Аршакян и Хадерман подходили к пленным, расспрашивали их. Большая часть их сдалась добровольно. К Тиграну подошли двое русских парней в немецкой одежде, худые, слабые, с окровавленными лицами. Это были советские пленные, которых немцы использовали в качестве ездовых.
— Изменники вы! — крикнул Каро.
— Не говорите так, товарищ. Вы тоже могли бы оказаться в нашем положении,— ответил один из них.
Тигран по-армянски сказал Каро:
— Хачикян, не оскорбляй его.
Поняв, что собеседники кавказцы, русский с насмешкой сказал:
— Ваши тоже здесь есть.— И слабым, похожим на жалобное кошачье мяуканье голосом крикнул: — Мамедов, Мамедов, ваши здесь, Мамедов!
Судя по фамилии, Мамедов был азербайджанцем.
Аник и Каро пошли разыскивать его в толпе пленных. Кто знает, возможно, он был из их дивизии. Вскоре они обнаружили Мамедова.
На плечо Мамедова, поджимая под себя одну ногу, опирался худой, как скелет, смуглый парень с огромным заострившимся носом.
Аник заглянула в лица пленных и страшным голосом крикнула:
— Да это же Бено! Шароян! Каро вздрогнул, услышав это имя. Такая неожиданная, невероятная встреча!
Каро и Аник посадили Шарояна на землю и склонились над ним. Это был живой скелет, живой труп.
— Беги к Аршакяну,— сказала Аник Каро,— I позови его сюда.
В эту минуту Тигран давал распоряжение колонновожатому отделить от немцев всех советских пленных и отправить их в штаб дивизии.
— Товарищ старший батальонный комиссар, Бено Шароян спеди пленных!
...Обмороженный, в полуобморочном состоянии, Шароян, чуть слышно бормоча, сказал, что Аргам и Меликян живы, что он видел их.
— Они у немцев? — задыхаясь от волнения, спросил Аршакян.
— Нет, нет,— простонал Бено,— у партизан.
— Правду ты говоришь? — спросил Тигран. Шароян настолько обессилел, что уже не мог говорить.
Аник на санях повезла Шарояна в медсанбат.
Все это было похоже на тяжелый сон. Такое случается в приключенческих романах, а не в жизни. Бено Шароян... Конечно, не произойди эта случайная встреча, он бы умер в дороге, замерз, и никто не узнал бы о его судьбе, никто не узнал бы о судьбе Аргама и Минаса Меликяна.
XV
Каро вместе с Савиным ползли среди развалин сгоревших и разрушенных домов. Им поручили установить громкоговоритель. Каро и Савин замирали в неподвижности, когда развалины, груды кирпича, остовы сожженных домов вдруг выступали из мрака, освещенные ракетами; светящиеся трассы пуль проносились над их головами.
Сознание, что он снова ведет боевую работу рядом с своими товарищами, радовало Каро. Но и сейчас, ползая среди развалин, он не мог ни на минуту забыть Бено Шарояна,— его страшное худое лицо, его жалкий, слабый голос. Этого парня Каро всегда не любил. Вот когда-то в садах Норка гуляли Седа, Аргам, Аник, и этот Бено бросал в них камни. Каро в ярости подошел к нему, хотел его избить. И вот этот самый Бено ехал вместе с Аник в одном вагоне на фронт, и Каро был вне себя от того, что Аник разговаривает с ним, сидит рядом с ним. Вот первый бой в Кочубеевском лесу. Каро и Савин стараются остановить убегающих, Каро прикладом автомата бьет Шарояна, валит его на землю. И вот сегодня он видел Бено Шарояна среди пленных, изменившегося до неузнаваемости, превратившегося в скелет... И сердце Каро сжимается от жалости.
Савин укрепил громкоговоритель на груде кирпича, присоединил провод, ведущий к микрофону. Они стали отползать, чтобы укрыться в безопасном месте.
Спокойно лежа в укрытии за грудой кирпича, Каро и Савин наблюдали, как в воздухе проносятся разноцветные трассы, как пули щелкают, ударяясь о стены мертвых домов.
И снова перед Каро встало жалкое лицо Бено Шарояна.
— Я, знаешь, никогда не верил, что Меликян и Аргам могут стать изменниками,— сказал Савин,— никогда не верил.
— Я тоже,— откликнулся Каро,— когда увидел немецкую листовку, сразу понял, что брешут немцы как собаки.
— И очень хорошо получилось,— продолжал Савин,— что эта брехня раскрылась, не будет теперь так мучиться сестра Аргама.
Каро слушал Савина и все пытался представить себе дядю Минаса и Аргама в партизанском лесу.
Но вот над развалинами Сталинграда зазвучал голос доктора Хадермана. Каро и Савин не понимали немецкого языка, но чувствовали, что Хадерман очень взволнован. Немцы прекратили огонь.
...В подвале, где помещался штаб батальона майора Малышева, стоял перед микрофоном доктор Эрнст Хадерман. Первые мгновения его голос дрожал, но огромным усилием воли он справился со своим волнением. Он то убеждал солдат Паулюса, то умолял их. Минутами казалось, что он плачет.
— В кого вы стреляете и зачем стреляете? — спрашивал он, словно видел перед собой слушавшую его толпу.— Опомнитесь, земляки, я хочу спасти вас от смерти и страданий во имя свободной и честной Германии. В эти последние роковые часы решайте, времени для колебаний уже нет. Я видел десятки тысяч трупов людей, которые могли принести своим трудом много доброго Германии, своим близким и детям, если бы не стали жертвами безумия. Подумайте о своей судьбе, о судьбе нашей Родины, о судьбе ваших жен, отцов, матерей, детей, о судьбе будущих поколений и прекратите бессмысленное сопротивление. Упрямство ваше нелепо и губительно. Это не геройство, это самоубийство. Вам этого не простят ваши дети, не простит будущая свободная Германия, вы слышите меня, братья?
Он замолчал и снова крикнул:
— Вы слышите меня, братья?..
После этого стали передавать немецкие народные песни. К микрофону подошел скрипач Гурген Севуни. И над разрушенными и потерявшими названия улицами Сталинграда зазвучала великая бетховенская музыка...
Худенький смуглый скрипач, может быть, никогда в своей жизни не играл с таким вдохновением.
Доктор Эрнст Хадерман сидел на скамейке, сутуля плечи, угрюмо молчал.
Концерт продолжался. Любимец дивизии боец Магарин исполнил «Песню о землянке», «Давай закурим, товарищ дорогой», спел солдатам песню:
Темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь...
И люди, которым казалось, что в душе их иссякли все силы, услышав эту песню, вдруг вновь ощущали тепло жизни, вновь верили в любовь, надеялись на будущую радость.
Тигран вызвал связного, который должен был проводить Хадермана в штаб дивизии. Аршакян сказал:
— Мы верим, что в немецком народе есть немало людей, которые готовы бороться с Гитлером, которые помнят слова Гете.
Хадерман крепко пожал Аршакяну руку.
Тигран вышел вместе с Хадерманом, долго смотрел вслед ему, потом вернулся в подвал Малышева. Все это время неотступно и напряженно Тигран думал о Шарояне, о том, что тот сказал об Аргаме и Меликяне. Он думал: «Сейчас Люсик не отходит от этого несчастного, жадно вслушивается в каждое его слово».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210