Потом мертвец медленно вывалился из горящего танка и упал на землю.
И тотчас вперед вырвался другой танк, закрыл своим жарким, смрадным брюхом окоп.
Не стало над головой высокого весеннего неба, одно лишь стальное клепаное пузо танка, гарное зловоние нависли над людьми в окопе.
Танк, словно пришедшее в бешенство живое существо, елозил над окопом, скрежеща гусеницами, всхрапывая, осыпая головы людей комьями земли.
Мотор взревел, и танк переполз через окоп, обдав людей горьким жирным дымом.
И вновь над головой открылось высокое небо украинской весны.
Микаберидзе, отряхивая с одежды землю, поднялся и увидел вокруг себя странно изменившиеся и в то же время родные, знакомые лица.
— Проскочил танк! — крикнул он густым басом и вновь не узнал своего голоса. Танк остановился в десяти метрах от окопа. Какой-то боец подбежал к танку, вскарабкался на броню. Танк двинулся вперед, ведя огонь с ходу по второй линии советских окопов. Перед лицом бойца хлестали огненные клочья пулеметных очередей. Танк взобрался на холм, замедлил ход. В этот миг цеплявшийся за броню боец швырнул связку гранат под ствол орудия и прыгнул на землю. Это был Каро Хачикян. Грянул взрыв.
Четвертый танк артиллерия подбила в двадцати шагах от командного пункта Дементьева.
Бойцы стояли в окопе во весь рост и молчали. Они дышали весенним воздухом. Они смотрели на синее небо и на молодую траву. Они победили, вышли из-под смрадного брюха танка. Они были живы.
...Через полчаса Дементьев, сопровождаемый Кобуровым и Микаберидзе, обходил окопы. Они остановились возле тех бойцов, что вместе с комиссаром отразили атаку танков.
Дементьев добрым взглядом оглядывал лица людей.
— Выходит, что танки нам не страшны? — спросил он.
Бойцы покачивали головами, усмехались.
— Да уж не страшны,— сказал кто-то.— Забыли, на каком мы свете, когда он над окопом встал.
— Молодцы, ребята, бойся не бойся, а надо защищать Родину,— сказал Дементьев и вдруг спросил Хачикяна: — А в ваших краях много есть буйволов?
Каро смущенно улыбнулся.
— Оседлал и гнал танк, как буйвола,— сказал командир полка.
Он крепко пожал руку Каро.
— Если бы окопы были помельче, многие из вас не остались бы живы,— сказал командир полка.— Вот что значит на совесть работать. Прошла эта стальная гадина над вами, а вы все здесь, все живы, да еще улыбаетесь. Прекрасно! Что еще может быть прекраснее. Шутка ли, жить на свете!
Но этот весенний день еще не кончился — людей ждали новые испытания.
IX
Член Военного совета армии генерал Луганской возвращался после объезда воинских частей на командный пункт армии. Сидя в открытом «виллисе», он оглядывал полевые дороги, по которым двигались на передовую пехотные подразделения в новом обмундировании, артиллерийские батареи, танки, бесконечные потоки автомашин. Наконец-то прибыло долгожданное подкрепление! Генерал несколько раз останавливал машину, подзывал к себе командиров и бойцов, расспрашивал их. В большинстве это были видавшие виды обстрелянные люди, многие из них побывали в госпиталях. Ветеранов можно было узнать с первого взгляда: война оставляет следы на лицах людей, меняет выражение глаз.
По приказу генерала водитель «виллиса», чтобы не мешать проходящим войскам, вел машину или по обочине дороги, или полем. По многим, ему одному известным признакам водитель понимал, что генерал не в духе.
— Стой, Мельников,— проговорил генерал. Машина резко затормозила.
— Позови вон того политрука.
Политрук поспешно подошел к машине, приветствовал генерала.
— Давно вы в армии?
— Четвертый месяц, товарищ генерал.
— Какая у вас была специальность до войны?
— Я был аспирантом по философии.
— Поправьте пилотку. Звезда у вас на затылке, а должна быть на лбу, товарищ философ.
Политрук смутился, покраснел.
— Ну, идите.
Политрук вытянулся, козырнул, повернулся на каблуках и сутулясь пошел к своей роте. «Да»,— подумал Мельников.
— Как это вы заметили непорядок на таком расстоянии, товарищ генерал?
— Гони, гони!
Через два часа они добрались до штаба армии, разместившегося в овраге, среди густого кустарника. Луганской пошел к своей палатке, молча отвечая на приветствия встречных.
Генерал смыл с себя дорожную пыль и, отказавшись от предложенного адъютантом завтрака, развернул на столе карту. Луганской вглядывался в карту, расцвеченную красно-синими карандашными пометками,— то были поля и долины, реки, села и города, охваченные военной смутой.
