— Да, отступал. С контратаками, но отступал.
— Контратаками от Дона до Одера не дойдешь. Командование дает вам полк, имеющий славную историю, майор Козаков. Его командира убили несколько дней назад. Имейте в виду: вы назначаетесь командиром полка не для отступления, а для наступления. Что скажете?
— Постараюсь оправдать ваше доверие, товарищ генерал.
— Пусть вашим судьей будет ваша совесть, а не я,— сказал генерал,— наша совесть — верховный судья для нас всех. Ну, желаю вам удачи.
Когда майор Козаков шел от генерала, ему казалось, будто за плечами у него выросли крылья.
В тот же день после полудня Козаков добрался до места назначения и представился командиру дивизии и начальнику штаба.
Командир дивизии Геладзе крепко пожал Козакову руку, сказал: «Думаю, мы будем хорошими друзьями, чувствую, вижу, вы настоящий воин».
— Хочу думать, что так и будет, товарищ полковник,— ответил Козаков.
— Великолепно! — с грузинским акцентом сказал командир дивизии. Он осматривал майора с ног до головы, как кавалерист, выбирающий боевого коня.
— Взгляните, полковник Дементьев, какого нам прислали командира полка: лицо Наполеона, а рост Петра Великого!
Козаков смутился. «Несерьезный человек этот грузинский полковник»,— подумал он.
— Ну, значит, будем работать вместе, майор,—
продолжал Геладзе.
Тяжело облокотившись о стол, начальник штаба слушал Геладзе, следил, какое впечатление тот производит на новоприбывшего майора.
— Будем вместе воевать,— повторил Геладзе,— вы принимаете полк, бойцы которого очень любили своего командира. Полагаю, вы понимаете, что это значит. Подполковник Самвелян был для них и командиром и отцом. А бойцы всегда сравнивают новых командиров с прежними, имейте в виду. Полк боевой, прочитайте его историю. Сейчас вам некогда будет, после прочтете. А я грубый человек, примите и это к сведению. Нравоучений читать не люблю, но если надо наказать, не колеблюсь. Я вам не угрожаю, майор, не улыбайтесь. Человека строже всего наказывает не бог и не начальник, человек сам себя наказывает, будьте уверены. Вы, майор, где родились?
— В Ленинграде,— ответил майор.
— В какой семье?
— Отец мой профессор истории.
— О, почти аристократическое происхождение. А мы с Дементьевым мужицкие дети, внуки крепостных. Великолепно... Ну, поезжайте в полк, познакомьтесь с людьми, с местностью. Полк — большое хозяйство! Полковник Дементьев, покажите майору обстановку на карте. Расскажите о противнике. Хорошо, если бы Козаков встретился со своими соседями Кобуровым и Баланко, сразу же ближе познакомились бы. Времени мало. Скоро начнутся горячие дни. Действуйте, товарищи, я сейчас еду в танковую бригаду, пусть мне танкисты расскажут, как их танки будут нам помогать. Действуйте.
Козаков и Дементьев вышли из блиндажа командира дивизии.
— Боевой у нас командир,— сказал Дементьев, думая, что Геладзе не понравился майору.
— Видно, комдив любит выпить, попировать,— заметил майор Козаков, вспоминая красное лицо и веселые, хмельные глаза Геладзе.
— Наоборот,— улыбнулся Дементьев,— совершенно непьющий.
— Странно, грузин и непьющий.
— Вот такой человек,— всегда восторженный, всегда словно на взводе, а в рот капли не берет.
Войдя в штабную избу, полковник Дементьев разложил на столе карту.
— Так вот, Александр Алексеевич.
Это обращение тоже показалось Козакову странным. Ему ни в одной воинской части не приходилось встречать военных, так по-домашнему, дружески разговаривающих с подчиненными.
Ознакомившись с обстановкой по оперативной карте, получив некоторое представление о людях, основанное только на словах Дементьева, Козаков выехал в полк вместе со связным офицером. По дороге он пытливо оглядывал местность, замаскированные батареи, танки, гвардейские минометы под белыми брезентами. Эти скрытно стоящие резервы наполняли сердце Козакова радостью и волнением. Его удивляло присутствие конницы, он-то считал, что коннице в этой войне нечего делать. Как много изменений от июля до ноября! Во время июльского отступления Козакову казалось, что армия обескровлена, что материальных потерь не возместить. Каким тяжелым было это чувство!
До вечера майор обходил батальоны. Он побывал в ротах и взводах, беседовал с командирами, политработниками, рядовыми. Казалось, самый окопный воздух, вся фронтовая обстановка придавали ему силу и бодрость. Но в каждом подразделении Козаков чувствовал: людям тяжела мысль, что их командира Самвеляна должен заменить этот богатырского сложения майор, хоть майор хорошо улыбается и дружески смотрит на каждого командира и бойца.
В этот день Козаков не хотел отдавать приказы, говорить повелительным тоном. «Не лучше ли отвести пулеметы вон под ту высотку, не станут ли тогда наши огневые точки менее уязвимы для врага?» «Может быть, огневые для батареи имеет смысл рыть не в таком отдалении,— в случае наступательных действий полковая артиллерия сразу сможет двинуться с боевыми порядками?»
Ему казалось, что именно так разговаривал с подчиненными Самвелян.
Поздно вечером, вернувшись в штаб полка, Козаков вызвал к себе командиров батальонов и полковых батарей.
— Мы должны вместе воевать против немца,—
сказал он,— значит, давайте получше знакомиться.
Я чувствую, что с моим предшественником вас
связывала большая любовь. О нем рассказывают
много хорошего, пусть вечно живет память о нем.
Но ведь люди не бывают похожи друг на друга.
Человек неповторим...
Майор замолчал, почувствовав, что его заносит в глубокую философию, к которой он вообще имел слабость.
— Нам начинать наступление, товарищи,— продолжал он немного спустя,— приказа еще нет, но
по всему видно, что скоро будем наступать. Готов
ли полк к наступательным боям? Давайте поговорим
об этом.
Он понимал, что командиры подразделений пытливо разглядывают, изучают его. Он записывал в блокнот замечания, пожелания и требования комбатов и не знал, что это вызывает их недоумение: он ведь не мог знать, что Самвелян никогда ничего не записывал, потому что никогда ничего не забывал...
XX
Наступила ночь, командиры батальонов разошлись. Но майор Козаков не лег спать; надо было разобраться в многочисленных впечатлениях дня.
Ему было ясно, что ритм, стиль жизни полка — это ритм, стиль обороны.
Немедля нужно начать ломать и стиль, и ритм боевой жизни, и психологию привыкших к отступлению людей. Козаков вспомнил слова генерала Яснополянского: «Вам дают боевой полк не для отступления или обороны, а для наступления».
В эту же ночь в штаб полка пришли соседи: подполковник Кобуров и майор Баланко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210