узнав, что она жена Тиграна и только что приехала из Армении, он спросил ее о Ереване: как там живут люди, не отчаялись ли? Попросил передать привет Тиграну, похвалил его: «Можете гордиться таким мужем...» Он крепко сжал губы, стиснул челюсти, чтобы пересилить острый приступ боли. Ляшко, коснувшись рукой плеча Самвеляна, сказал: «Подполковник, откладывать операцию даже на минуту — преступление...» Самвелян слабо улыбнулся. Силы его уже иссякли. «Ну, если так, начинайте».
От первых же капель наркоза, которыми медсестра обрызгала его из пульверизатора, подполковник уснул и больше не проснулся. Когда Ляшко увидел рану Самвеляна, он был поражен — от таких ран умирают мгновенно. Седая голова мертвого Самвеляна застыла на подушке, на лице появилось выражение покоя и мира. Еще мгновение назад этот человек разговаривал, вспоминал друзей и семью, родной край, и вот все исчезло...
А в глазах Люсик неотступно стоял образ мертвого Баграта Самвеляна, в ушах звучали его последние слова.
— Я знала его,— сказала Аник,— и дочь его знала еще по Еревану.
— Он сказал мне, что у него две дочери и что они долго еще будут ждать писем от него...
С западного берега Дона доносился уже привычный для Люсик грохот.
— Сейчас вот, в эту минуту там калечат, убивают людей! — проговорила она.
— Война,— сказал Савин,— сейчас-то ничего, спокойно.
— Сейчас спокойно? Это, по-вашему, покой?
Аник смотрела на Люсик, на ее красивое лицо,
глаза, и ей стало жалко, что Люся Сергеевна попала на фронт. Сама-то она была здесь наравне с мужчинами-фронтовиками, привыкла... Как это Арщакян мог согласиться, чтобы Люсик оставила ребенка и приехала сюда?
— Спокойно? — печально повторила Люсик.—
А каждый час привозят все новых и новых раненых.
А сколько убитых — убитых ведь сюда не привозят.
— Убитых бывает в пять раз меньше, чем
раненых,— сказала Аник.— А среди раненых один
из пяти бывает тяжелым.
И снова все замолчали.
— Теперь моя совесть спокойна, я на фронте,—
сказала Люсик,— но я стыжусь, что весь этот год
оставалась в тылу. Сегодня утром я оперировала
одного парня. Он очнулся от наркоза, взял меня за
руку, сказал: «Доктор, никогда тебя не позабуду,
напишу матери, кто мой спаситель»...
«Привыкнет»,— подумала Аник. Разве они с Седой не такими же были в первые дни? Седа считала себя трусихой, а ведь пошла в огонь во время бомбежки Вовчи, чтобы спасти маленького Мишу Ивчука. Люся Сергеевна уже живет фронтовой жизнью, уже воюет...
— А кто этот красноармеец, который так горевал о Самвеляне? — спросила Люсик.
— Это вы о том, что на ступеньках сидел? — сказал Савин.— Он был ординарцем подполковника.
Люсик задумалась.
— А я считала, что здесь так часто видят смерть, что уже не горюют, не плачут.
— Нет,— сказал Савин,— человек никогда не привыкнет к смерти.
Люсик внимательно посмотрела на Савина. Вошла Маруся Вовк.
— Доктор, раненых привезли, главный хирург
зовет.
Люсик поднялась. Аник, глядя на нее, подумала: «Здесь тебя все полюбят. Здесь ведь не только смерть, здесь жизнь».
Прощаясь с Каро, Люсик погладила его по щеке, сказала: «Монгольчик, как ты вырос. Обязательно напишу твоей матери, пусть порадуется».
И быстро пошла к операционной.
— Ну как, нравится она вам? — спросила Аник у Марии.
— Очень,— ответила Вовк.— Сегодня она взяла себя в руки, а вчера была совершенно убита, узнав, что здесь нет ни мужа, ни брата... А знаете, почему главный хирург так часто ее вызывает? Чтобы она не затосковала. Хитрый хохол, вы даже не знаете, какой он сердобольный. Он тебе вслух ничего доброго не скажет, но зато если надо человеку помочь, Ляшко ему так поможет, как никто. Да, между прочим, к нам прибыла еще одна докторша, но она и раньше была на фронте, чувствует себя здесь, как дома. Вовк тихонько шепнула Аник на ухо:
— Она сохнет по полковнику Геладзе.
— Все равно разведаем, Аник нам скажет,— сказал Савин,— у нее от нас секретов нет!
Вовк засмеялась:
— Много будешь знать, скоро состаришься, вроде меня.
— Послал бы бог нам в полк с десяток таких старух, как ты! — пошутил Савин.— Мы бы ему за такой подарок каждый день поклоны били.
Мария посмотрела на Каро и спросила Аник:
— Он всегда у вас такой молчаливый, спокойный?
— Молчаливый — точно, но не спокойный. Видела бы ты, что он выкинул по дороге сюда.
— Что?