Вошел начальник политотдела армии.
— Разрешите, товарищ генерал.
Начальник политотдела принес на подпись приказы о новых назначениях.
— Оставьте, я после просмотрю.— Генерал взглянул на часы. Вскоре должно было начаться совещание командиров дивизий и комиссаров, созванное командующим армией; командарм собирался информировать командиров частей о новом наступлении Юго-Западного фронта.
Оставшись один, Луганской снова склонился над картой.
За последние два дня положение на фронте резко ухудшилось. Тяжелая угроза флангового удара и последующего окружения создалась для частей Юго-Западного фронта. Подготавливаемое наступление казалось генералу в этих условиях крайне рискованным.
Прошлой ночью командующего армией и Луганского вызвали на заседание Военного совета фронта. Там Луганской сказал о своих опасениях. Однако командующий фронтом объявил о своем решении наступать.
Да, тяжелое положение. Средний комсостав армии и политработники завтра храбро пойдут в бой, поведут за собой бойцов, и армия непременно продвинется вперед. «Возможно, противник преднамеренно даст армии продвинуться на запад, может быть, на нашем участке немец отступит, чтобы заманить нас в мешок»,— подумал Луганской. Эта мысль мучила, не давала покоя.
Вошел адъютант, положил на стол пачку писем и вышел.
Генерал взглянул на лежавший сверху конверт. Он узнал почерк невестки: казалось, она не пишет, а рисует четкие, красивые литеры. Он вскрыл конверт, на стол выпала фотография жены и внучки. Он почувствовал волнение. Любовь к близким, тревога о них заполнили сердце генерала. А ведь минуту назад казалось, что прошлое ушло далеко за тридевять земель от фронта, что в мире существует только война. Он смотрел на лукавое личико внучки, на лицо жены. Вот уж скоро год, как он не видел их. Как жена постарела, какое печальное, усталое у нее лицо, какие морщины на лбу! Шли годы, и ему всегда казалось, что жена не старела —- всегда красивая, веселая. Как грустно сегодня смотреть на ее седину, на ее печальные глаза.
Поспешно вошел адъютант, сообщил, что командиры и комиссары дивизий прибыли.
— Сейчас приду,— сказал Луганской.
И снова тяготы военной жизни легли ему на сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
И тотчас вперед вырвался другой танк, закрыл своим жарким, смрадным брюхом окоп.
Не стало над головой высокого весеннего неба, одно лишь стальное клепаное пузо танка, гарное зловоние нависли над людьми в окопе.
Танк, словно пришедшее в бешенство живое существо, елозил над окопом, скрежеща гусеницами, всхрапывая, осыпая головы людей комьями земли.
Мотор взревел, и танк переполз через окоп, обдав людей горьким жирным дымом.
И вновь над головой открылось высокое небо украинской весны.
Микаберидзе, отряхивая с одежды землю, поднялся и увидел вокруг себя странно изменившиеся и в то же время родные, знакомые лица.
— Проскочил танк! — крикнул он густым басом и вновь не узнал своего голоса. Танк остановился в десяти метрах от окопа. Какой-то боец подбежал к танку, вскарабкался на броню. Танк двинулся вперед, ведя огонь с ходу по второй линии советских окопов. Перед лицом бойца хлестали огненные клочья пулеметных очередей. Танк взобрался на холм, замедлил ход. В этот миг цеплявшийся за броню боец швырнул связку гранат под ствол орудия и прыгнул на землю. Это был Каро Хачикян. Грянул взрыв.
Четвертый танк артиллерия подбила в двадцати шагах от командного пункта Дементьева.
Бойцы стояли в окопе во весь рост и молчали. Они дышали весенним воздухом. Они смотрели на синее небо и на молодую траву. Они победили, вышли из-под смрадного брюха танка. Они были живы.
...Через полчаса Дементьев, сопровождаемый Кобуровым и Микаберидзе, обходил окопы. Они остановились возле тех бойцов, что вместе с комиссаром отразили атаку танков.
Дементьев добрым взглядом оглядывал лица людей.
— Выходит, что танки нам не страшны? — спросил он.
Бойцы покачивали головами, усмехались.
— Да уж не страшны,— сказал кто-то.— Забыли, на каком мы свете, когда он над окопом встал.
— Молодцы, ребята, бойся не бойся, а надо защищать Родину,— сказал Дементьев и вдруг спросил Хачикяна: — А в ваших краях много есть буйволов?
Каро смущенно улыбнулся.
— Оседлал и гнал танк, как буйвола,— сказал командир полка.
