Он подошел к реке и долго смотрел на спокойное движение воды. Такой мир, такая тишина стояли вокруг, что казалось, будто нет войны на земле. Шароян уселся на холмике, вынул из кармана кисет, скрутил толстую махорочную цыгарку и жадно закурил. Ни о чем он не думал в эти минуты. Он поглядел на обрывок старой газеты, из которого он сворачивал самокрутки, прочел крупными буквами напечатанную строчку: «Бойцы нашей части бьют фашистов по-гвардейски...» Шароян зажег зажигалку, подаренную Сархошевым, и подержал обрывок газеты над пламенем. Вмиг желтоватое пламя дошло до его пальцев, ветер развеял хрусткий пепел, все исчезло. Но мысль о людях, чьи подвиги описывались в газете, не сгорела, осталась.
Знакомые лица возникали в памяти Бено. Вот Каро направляет на него автомат, сейчас выстрелит. Это было осенью прошлого года, когда Бено вылез из окопа и побежал в тыл. Почему люди боятся друг друга? И удивительно, ведь многие люди боятся его, Бено Шарояна.
Он лег на спину, ладонью прикрыл глаза. Заснуть бы и проснуться, увидеть, что нет больше на земле войны, все обиды, все проступки и прегрешения забыты, прощены. Придет ли такое время? «Нет, не придет»,— ответил он сам себе. «Если Минас Меликян останется в живых, он не простит ни Сархошеву, ни мне. Никогда, никогда не простит!» Размышляя так, он в душе желал, чтобы Меликян не остался в живых, хотя никакой ненависти Бено к нему не испытывал. Вот бы и с Сархошевым что-нибудь случилось! Если бы Бено остался в живых и вернулся домой, тогда не было бы ни одного свидетеля его преступлений.
...Как бы он жил, вернувшись домой? Жил бы спокойно и никого бы не обижал, никому не делал бы ничего дурного. Вся прожитая жизнь казалась ему цепью ошибок. Что сделал ему плохого Каро? А ведь Бено все время желал ему зла. Что плохого сделали ему Аргам, Аник и Седа, когда он в садах Норка бросал в них камни? Ведь он мог подружиться с ними, потрясти тутовое дерево, собрать тутовые ягоды для девушек. И почему он поверил этому Сархошеву, поддался ему? Он теперь знал, что это было самой большой ошибкой в его жизни, неисправимой, страшной ошибкой. Он никогда не думал, хороша или плоха та, прежняя жизнь, но, попав в страшный мир немецкой оккупации, он вспоминал о прошлом, как о прекрасном сне.
Он закрыл глаза, и за зелеными полями Украины встали горы Армении. На четырех вершинах Арагаца блестит снег, в садах Норка наливается виноград, по вечерам в ереванских парках играют оркестры, и в хоре инструментов особенно ясно выделялись саксофон и кларнет...
В воздухе слышалось жужжание пчел, с земли доносился запах болота, цветов, мятой травы.
Спокойствие летнего дня нарушила автоматная очередь. Выстрелы раздавались со стороны Вовчи. Шароян направился к городу. Медленными, осторожными шагами он подошел к городской окраине. Издали он увидел большую стаю голубей, тревожно кружившую над городом. У окраинного дома девушка с ведрами стояла у колодца. Завидев солдата в немецкой военной форме, она сердито проговорила, думая, что немец не поймет ее:
— Проклятые, голубей и то уничтожают! Голуби, значит, за Советскую власть.
Девушка, оглядываясь на Шарояна, шла к своему дому. Она остановилась возле ворот, поставила на землю ведра. Бено прошел мимо нее и слышал, как она негромко сказала:
— Гад.
Сотни голубей тревожно кружились над городом.
Бено быстро шел по улицам. Дважды ему встретились группы автоматчиков. На мостовой валялись окровавленные белые и сизые голуби. Ни одного ребенка не было видно на улицах. Бено подошел к дому Бабенко. Навстречу ему с крыльца сошел немецкий офицер и спросил:
— Што хочишь ти?
Бено невнятно пролепетал что-то, офицер топнул ногой, закричал:
— Пшель!
Бено испуганно стал извиняться, вышел на улицу и поспешил к дому Глушко.
Сархошева не было дома. На столе стоял недоеденный жареный поросенок, недопитая бутылка водки, молоко в глиняной крынке. Бено присел на скамейку, оглядел стол, но есть ничего не стал.
— Он искал тебя,— проговорила Фрося,— куда ты пропал?
— Зачем искал?
— Они снова пошли к этому идиоту Меликяну. Это известие очень взволновало Бено. Как хорошо,
что он ушел с утра! Снова пойти в подвал к несчастному Меликяну казалось тяжелее смерти. Он вышел на улицу, вновь направился к реке.
