Но через несколько секунд он почувствовал дно под ногами, вдохнул свежий воздух, протер глаза, крепко прижал к себе автомат. Взрыв повернул его лицом к востоку, и Тоноян несколько мгновений растерянно смотрел на широкую реку, вновь лежавшую перед ним. Он повернулся и пошел на запад. Сделал несколько шагов, споткнулся о тело убитого бойца. Закинув автомат на спину, Арсен поднял на руки мертвое тело товарища и вынес его на берег. Они вместе форсировали реку — живой и мертвый. Свистели осколки и пули, где-то рядом рвались мины, но Тоноян ничего не слышал, только видел бегущих впереди бойцов. Вот как будто мелькнуло лицо Гамидова. Потом Арсен вновь увидел Меликяна. Все знакомые и незнакомые лица слились в одно одновременно знакомое и незнакомое лицо. Цепляясь одеждой за обрывки колючей проволоки, он спрыгнул в немецкий окоп. Немец в зеленой шинели выстрелил из пистолета, к ногам Тонояна упал боец. Тоноян нажал спусковой крючок автомата и увидел: немец, схватившись за живот, сел на дно окопа.
— Вперед! Хлопцы, не задерживаться в окопе! — крикнул кто-то.
Это был Бурденко. Арсен выбрался из немецкого окопа и побежал за Бурденко. Они приближались к первым домам села, а впереди врассыпную бежали немцы в зеленых шинелях. Бурденко с ходу стрелял по ним из автомата, потом стал стрелять Тоноян, и ему казалось, что немцев вдруг стало меньше.
— Вторые окопы! — хрипло крикнул Бурденко.— Бей гадов гранатами! Они бросили «лимонки» и залегли, вскочили на ноги, а в это время набежавшие красноармейцы уже прыгали в немецкие окопы. Немцы разбегались по улицам села. Дым от разрывов советских снарядов стлался меж домами. Бурденко перепрыгнул через окоп, Тоноян — за ним, они подбежали к первым хатам на окраине села.
— Село Архангел занято, товарищи! — размахивая автоматом, крикнул Бурденко.
В воздухе показались вражеские бомбардировщики. Завыли бомбы, задрожала земля от тяжких разрывов, засвистели осколки.
— Он же потерял Архангела, колы бомбит! Неприятель открыл по селу артиллерийский огонь.
От прямых попаданий рушились дома, кое-где начались пожары. Передовые подразделения полка, пройдя село, вышли на опушку леса. Внезапно среди бойцов появился командир взвода Сархошев. Во время атаки никто не видел его. Он приказал бойцам рыть на лесной опушке окопы.
Сархошев победоносно похлопал рукой по немецкому офицерскому планшету, висевшему у него на плече. За пояс у него был заткнут трофейный парабеллум без кобуры.
— А чому мы окопуемось, колы попереду немае вогню, а нимець, нечиста сила, немов кризь землю провалився? — спросил Бурденко.— С флангов, сдается, продвигаются вперед.
— Таков приказ,— важно ответил лейтенант. Заметив перевязку на лбу Меликяна, Сархошев
спросил:
— Ранен?
— Пустяки, царапина,— ответил Минас.
— Вот поздравляю, как раз царапина тебе и нужна. Глядя на землю, на молодую траву, обычно молчаливый Мусраилов вдруг восторженно произнес:
— Товарищи, товарищи, это наша красивая земля, понимаешь ты, наша, давайте поцелуем эту землю, товарищи!
И он, став на колени, склонился к земле. Склонились к земле Гамидов, Тоноян, Бурденко.
Друг, историк, если в мирные дни ты будешь писать о великой войне, знай, что рядовой Алдибек Мусраилов первым поцеловал освобожденную советскую землю на западном берегу Северного Донца.
По всем шоссейным, грейдерным, проселочным дорогам двигались на запад советские войска — орудия, танки, машины. Шли стрелковые полки. О, теперь Аргам видел, какой незаметной каплей был пехотный батальон Малышева в огромном море советского наступления.
Во второй половине дня завязались бои с арьергардами отходящего противника. Полк Дементьева, сбивая сопротивление врага и взяв в плен роту гитлеровских солдат, стремительно продвигался вперед.
Вечером полк укрепился на новых позициях.
Лежа возле Тонояна среди цветов и зелени, Бурденко говорил:
— Добре мы с тобой сегодня поработали, Арсен Иванович! И на завтра у нас с тобой хватыть силы, и на послезавтра, и на уси дни также. Наступление, брат ты мой, дождались светлого дня!