Он крепко пожал руку Каро.
— Если бы окопы были помельче, многие из вас не остались бы живы,— сказал командир полка.— Вот что значит на совесть работать. Прошла эта стальная гадина над вами, а вы все здесь, все живы, да еще улыбаетесь. Прекрасно! Что еще может быть прекраснее. Шутка ли, жить на свете!
Но этот весенний день еще не кончился — людей ждали новые испытания.
IX
Член Военного совета армии генерал Луганской возвращался после объезда воинских частей на командный пункт армии. Сидя в открытом «виллисе», он оглядывал полевые дороги, по которым двигались на передовую пехотные подразделения в новом обмундировании, артиллерийские батареи, танки, бесконечные потоки автомашин. Наконец-то прибыло долгожданное подкрепление! Генерал несколько раз останавливал машину, подзывал к себе командиров и бойцов, расспрашивал их. В большинстве это были видавшие виды обстрелянные люди, многие из них побывали в госпиталях. Ветеранов можно было узнать с первого взгляда: война оставляет следы на лицах людей, меняет выражение глаз.
По приказу генерала водитель «виллиса», чтобы не мешать проходящим войскам, вел машину или по обочине дороги, или полем. По многим, ему одному известным признакам водитель понимал, что генерал не в духе.
— Стой, Мельников,— проговорил генерал. Машина резко затормозила.
— Позови вон того политрука.
Политрук поспешно подошел к машине, приветствовал генерала.
— Давно вы в армии?
— Четвертый месяц, товарищ генерал.
— Какая у вас была специальность до войны?
— Я был аспирантом по философии.
— Поправьте пилотку. Звезда у вас на затылке, а должна быть на лбу, товарищ философ.
Политрук смутился, покраснел.
— Ну, идите.
Политрук вытянулся, козырнул, повернулся на каблуках и сутулясь пошел к своей роте. «Да»,— подумал Мельников.
— Как это вы заметили непорядок на таком расстоянии, товарищ генерал?
— Гони, гони!
Через два часа они добрались до штаба армии, разместившегося в овраге, среди густого кустарника. Луганской пошел к своей палатке, молча отвечая на приветствия встречных.
Генерал смыл с себя дорожную пыль и, отказавшись от предложенного адъютантом завтрака, развернул на столе карту. Луганской вглядывался в карту, расцвеченную красно-синими карандашными пометками,— то были поля и долины, реки, села и города, охваченные военной смутой.
Вошел начальник политотдела армии.
— Разрешите, товарищ генерал.
Начальник политотдела принес на подпись приказы о новых назначениях.
— Оставьте, я после просмотрю.— Генерал взглянул на часы. Вскоре должно было начаться совещание командиров дивизий и комиссаров, созванное командующим армией; командарм собирался информировать командиров частей о новом наступлении Юго-Западного фронта.
Оставшись один, Луганской снова склонился над картой.
За последние два дня положение на фронте резко ухудшилось. Тяжелая угроза флангового удара и последующего окружения создалась для частей Юго-Западного фронта. Подготавливаемое наступление казалось генералу в этих условиях крайне рискованным.
Прошлой ночью командующего армией и Луганского вызвали на заседание Военного совета фронта. Там Луганской сказал о своих опасениях. Однако командующий фронтом объявил о своем решении наступать.
Да, тяжелое положение. Средний комсостав армии и политработники завтра храбро пойдут в бой, поведут за собой бойцов, и армия непременно продвинется вперед. «Возможно, противник преднамеренно даст армии продвинуться на запад, может быть, на нашем участке немец отступит, чтобы заманить нас в мешок»,— подумал Луганской. Эта мысль мучила, не давала покоя.
Вошел адъютант, положил на стол пачку писем и вышел.
Генерал взглянул на лежавший сверху конверт. Он узнал почерк невестки: казалось, она не пишет, а рисует четкие, красивые литеры. Он вскрыл конверт, на стол выпала фотография жены и внучки. Он почувствовал волнение. Любовь к близким, тревога о них заполнили сердце генерала. А ведь минуту назад казалось, что прошлое ушло далеко за тридевять земель от фронта, что в мире существует только война. Он смотрел на лукавое личико внучки, на лицо жены. Вот уж скоро год, как он не видел их. Как жена постарела, какое печальное, усталое у нее лицо, какие морщины на лбу! Шли годы, и ему всегда казалось, что жена не старела —- всегда красивая, веселая. Как грустно сегодня смотреть на ее седину, на ее печальные глаза.
Поспешно вошел адъютант, сообщил, что командиры и комиссары дивизий прибыли.
— Сейчас приду,— сказал Луганской.
И снова тяготы военной жизни легли ему на сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210