Дойдя до реки, он лег на траву и заснул. Бено проснулся от ощущения невыносимого жжения — горели тело, лицо, затылок. Оказывается, он уснул вблизи муравейника. Даже губы у него горели, он отчаянно чихал — муравьи проникли ему в ноздри. Бено поспешно разделся и бросился в воду, нырнул, ухватившись за корни прибрежных камышей. Жжение от укусов несколько утихло. Шароян оделся, стал причесываться, гребешок вычесывал из мокрых, спутанных волос мертвых муравьев. Шарояна охватило лихорадочное волнение, его снова потянуло в город, к дому Бабенко. Казалось, что он должен предупредить старика, его внука о грозящей им опасности.
Выйдя на знакомую улицу, он издали заметил Митю, идущего с товарищем. Они вошли во двор, находившийся неподалеку от дома Бабенко. Шароян остановился у ворот и сквозь щель осмотрел двор. Мальчики подошли к крыльцу. У крыльца было сложено сено. Мальчики разворошили сено, забрались в него. «У них там голуби»,— подумал Бено и вспомнил вчерашнего парнишку, которого растерзала собака коменданта.
Их надо обязательно предупредить! Он вошел во двор, неслышными шагами подошел к крыльцу и увидел прикрытую сеном маленькую дверцу. Шароян осторожно приоткрыл дверцу. Раздался испуганный девичий крик:
— Мама!
Бено широко распахнул дверь. Солнце осветило небольшой погребок. Он увидел обоих мальчиков, прислонившуюся к стене перепуганную девушку, а на полу, на подстилке из сена лежал человек в бинтах. Лежавший неожиданно направил на Бено пистолет и крикнул по-армянски:
— Ни с места, а то...
Бено видел, как дрожит пистолет в руке раненого.
— Стреляй, стреляй,— крикнули оба мальчика. Лежащий снова заговорил по-армянски:
— Предатель, ты пришел выдать меня? Не двигайся!
Бено стоял не дыша, застыв, окаменев. И вдруг он узнал человека, державшего пистолет.
— Аргам!
Он медленно опустился на колени, закрыл лицо руками.
— Аргам! — снова крикнул он и зарыдал, как ребенок.
Зина, Митя и Коля в первую минуту растерялись.
— Не верьте ему,— сказал Митя.— Стреляйте, Аргам!
Дуло пистолета опустилось. Бено рыдал и бормотал сквозь слезы:
— Аргам... Я не виноват, Аргам, Аргам...
Он заговорил по-армянски, быстро захлебываясь. Разговор на незнакомом языке еще больше встревожил Митю и Колю.
— Что бы ни говорил этот гад, не верьте. Он врет! Аргам молчал. Что делать? Звук пистолета может
выдать его. Но если Бено в самом деле говорит правду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
Знакомые лица возникали в памяти Бено. Вот Каро направляет на него автомат, сейчас выстрелит. Это было осенью прошлого года, когда Бено вылез из окопа и побежал в тыл. Почему люди боятся друг друга? И удивительно, ведь многие люди боятся его, Бено Шарояна.
Он лег на спину, ладонью прикрыл глаза. Заснуть бы и проснуться, увидеть, что нет больше на земле войны, все обиды, все проступки и прегрешения забыты, прощены. Придет ли такое время? «Нет, не придет»,— ответил он сам себе. «Если Минас Меликян останется в живых, он не простит ни Сархошеву, ни мне. Никогда, никогда не простит!» Размышляя так, он в душе желал, чтобы Меликян не остался в живых, хотя никакой ненависти Бено к нему не испытывал. Вот бы и с Сархошевым что-нибудь случилось! Если бы Бено остался в живых и вернулся домой, тогда не было бы ни одного свидетеля его преступлений.
...Как бы он жил, вернувшись домой? Жил бы спокойно и никого бы не обижал, никому не делал бы ничего дурного. Вся прожитая жизнь казалась ему цепью ошибок. Что сделал ему плохого Каро? А ведь Бено все время желал ему зла. Что плохого сделали ему Аргам, Аник и Седа, когда он в садах Норка бросал в них камни? Ведь он мог подружиться с ними, потрясти тутовое дерево, собрать тутовые ягоды для девушек. И почему он поверил этому Сархошеву, поддался ему? Он теперь знал, что это было самой большой ошибкой в его жизни, неисправимой, страшной ошибкой. Он никогда не думал, хороша или плоха та, прежняя жизнь, но, попав в страшный мир немецкой оккупации, он вспоминал о прошлом, как о прекрасном сне.
Он закрыл глаза, и за зелеными полями Украины встали горы Армении. На четырех вершинах Арагаца блестит снег, в садах Норка наливается виноград, по вечерам в ереванских парках играют оркестры, и в хоре инструментов особенно ясно выделялись саксофон и кларнет...