III
Начальник политотдела приказал Аршакяну во время наступления находиться в тыловых подразделениях дивизии. Надо было обеспечить быструю эвакуацию раненых, следить, чтоб снабжение боеприпасами было бесперебойным, подтягивать медсанбат за движущимися на запад частями.
В день начала наступления Тигран до рассвета приехал в автороту дивизии, вместе с командиром проверил готовность машин, запасы бензина, поговорил с шоферами, объяснил им, что успех операции во многом зависит от своевременной доставки боеприпасов передовым частям.
Из автороты он перебрался в полевую хлебопекарню дивизии. Березовая роща, где стояла пекарня, вся пропахла запахом свежевыпеченного хлеба. Уже светало, когда Тигран добрался до медсанбата. Медсанбат разместился на небольшом хуторе. Под цветущими акациями, прислушиваясь к звукам артиллерии, стояли врачи, санитары, медсестры. Аршакян издали увидел высокую фигуру главного хирурга Ляшко.
К Аршакяну подошла Мария Вовк.
— Здравствуйте, Вовк, вы как будто вытянулись, выросли.
Девушка с милой наивностью сказала:
— Каблуки у сапог высокие, а может, и подросла немного, кто его знает.
Все напряженно смотрели на юго-запад. Доктор в очках торжественно объявил:
— Небо ясное, но буря грянет.
Ляшко улыбаясь спросил доктора в очках:
— Почему вы не пишете стихов, Яков Наумович?
— А почему вы полагаете, что не пишу?
Голоса утонули в гуле шедших на бомбежку советских самолетов.
Раздался продолжительный глухой грохот; в воздухе перекатывались раскаты взрывов.
Врачи пригласили Аршакяна позавтракать. Все понимали, что скоро прибудут раненые и начнется бессонная работа, во время которой не успеть ни поесть, ни отдохнуть.
Ляшко отодвинул тарелку и попросил чаю. Яков Наумович Кацнельсон оживленно, быстро говорил, высказывая предположения о начавшемся наступлении.
Не прошло и часа, как к медсанбату стали подъезжать грузовые машины, санитары на носилках переносили тяжелораненых. Легкораненые, отказываясь от помощи санитаров, спускались с машин и шутили с товарищами и медсестрами.
Тигран расспрашивал легкораненых. Они не походили на тех, которых видел он прошлой осенью. Теперь на лицах бойцов не было тоски, ощущения неминуемой гибели.
Один из раненых подошел к Аршакяну. Лицо его было забинтовано пухлым комом бинтов, видны были лишь темные глаза.
— Не узнаете, товарищ батальонный комиссар?
— Как же, узнаю.
Аршакяну стало неловко: он не помнил бойца.
— Вы мне вручали партийный билет, товарищ батальонный комиссар, Копбаев моя фамилия.
— Помню, помню, Копбаев,— обрадованно и на этот раз совершенно искренне воскликнул Тигран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
— Вперед! Хлопцы, не задерживаться в окопе! — крикнул кто-то.
Это был Бурденко. Арсен выбрался из немецкого окопа и побежал за Бурденко. Они приближались к первым домам села, а впереди врассыпную бежали немцы в зеленых шинелях. Бурденко с ходу стрелял по ним из автомата, потом стал стрелять Тоноян, и ему казалось, что немцев вдруг стало меньше.
— Вторые окопы! — хрипло крикнул Бурденко.— Бей гадов гранатами! Они бросили «лимонки» и залегли, вскочили на ноги, а в это время набежавшие красноармейцы уже прыгали в немецкие окопы. Немцы разбегались по улицам села. Дым от разрывов советских снарядов стлался меж домами. Бурденко перепрыгнул через окоп, Тоноян — за ним, они подбежали к первым хатам на окраине села.
— Село Архангел занято, товарищи! — размахивая автоматом, крикнул Бурденко.
В воздухе показались вражеские бомбардировщики. Завыли бомбы, задрожала земля от тяжких разрывов, засвистели осколки.
— Он же потерял Архангела, колы бомбит! Неприятель открыл по селу артиллерийский огонь.
От прямых попаданий рушились дома, кое-где начались пожары. Передовые подразделения полка, пройдя село, вышли на опушку леса. Внезапно среди бойцов появился командир взвода Сархошев. Во время атаки никто не видел его. Он приказал бойцам рыть на лесной опушке окопы.
Сархошев победоносно похлопал рукой по немецкому офицерскому планшету, висевшему у него на плече. За пояс у него был заткнут трофейный парабеллум без кобуры.