Аник посмотрела на Каро и сказала:
— Ничего, ничего, это я так.
— Они все тихие, когда спят, эти черти,— сказала Вовк.— Ну, я пошла... Сейчас заседание военного трибунала, будем судить какого-то лейтенанта, а за что — еще не знаю.
— Постой минутку! — вскрикнула Аник.— Вы случайно не нашего ли Ухабова судите?
— Не знаю.
— Знаешь что, Маруся? Он без приказа повел роту в атаку, погубил бойцов, но он храбрый парень, не враг, не трус, понимаешь?
Каро резко дернул Аник за рукав.
— Пошли, пошли, трибунал и без тебя разберется.
Вовк удивленно посмотрела на Каро.
— Вот он какой, а я думала — тише воды. Ну ладно, до свидания.
— Слышишь, он не дезертир и не трус! — крикнула ей вслед Аник.
— Видали мы его храбрость,— сказал Каро.
— Конечно, у тебя автомат, а он безоружный: бить арестованного — дело нетрудное.
Эти слова оскорбили Каро.
— Эх ты, дамочка, видно, этот кавалер тебе
всерьез понравился,— зло проговорил он.
Аник оскорбилась.
— Стыдно тебе, Каро! Не ожидала я от тебя таких
слов.
— А зачем ты лезешь со своей защитой?
Савин, которого сначала забавлял этот спор,
попытался примирить их.
— Чудак ты,— сказал Савин.— Я считаю, что этого лейтенанта не надо строго судить. Был бы я председателем трибунала, содрал бы с него кубики и послал бы в роту.
— Вот и я так думаю,— обрадованно произнесла Аник.
— Ревнует Каро, озверел! — И Савин начал дразнить Каро: — Ведь этот Ухабов поцеловал Аник. После такого дела во всей Красной Армии самым первым врагом ухабовщины будет Хачикян.
— Эй, замолчи! — сказал Каро.
Савин и Аник удивились. Каро никогда так не злился, говоря с друзьями.
— Он не шутит, знаешь? — сказал Савин Аник.— Он нас обоих может шарахнуть, как шарахнул Ухабова.
— Спасибо тебе, Каро, большое спасибо,— с горечью произнесла Аник,— очень ты меня порадовал сегодня.
Она ускорила шаг, ушла вперед.
— Эх ты,— сказал Савин Каро,— неужели ты
не понимаешь — у девки золотая душа.
XVI
В то время, как рассерженная и оскорбленная Аник молча шагала по фронтовой дороге, сопровождаемая Каро и Савиным, во всех больших и малых армейских штабах царило оживление. Штабные командиры отмечали на картах новые воинские части, ночью приходившие из тыла к берегам Волги и Дона и к рассвету бесследно исчезавшие в степных лощинах и оврагах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210
От первых же капель наркоза, которыми медсестра обрызгала его из пульверизатора, подполковник уснул и больше не проснулся. Когда Ляшко увидел рану Самвеляна, он был поражен — от таких ран умирают мгновенно. Седая голова мертвого Самвеляна застыла на подушке, на лице появилось выражение покоя и мира. Еще мгновение назад этот человек разговаривал, вспоминал друзей и семью, родной край, и вот все исчезло...
А в глазах Люсик неотступно стоял образ мертвого Баграта Самвеляна, в ушах звучали его последние слова.
— Я знала его,— сказала Аник,— и дочь его знала еще по Еревану.
— Он сказал мне, что у него две дочери и что они долго еще будут ждать писем от него...
С западного берега Дона доносился уже привычный для Люсик грохот.
— Сейчас вот, в эту минуту там калечат, убивают людей! — проговорила она.
— Война,— сказал Савин,— сейчас-то ничего, спокойно.
— Сейчас спокойно? Это, по-вашему, покой?
Аник смотрела на Люсик, на ее красивое лицо,
глаза, и ей стало жалко, что Люся Сергеевна попала на фронт. Сама-то она была здесь наравне с мужчинами-фронтовиками, привыкла... Как это Арщакян мог согласиться, чтобы Люсик оставила ребенка и приехала сюда?
— Спокойно? — печально повторила Люсик.—
А каждый час привозят все новых и новых раненых.
А сколько убитых — убитых ведь сюда не привозят.
— Убитых бывает в пять раз меньше, чем
раненых,— сказала Аник.— А среди раненых один
из пяти бывает тяжелым.
И снова все замолчали.
— Теперь моя совесть спокойна, я на фронте,—
сказала Люсик,— но я стыжусь, что весь этот год
оставалась в тылу. Сегодня утром я оперировала
одного парня. Он очнулся от наркоза, взял меня за
руку, сказал: «Доктор, никогда тебя не позабуду,
напишу матери, кто мой спаситель»...
«Привыкнет»,— подумала Аник. Разве они с Седой не такими же были в первые дни? Седа считала себя трусихой, а ведь пошла в огонь во время бомбежки Вовчи, чтобы спасти маленького Мишу Ивчука. Люся Сергеевна уже живет фронтовой жизнью, уже воюет...