В воздухе слышалось жужжание пчел, с земли доносился запах болота, цветов, мятой травы.
Спокойствие летнего дня нарушила автоматная очередь. Выстрелы раздавались со стороны Вовчи. Шароян направился к городу. Медленными, осторожными шагами он подошел к городской окраине. Издали он увидел большую стаю голубей, тревожно кружившую над городом. У окраинного дома девушка с ведрами стояла у колодца. Завидев солдата в немецкой военной форме, она сердито проговорила, думая, что немец не поймет ее:
— Проклятые, голубей и то уничтожают! Голуби, значит, за Советскую власть.
Девушка, оглядываясь на Шарояна, шла к своему дому. Она остановилась возле ворот, поставила на землю ведра. Бено прошел мимо нее и слышал, как она негромко сказала:
— Гад.
Сотни голубей тревожно кружились над городом.
Бено быстро шел по улицам. Дважды ему встретились группы автоматчиков. На мостовой валялись окровавленные белые и сизые голуби. Ни одного ребенка не было видно на улицах. Бено подошел к дому Бабенко. Навстречу ему с крыльца сошел немецкий офицер и спросил:
— Што хочишь ти?
Бено невнятно пролепетал что-то, офицер топнул ногой, закричал:
— Пшель!
Бено испуганно стал извиняться, вышел на улицу и поспешил к дому Глушко.
Сархошева не было дома. На столе стоял недоеденный жареный поросенок, недопитая бутылка водки, молоко в глиняной крынке. Бено присел на скамейку, оглядел стол, но есть ничего не стал.
— Он искал тебя,— проговорила Фрося,— куда ты пропал?
— Зачем искал?
— Они снова пошли к этому идиоту Меликяну. Это известие очень взволновало Бено. Как хорошо,
что он ушел с утра! Снова пойти в подвал к несчастному Меликяну казалось тяжелее смерти. Он вышел на улицу, вновь направился к реке.
Дойдя до реки, он лег на траву и заснул. Бено проснулся от ощущения невыносимого жжения — горели тело, лицо, затылок. Оказывается, он уснул вблизи муравейника. Даже губы у него горели, он отчаянно чихал — муравьи проникли ему в ноздри. Бено поспешно разделся и бросился в воду, нырнул, ухватившись за корни прибрежных камышей. Жжение от укусов несколько утихло. Шароян оделся, стал причесываться, гребешок вычесывал из мокрых, спутанных волос мертвых муравьев. Шарояна охватило лихорадочное волнение, его снова потянуло в город, к дому Бабенко. Казалось, что он должен предупредить старика, его внука о грозящей им опасности.
Выйдя на знакомую улицу, он издали заметил Митю, идущего с товарищем. Они вошли во двор, находившийся неподалеку от дома Бабенко. Шароян остановился у ворот и сквозь щель осмотрел двор. Мальчики подошли к крыльцу. У крыльца было сложено сено. Мальчики разворошили сено, забрались в него. «У них там голуби»,— подумал Бено и вспомнил вчерашнего парнишку, которого растерзала собака коменданта.
Их надо обязательно предупредить! Он вошел во двор, неслышными шагами подошел к крыльцу и увидел прикрытую сеном маленькую дверцу. Шароян осторожно приоткрыл дверцу. Раздался испуганный девичий крик:
— Мама!
Бено широко распахнул дверь. Солнце осветило небольшой погребок. Он увидел обоих мальчиков, прислонившуюся к стене перепуганную девушку, а на полу, на подстилке из сена лежал человек в бинтах. Лежавший неожиданно направил на Бено пистолет и крикнул по-армянски:
— Ни с места, а то...
Бено видел, как дрожит пистолет в руке раненого.
— Стреляй, стреляй,— крикнули оба мальчика. Лежащий снова заговорил по-армянски:
— Предатель, ты пришел выдать меня? Не двигайся!
Бено стоял не дыша, застыв, окаменев. И вдруг он узнал человека, державшего пистолет.
— Аргам!
Он медленно опустился на колени, закрыл лицо руками.
— Аргам! — снова крикнул он и зарыдал, как ребенок.
Зина, Митя и Коля в первую минуту растерялись.
— Не верьте ему,— сказал Митя.— Стреляйте, Аргам!
Дуло пистолета опустилось. Бено рыдал и бормотал сквозь слезы:
— Аргам... Я не виноват, Аргам, Аргам...
Он заговорил по-армянски, быстро захлебываясь. Разговор на незнакомом языке еще больше встревожил Митю и Колю.
— Что бы ни говорил этот гад, не верьте. Он врет! Аргам молчал. Что делать? Звук пистолета может
выдать его. Но если Бено в самом деле говорит правду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210