— А чому мы окопуемось, колы попереду немае вогню, а нимець, нечиста сила, немов кризь землю провалився? — спросил Бурденко.— С флангов, сдается, продвигаются вперед.
— Таков приказ,— важно ответил лейтенант. Заметив перевязку на лбу Меликяна, Сархошев
спросил:
— Ранен?
— Пустяки, царапина,— ответил Минас.
— Вот поздравляю, как раз царапина тебе и нужна. Глядя на землю, на молодую траву, обычно молчаливый Мусраилов вдруг восторженно произнес:
— Товарищи, товарищи, это наша красивая земля, понимаешь ты, наша, давайте поцелуем эту землю, товарищи!
И он, став на колени, склонился к земле. Склонились к земле Гамидов, Тоноян, Бурденко.
Друг, историк, если в мирные дни ты будешь писать о великой войне, знай, что рядовой Алдибек Мусраилов первым поцеловал освобожденную советскую землю на западном берегу Северного Донца.
По всем шоссейным, грейдерным, проселочным дорогам двигались на запад советские войска — орудия, танки, машины. Шли стрелковые полки. О, теперь Аргам видел, какой незаметной каплей был пехотный батальон Малышева в огромном море советского наступления.
Во второй половине дня завязались бои с арьергардами отходящего противника. Полк Дементьева, сбивая сопротивление врага и взяв в плен роту гитлеровских солдат, стремительно продвигался вперед.
Вечером полк укрепился на новых позициях.
Лежа возле Тонояна среди цветов и зелени, Бурденко говорил:
— Добре мы с тобой сегодня поработали, Арсен Иванович! И на завтра у нас с тобой хватыть силы, и на послезавтра, и на уси дни также. Наступление, брат ты мой, дождались светлого дня!
III
Начальник политотдела приказал Аршакяну во время наступления находиться в тыловых подразделениях дивизии. Надо было обеспечить быструю эвакуацию раненых, следить, чтоб снабжение боеприпасами было бесперебойным, подтягивать медсанбат за движущимися на запад частями.
В день начала наступления Тигран до рассвета приехал в автороту дивизии, вместе с командиром проверил готовность машин, запасы бензина, поговорил с шоферами, объяснил им, что успех операции во многом зависит от своевременной доставки боеприпасов передовым частям.
Из автороты он перебрался в полевую хлебопекарню дивизии. Березовая роща, где стояла пекарня, вся пропахла запахом свежевыпеченного хлеба. Уже светало, когда Тигран добрался до медсанбата. Медсанбат разместился на небольшом хуторе. Под цветущими акациями, прислушиваясь к звукам артиллерии, стояли врачи, санитары, медсестры. Аршакян издали увидел высокую фигуру главного хирурга Ляшко.
К Аршакяну подошла Мария Вовк.
— Здравствуйте, Вовк, вы как будто вытянулись, выросли.
Девушка с милой наивностью сказала:
— Каблуки у сапог высокие, а может, и подросла немного, кто его знает.
Все напряженно смотрели на юго-запад. Доктор в очках торжественно объявил:
— Небо ясное, но буря грянет.
Ляшко улыбаясь спросил доктора в очках:
— Почему вы не пишете стихов, Яков Наумович?
— А почему вы полагаете, что не пишу?
Голоса утонули в гуле шедших на бомбежку советских самолетов.
Раздался продолжительный глухой грохот; в воздухе перекатывались раскаты взрывов.
Врачи пригласили Аршакяна позавтракать. Все понимали, что скоро прибудут раненые и начнется бессонная работа, во время которой не успеть ни поесть, ни отдохнуть.
Ляшко отодвинул тарелку и попросил чаю. Яков Наумович Кацнельсон оживленно, быстро говорил, высказывая предположения о начавшемся наступлении.
Не прошло и часа, как к медсанбату стали подъезжать грузовые машины, санитары на носилках переносили тяжелораненых. Легкораненые, отказываясь от помощи санитаров, спускались с машин и шутили с товарищами и медсестрами.
Тигран расспрашивал легкораненых. Они не походили на тех, которых видел он прошлой осенью. Теперь на лицах бойцов не было тоски, ощущения неминуемой гибели.
Один из раненых подошел к Аршакяну. Лицо его было забинтовано пухлым комом бинтов, видны были лишь темные глаза.
— Не узнаете, товарищ батальонный комиссар?
— Как же, узнаю.
Аршакяну стало неловко: он не помнил бойца.
— Вы мне вручали партийный билет, товарищ батальонный комиссар, Копбаев моя фамилия.
— Помню, помню, Копбаев,— обрадованно и на этот раз совершенно искренне воскликнул Тигран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210