— А кто этот красноармеец, который так горевал о Самвеляне? — спросила Люсик.
— Это вы о том, что на ступеньках сидел? — сказал Савин.— Он был ординарцем подполковника.
Люсик задумалась.
— А я считала, что здесь так часто видят смерть, что уже не горюют, не плачут.
— Нет,— сказал Савин,— человек никогда не привыкнет к смерти.
Люсик внимательно посмотрела на Савина. Вошла Маруся Вовк.
— Доктор, раненых привезли, главный хирург
зовет.
Люсик поднялась. Аник, глядя на нее, подумала: «Здесь тебя все полюбят. Здесь ведь не только смерть, здесь жизнь».
Прощаясь с Каро, Люсик погладила его по щеке, сказала: «Монгольчик, как ты вырос. Обязательно напишу твоей матери, пусть порадуется».
И быстро пошла к операционной.
— Ну как, нравится она вам? — спросила Аник у Марии.
— Очень,— ответила Вовк.— Сегодня она взяла себя в руки, а вчера была совершенно убита, узнав, что здесь нет ни мужа, ни брата... А знаете, почему главный хирург так часто ее вызывает? Чтобы она не затосковала. Хитрый хохол, вы даже не знаете, какой он сердобольный. Он тебе вслух ничего доброго не скажет, но зато если надо человеку помочь, Ляшко ему так поможет, как никто. Да, между прочим, к нам прибыла еще одна докторша, но она и раньше была на фронте, чувствует себя здесь, как дома. Вовк тихонько шепнула Аник на ухо:
— Она сохнет по полковнику Геладзе.
— Все равно разведаем, Аник нам скажет,— сказал Савин,— у нее от нас секретов нет!
Вовк засмеялась:
— Много будешь знать, скоро состаришься, вроде меня.
— Послал бы бог нам в полк с десяток таких старух, как ты! — пошутил Савин.— Мы бы ему за такой подарок каждый день поклоны били.
Мария посмотрела на Каро и спросила Аник:
— Он всегда у вас такой молчаливый, спокойный?
— Молчаливый — точно, но не спокойный. Видела бы ты, что он выкинул по дороге сюда.
— Что?
Аник посмотрела на Каро и сказала:
— Ничего, ничего, это я так.
— Они все тихие, когда спят, эти черти,— сказала Вовк.— Ну, я пошла... Сейчас заседание военного трибунала, будем судить какого-то лейтенанта, а за что — еще не знаю.
— Постой минутку! — вскрикнула Аник.— Вы случайно не нашего ли Ухабова судите?
— Не знаю.
— Знаешь что, Маруся? Он без приказа повел роту в атаку, погубил бойцов, но он храбрый парень, не враг, не трус, понимаешь?
Каро резко дернул Аник за рукав.
— Пошли, пошли, трибунал и без тебя разберется.
Вовк удивленно посмотрела на Каро.
— Вот он какой, а я думала — тише воды. Ну ладно, до свидания.
— Слышишь, он не дезертир и не трус! — крикнула ей вслед Аник.
— Видали мы его храбрость,— сказал Каро.
— Конечно, у тебя автомат, а он безоружный: бить арестованного — дело нетрудное.
Эти слова оскорбили Каро.
— Эх ты, дамочка, видно, этот кавалер тебе
всерьез понравился,— зло проговорил он.
Аник оскорбилась.
— Стыдно тебе, Каро! Не ожидала я от тебя таких
слов.
— А зачем ты лезешь со своей защитой?
Савин, которого сначала забавлял этот спор,
попытался примирить их.
— Чудак ты,— сказал Савин.— Я считаю, что этого лейтенанта не надо строго судить. Был бы я председателем трибунала, содрал бы с него кубики и послал бы в роту.
— Вот и я так думаю,— обрадованно произнесла Аник.
— Ревнует Каро, озверел! — И Савин начал дразнить Каро: — Ведь этот Ухабов поцеловал Аник. После такого дела во всей Красной Армии самым первым врагом ухабовщины будет Хачикян.
— Эй, замолчи! — сказал Каро.
Савин и Аник удивились. Каро никогда так не злился, говоря с друзьями.
— Он не шутит, знаешь? — сказал Савин Аник.— Он нас обоих может шарахнуть, как шарахнул Ухабова.
— Спасибо тебе, Каро, большое спасибо,— с горечью произнесла Аник,— очень ты меня порадовал сегодня.
Она ускорила шаг, ушла вперед.
— Эх ты,— сказал Савин Каро,— неужели ты
не понимаешь — у девки золотая душа.
XVI
В то время, как рассерженная и оскорбленная Аник молча шагала по фронтовой дороге, сопровождаемая Каро и Савиным, во всех больших и малых армейских штабах царило оживление. Штабные командиры отмечали на картах новые воинские части, ночью приходившие из тыла к берегам Волги и Дона и к рассвету бесследно исчезавшие в степных лощинах и оврагах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210