секунду оторвать от нее самого близкого ей человека.
На следующий день, придя в медсанбат, Аник сообщила Люсик, что она и Каро решили пожениться, не дожидаясь окончания войны.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
В безлесных степях между Доном и Волгой бушевал ледяной зимний ветер. Ноябрь еще не кончился, а лютый мороз уже сковал землю. И не было в степи ни рощицы, ни селения, где можно было бы укрыться от морозной вьюги.
Сотни крупных и мелких воинских частей, тысячи людей, давно покинувших свои теплые очаги, стояли в этих степях, чтобы сражаться против ворвавшегося в страну врага. Заступами били бойцы обледеневший снег, докапывались до окаменевшей от холода земли. Земля должна была укрыть их от вражеского огня и мороза. А ветер все бушевал во всю огромную ширь степи, одинаково безжалостный и к чужим и к своим.
В зимнем облачном небе гудели немецкие самолеты, доставлявшие припасы и оружие окруженным в Сталинграде войскам генерал-полковника Паулюса, а в скованной морозом сталинградской степи не умолкал грохот советской артиллерии. Тысячи орудий поливали огненным ливнем завоевателей, которых алчность и злоба привели в морозные русские степи. Окруженные немецкие дивизии прилагали неимоверные усилия, чтобы прорваться на запад. Но советские войска с упорством и яростью все туже и туже сжимали кольцо сталинградского окружения.
...С утра над степью висела густая, серая мгла. Черные жерла тяжелых орудий извергали злое пламя. Исковерканная, настрадавшаяся земля содрогалась от взрывов снарядом и мин.
В карманах у Бурденко лежали свернутые в трубку бумаги, под мышкой — связка листовок. И хотя Бурденко торопился, все же он останавливался в пути, то у артиллеристов, то у минометчиков, то у саперов — здоровался балагурил, раздавал бойцам листовки.
— Привет храброй артиллерии, богу войны. Хлопцы, не читали сообщения Совинформбюро? Не читали? Могу дать...
— Привет связистам, от вас вся система кровообращения в армии. Желаете кислороду, товарищи хлопцы?
— Привет саперам, желаю, чтобы вы ни разу не ошиблись, сапер в своей жизни ошибается тилькы раз. Вот вам свежие газеты, наслаждайтесь...
— Привет, боевая сестра Екатерина Павловна, дорогая «катюша». Ты уже не стыдлива, отбросила покрывало, вот я принес тоби подарунок.
— Привет! — звучал в окопах и блиндажах голос Бурденко.
— Привет! — отвечали ему.
Бурденко приветствовал всех, кого встречал на израненной, изрытой окопами земле.
Бурденко дошел до расположения своего батальона; из окопов и блиндажей навстречу ему вышли знакомые бойцы. Бурденко, посмеиваясь, поглядывал на товарищей.
— Черниговский хохол щось вам добре прочитав.
— А ну-ка, читай, Бурденко! Читай! — крикнул, застегивая воротник гимнастерки, старший лейтенант Садыхов.
Бойцы окружили Бурденко. Надев на зябнувшие руки рукавицы, он начал громко и торжественно читать:
— «В Последний Час... Успешное наступление наших войск в районе Сталинграда...» — прищурившись, он глянул на обступивших его товарищей.— Ну, хлопцы, вы все обижались на Совинформбюро, а что сейчас скажете? Слухай, Арсен Иванович, продолжаю: «На днях наши войска, расположенные на подступах к Сталинграду, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось в двух направлениях: с северо-запада...— це мы, товарищи...— подмигивая пояснил Бурденко,— и с юга от Сталинграда. Прорвав оборонительную линию противника протяжением в тридцать километров на северо-западе (в районе Серафимович), а на юге от Сталинграда — протяжением в двадцать километров, наши войска за три дня напряженных боев, преодолевая сопротивление противника, продвинулись на шестьдесят — семьдесят километров. Нашими войсками заняты город Калач на восточном берегу Дона...»
Бурденко помолчал, всматриваясь в лица слушателей.
— Вы помните, как мы заняли Калач? Помните? Ну, тогда слухайте дальше: «...Станция Кривомузгская, станция и город Абганерово...» — и снова, перебивая себя, вставил: ~~ Цю станцию и той город запили войска, что шли с юга. С ними мы и соединились в Калаче. Так? Ну, то-то... Я брехать не буду. А теперь слухайте дальше. Читаю: «...Таким образом, обе железные дороги, расположенные восточнее Дона и снабжающие войска противника, оказались прерванными...» То есть вот так...
Соединив пальцы обеих рук, Бурденко показал кольцо, в котором оказались немцы.
— И дальше: «В ходе наступления наших войск полностью разгромлены шесть пехотных и одна танковая дивизия противника. Нанесены большие потери семи пехотным, двум танковым и двум моторизованным дивизиям противника...»
Бурденко лукаво оглядел слушателей.
— А о пленных ничего не кажуть, товарищи.
— Как это нет? — удивился Тоноян.
— Забулы, наверное...— широко развел руками Бурденко.
— Заливает парторг... Давай, давай, выкладывай...
— Ну, добре, добре,— усмехнулся он. И продолжал читать: «...За три дня боев захвачено тринадцать тысяч пленных и триста шестьдесят орудий...»
— Мало! — закричал Арсен.
— Плохо они считали, плохо! — закричали со всех сторон бойцы.— Почему мало написали?
Бурденко поднял руку, требуя тишины.
— Трофеи подсчитываются, товарыщи, так и написано: «Трофеи подсчитываются». «Противник оставил на поле боя более четырнадцати тысяч трупов солдат и офицеров».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210