— Разговор наш будет короток,— сказал Геладзе. Он сообщил, какие силы противника стоят перед
фронтом дивизии; определил боевую задачу — разбить противника и встретиться с войсками Сталинградского фронта, идущими на Калач с юга, выполнить этим волю высшего командования... На правом и на левом флангах дивизии Геладзе стоят соседи — дивизии армии Чистякова. Они начнут наступление одновременно с хозяйством Геладзе,
— Итак, задача такова: в пять ноль-ноль Баланко начнет теснить правый фланг противника, в тог же час Козаков должен разбить его левый фланг. Вот так.
Генерал показывал на карте, какой полк и откуда должен начать атаку.
— Наша артиллерия, танки и гвардейские минометы должны сосредоточить свои силы главным образом на флангах — помочь Козакову и Баланко. Фланги фон Роденбурга слабы, его соседи истекают кровью. Через полчаса после начала наступления, в пять тридцать, но можно чуть раньше, можно и чуть позже,— это предоставляется решить вам самому в зависимости от обстановки,— вы, подполковник Кобуров, будете атаковать противника с фронта, в лоб. Вам следует сохранить боеспособность своего полка для решения последующих задач. Но первая основная задача: разбить врага и стремительно броситься вперед. Кто первым соединится с нашими войсками, идущими с юга, тот прямо обеими ногами войдет в историю.
Последние слова генерал произнес с пафосом, подняв вверх сжатый кулак. Губы его задрожали от волнения.
— Вот и все,— сказал он своим обычным голосом.— Мы все должны сейчас быть в полках, в ротах. В штабе дивизии останутся только полковник Дементьев и полковой комиссар Федосов. Больше никто.
Все молчали.
— Вас, товарищи, я также прошу,— обратился Геладзе к командирам приданных дивизии частей усиления,— в течение ночи без суеты, бесшумно завершить концентрацию своих сил на флангах дивизии.
— Разрешите задать вопрос, товарищ генерал,— оказал Кобуров.
— Прошу, Кобуров.
Кобуров взволнованно заговорил:
— Я бы просил, чтобы мне было разрешено первому открыть огонь...
— Это зачем? — удивленно спросил Геладзе и шагнул в сторону Кобурова.
Кобуров стал объяснять:
— Пусть до начала наступления в четыре сорок пять мой полк откроет огонь по противнику. Придайте мне для этого дополнительную батарею. Одновременно с артиллерийским огнем пусть загудят моторы танков, чтобы противнику казалось, что мы начинаем атаковать в лоб. Противник быстро сосредоточит все свои силы в центре, против меня, и тогда Баланко и Козаков ударят по его ослабевшим флангам, сомнут их. Если после этого противник начнет оттягивать силы на фланги, это создаст благоприятные условия для фронтального удара, который буду осуществлять я. Генерал наморщил лоб, помолчал.
— Предложение интересное,— сказал Геладзе,— деловое предложение,— повторил он.— Решение примем на месте. Сейчас двадцать два часа тридцать семь минут. Не будем терять времени, товарищи.
Через несколько минут десятки саней понеслись к полкам и батальонам. Ехали работники разведотдела и оперативщики, инструкторы политотделов, офицеры, занятые техническим снабжением, командиры-танкисты, командиры частей гвардейских минометов, командиры отдельных батальонов, связисты и саперы. Нагрузив на сани белые палатки, двигались в сторону передовой хирурги и санитары медсанбата.
Аршакян был прикреплен к полку Козакова. В санях он сидел между Козаковым и Шалвой Микаберидзе. Кони мчались, как стрелы, выпущенные из лука.
— Видели, как сияло лицо Кобурова, когда генерал благосклонно отнесся к его предложению? — усмехаясь сказал Шалва.
— В самом деле, предложение неглупое,— заметил Козаков.
— Стратег,— насмешливо добавил Шалва. Аршакян молчал. Казалось, вечность прошла с той
минуты, как он расстался с Люсик.
Сильно морозило. Мимо промчались чьи-то сани. Галопом прошел кавалерийский эскадрон.
— Все спешат двумя ногами войти в историю,— пошутил Тигран.
— А Кобуров хочет войти не только ногами, всем телом,— добавил Шалва.
— В самом деле, друзья, день будет историческим,— произнес Козаков.— Какое сегодня число?
— Двадцать первое ноября тысяча девятьсот сорок второго года,— ответил Микаберидзе,— третий день наступления.
XXVII
Геладзе до рассвета был в полках. Он ходил из батальона в батальон, из роты в роту, и, опережая его, шел солдатский шепот: «К нам идет генерал, снова в наступление пойдем...», «Генерал в соседнем батальоне...», «Генерал приказал наступать...».
568
Вышли на фланги дивизии танки, артиллерия, гвардейские минометы.
Под плащ-палатками, прикрывавшими вырытые в снегу блиндажики, секретари партбюро полков при свете коптилок читали заявления о приеме в партию. Бойцы возвращались после заседания партбюро в свои роты и, ложась рядом с товарищами в снеговые окопы, говорили: «Приняли».
Рассвет был уже близок, когда члены партбюро полка Ираклий Микаберидзе и Бурденко возвратились в свой батальон.
— Знаешь, Микола, генерал приказал отправить Шуру назад в танковый полк,— грустно произнес Ираклий.
— А что ты можешь забрать, браток,— ответил Бурденко,— приказ есть приказ. Все равно, войны еще нам хватает, свадьба откладывается.
— После боя я хочу обратиться к генералу.
— Для чего це?
— Пусть разрешит отправить Шуру в Грузию, к моей матери.
— После боя побалакаем. Ираклий печально вздохнул.
— Ты меня не понимаешь, Микола.
— По-твоему, сердце у черниговского Миколы Бурденко из металла,— сказал Бурденко.— Скильки времени едим из одной миски, а Микола ничего не понимает, ничего не чувствует.
Они вошли в блиндаж Малышева, прикрытый плащ-палаткой. Майора не было. Рядышком, укрывшись шинелями, лежали Аник и Шура. Они не спали, ждали возвращения Ираклия.
— Мы о тебе говорили, Ираклий,— сказала Аник.
— Что говорили?
— О том, что забирают от тебя Шуру.
— Никто не имеет права забрать ее от меня.
— Генерал приказал.
— Ну что же, она может уйти из нашего батальона, но придет в мой дом.
Ираклий пытался казаться веселым. Бурденко вышел, чтобы не мешать разговору.
— Стыдно мне,— сказала Шура,— до того стыдно, что не знаю, как быть. Капитан Краснов смотрит на меня, как на предательницу.
— Ты ему не давала клятвы верности.
— Пойми, Ираклий, я служу в их бригаде. Они имеют право судить меня за дезертирство.
Ираклий взял Шурину руку, положил ее себе на глаза, потом коснулся губами ее пальцев.
— А если генерал разрешит отправить тебя в Грузию, к моей матери? — тихо сказал он.
— Дорогой мой,— шепотом проговорила Шура и крепко прижала свою ладонь к губам юноши,— я покинула маму, чтобы пойти в армию, ведь война не кончилась, дорогой мой, хороший!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210