А Аник, Каро и Савин перешли понтонный мост, начали подниматься по откосу в сторону Клетской. Всю дорогу Аник не произнесла ни слова.
В штабе полка непрерывно звонили телефоны, связные с пакетами направлялись в батальоны, приходили из штаба дивизии офицеры связи.
На командный пункт полка приехал командир дивизии Геладзе. Аник впервые видела полковника.
Это был плотный мужчина с густым румянцем, какой бывает после нескольких бутылок доброго кахетинского. Брови у него выгибались дугой, над верхней губой виднелись тонкие усики.
— Немедленно разойтись! — приказал полковник,
сходя с «виллиса» и оглядев собравшихся у штаба
военных.— Ярмарка здесь, что ли? Чтобы никого не
было вокруг штаба!
В один миг у штабного блиндажа стало пусто. Полковник посмотрел на Аник и Каро.
— А вы что тут делаете?
— В первый батальон должны идти, товарищ полковник,— ответила Аник,— ждем, когда стемнеет.
— А вы не красуйтесь возле штаба, зайдите в какой-нибудь блиндаж.
Полковник заговорил с Аник по-грузински.
— Не понимаю, товарищ полковник,— смущаясь,
сказала Аник.
Геладзе улыбнулся.
— Значит, вы армянка? Похожи на грузинку. Ваша должность в батальоне?
— Санинструктор, товарищ полковник.
— Великолепно. Как там, не обижают вас?
— Никто не обижает, товарищ полковник.
— Великолепно,— повторил полковник.— А пока укройтесь в блиндаже. Снаряды девушек тоже не щадят.
И полковник вошел в штабную землянку.
В сумерках Каро и Аник пошли в батальон. У входа в землянку Малышева Каро взял девушку за руки.
— Аник,— чуть слышно произнес он.
— Что?
Хачикян молчал. Аник вновь спросила его:
— Чего ты хочешь?
— Одним словом, извини, Аник. Девушка положила голову ему на грудь.
— Каро, Каро!..
А в землянке командира батальона, как всегда, чадит коптилка, потрескивают дровишки в печке. Вот вошел в землянку Тоноян, его простая душа радуется каждый раз, когда он видит Аник. Эта яма, вырытая на берегу Дона,— ее дом, сон здесь бывает крепче, чем в светлых комнатах Еревана, мысль ясна, но как иногда тоскует здесь сердце!
XVII
Окопная жизнь шла по-обычному. Глубокими ходами сообщения двигались бойцы с неразлучными котелками, с перекинутыми через плечо автоматами или снайперскими винтовками. Пулеметчики, отдежурив положенное время, шли греться в землянки, покурить махорочки. По вечерам ротное боевое охранение вело наблюдение за противником, а в жарких и сырых блиндажах люди, не раздеваясь, лежа на полу, спали, дымили, стучали ложками в котелках. С наступлением темноты и до рассвета немцы освещали ничейную полосу земли ракетами. От света ракет снег казался желтоватым, будто на холмы и степи осела легкая золотая пыль. Окопные военные ночи сливались в памяти людей. Она стали привычными, как ночи, рассветы и закаты мирных времен, которых не замечает земледелец, озабоченный тем, чтобы поскорее закончить жатву. И если в час заката крестьянин глядит на вечернее небо, то не для того, чтобы полюбоваться розовыми облаками, а лишь для того, чтобы знать, не будет ли завтра дождя.
По извилистому окопу с котелком в руке пробирался боец Мусраилов. Все было таким, как день, как два дня назад. Ракеты сияли в фронтовом небе и гасли, и тотчас с немецкой стороны, свистя и шипя, как змеи, поднимались в небо новые ракеты. «Сколько же ракетных заводов у сукиных детей, весь год пускают, пускают, а запасы их все не кончаются?» — подумал Мусраилов.
При свете ракет ясно была видна вражеская линия обороны. Казалось, что по ней можно стрелять прямой наводкой. Иногда немецкие автоматчики давали по советским позициям очереди трассирующими пулями. Маленькие искорки, шипя, вонзались в снег на окопных насыпях.
В небе словно горели тысячи свечей, при их свете видны были каждая кочка, веточка дерева, каждая ямка и сугроб.
— Ты что задумался, как генерал? Чего раз-зявился? Дай дорогу! — произнес рядом с Мусраиловым знакомый голос.
— Миша, ты? — сказал Мусраилов.— Красивая ночь, правда, Миша?
— Красивая ночь,— сердито передразнил Веселый,— очень красивая.
— Эх, Веселый, Веселый! Думаю, думаю и не понимаю, почему твоя фамилия Веселый, ты ведь совсем не веселый?
В это время неприятель открыл огонь из шестиствольных минометов. В небе словно заскулили сотни щенков. Загремели разрывы. Завыли осколки мин.
Через несколько минут стрельба прекратилась.
Мусраилов и Веселый прислушались. В советских окопах было тихо, спокойно. Значит, попаданий у немецких минометчиков не было.
— Вот что значит рыть окоп узким, глубоким и извилистым,— сказал Веселый,— Столько выстрелов и ни одного раненого. Что ты ищешь, что потерял? — раздраженно спросил он у Мусраилова, который шарил руками по дну окопа.
— Из котелка мясо выпало, понимаешь. Такой вкусной конины ты в жизни своей не ел, сварю на нашей печурке, увидишь, что это за мясо, ага, вот оно, нашел. Знаешь, где я достал? Сегодня утром один румын в белой папахе проехал на коне между ихней и нашей обороной. Наверно, спутал дорогу. А я в него весь диск всадил, и ему и коню конец пришел. Когда стемнело, я пополз, отрезал от крупа коня эти куски мяса: давно не ел кабины, соскучился.
— А если бы тебя убили?
— Кого, меня? Хозяин знает, что делает. Пошли, попробуешь мясца.
— Я иду к своему пулемету.
— Ну ладно, я тебе оставлю.
Мусраилов еще раз оглядел поле, освещенное золотистым светом ракет. «Сейчас Хаджидже спокойно спит и не знает, что делает ее Алдибек,— подумал он.— Сколько времени нет от нее писем, уже больше двадцати дней. Почему не пишет бессердечная Хаджидже?»
Алдибек вылез из окопа, отошел на несколько шагов в сторону и до краев набил котелок чистым снегом. Он вновь прыгнул в окоп, подошел к блиндажу, отдернул плащ-палатку, служившую дверью. В земляном домике полыхала железная печурка, бойцы, сидя вокруг нее, вовсю дымили махоркой. От копоти лампы, сделанной из снарядной гильзы, от горького дыма махорки, от теплой сырости воздух казался густым, тяжелым. Войдя в полутемную землянку, Мусраилов щурясь вглядывался в лица товарищей.
— Салам, Алдибек Мусраилов,— крикнул кто-то из сидевших.
— Салам,— ответил Мусраилов, узнав голос Бурденко. Он поставил наполненный снегом котелок на раскаленную печурку, прикрыл его крышкой.
— Нащо ты растапливаешь снег? — спросил Бурденко.
— Чтобы пить.
— А нащо закрываешь котелок крышкой?
— Чтобы ваша махорка туда не попала. Здесь самые умные я и мой брат Тоноян, мы не глотаем дым этой поганой травы.
— Верно кажешь,— согласился Бурденко,— тилько не мешай: Арсен Иванович рассказывает.
— Сон рассказывает?
— Не мешай, не мешай,— повторил Бурденко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210